Страница 38 из 60
Я смотрел на Суханова и думал о том, какие разные и странные судьбы приводят людей к политике... Одни занимаются политикой потому, что только она может решить те важные, жизненные вопросы, от которых зависит счастье людей. А другие... другим нравится сам процесс политической борьбы, пьянящее ощущение своей причастности к решению судеб людей... Пешки туда... Ферзь сюда... Ход конем... А ведь самообман это, и только... Правильно Горький о Суханове сказал: несет щепку потоком, швыряет из стороны в сторону, а она думает, что сама потоку путь выбирает... Нет, определенно, спорить с Сухановым было скучно.
— При чем тут расчет? — ответил я.— Сегодня от этих солдат зависит судьба революции. Вот и весь наш расчет. Революция победит — значит, выиграли главное. Вот в чем наш интерес, вот что нам, как вы говорите, выгодно... Ну, а кого поддержат они в Совете, кому сколько голосов... Завтра, может быть; не нас, а вас или эсеров, а послезавтра... посмотрим...
Иванов. У прямого провода главнокомандующий Петроградским военным округом генерал Иванов.
Xабалов. Хабалов слушает.
Иванов. Какие части в порядке и какие безобразят?
Хабалов. В моем распоряжении в здании главного Адмиралтейства четыре гвардейские роты, пять эскадронов и сотен, всего около тысячи человек, пятнадцать пулеметов, двенадцать орудий, снарядов почти нет. Прочие войска перешли на сторону революционеров или остаются по соглашению с ними нейтральными. Адмиралтейство окружено, ждут, когда мы сдадимся.
Иванов. Какие вокзалы охраняются?
Хабалов. Все вокзалы во власти революционеров, строго ими охраняются.
Иванов. В каких частях города поддерживается порядок?
Хабалов. Весь город во власти революционеров, телефон не действует, связи с частями города нет.
Иванов. Какие власти правят этими частями города?
Хабалов. Ответить не могу.
Иванов. Все ли министры правильно функционируют?
Хабалов. Министры арестованы революционерами.
Иванов. Какие полицейские власти находятся в данное время в вашем распоряжении?
Хабалов. Не находятся вовсе.
Иванов. Много ли оружия, артиллерии и боевых припасов попало в руки бастующих?
Хабалов. Все артиллерийские учреждения во власти революционеров.
Иванов. Какие военные власти и штабы в вашем распоряжении?
Хабалов. В моем распоряжении лично начальник штаба округа. С прочими окружными управлениями связи не имею.
Иванов. Разговор кончил.
Председатель. Пожалуйста, продолжайте.
Xабалов. В Адмиралтействе мы предполагали обороняться, заняв для обороны фасады, выходящие на Невский. Но события показали, что оборона наша безнадежна. У нас не только не было патронов, почти не было снарядов, но, кроме того, еще и есть было нечего. Наконец, в 12 часов адъютант морского министра...
Председатель. В 12 часов ночи?
Xабалов. Нет, дня.
Председатель. В Адмиралтействе находились вы и генерал Беляев?
Xабалов. Генерал Беляев, генерал Зенкевич и я.
Председатель. Около 12 часов, значит, явился адъютант...
Xабалов. Капитан 2-го ранга и заявил от имени морского министра, что морской министр требует, чтобы мы немедленно очистили здание Адмиралтейства, так как со стороны восставших заявили, что если мы в 20 минут не очистим, то с Петропавловской крепости будет открыт артиллерийский огонь. Положение казалось безнадежным! С той маленькой горсточкой, которая была у нас, обороняться было немыслимо! Теперь явился вопрос. Что же? Если мы выйдем с оружием и будем отступать от города, проходя через город, несомненно, что это приведет к нападению со стороны восставших и к ответу со стороны моих войск. То есть выйдет кровопролитие, и кровопролитие безнадежное в смысле какого-либо успеха. Поэтому здесь, так сказать в совете,— порядка здесь было очень мало, советчиков было очень много, командиров тоже, может быть, слишком много... или слишком мало,— в совете решено было так, сложить все оружие здесь, в Адмиралтействе, и разойтись безоружными. По безоружным стрелять не будут. Отдали приказ, и войска наши, бросив винтовки, оставив замки от орудий, пулеметы, пошли на улицу. Вот, собственно, этим все и кончается. Я был задержан в Адмиралтействе в тот же день.
Председатель. Генерал, а, в частности, кто вас задержал?
Xабалов. Меня задержала толпа нижних чинов, которая осматривала здание.
Председатель. И генерала Беляева тоже?
Xабалов. Нет. Все разошлись. Я остался там один.
Голубов, студент Военно-медицинской академии. Других сведений нет.
ГОЛУБОВ. Внезапно мы увидели, как со стороны Адмиралтейства показались группы солдат. Они что-то кричали нам. Мы встретили их настороженно, но не враждебно. Вскоре выяснилось, что солдаты, сложив свое оружие, возвращаются в казармы. Последний очаг царизма самоликвидировался мирно и безболезненно. Со всех сторон раздались громкие приветствия. Сердце переполняла радость. Хотелось куда-то бежать, кричать, обнимать рядом стоящих.
На передки артиллерийских орудий рядом с солдатами садились рабочие, к хомутам лошадей прикреплялись красные банты. Скоро все — и осаждавшие Адмиралтейство, и выходившие оттуда — смешались в одну большую толпу, разукрашенную красными флагами и бантами, которая двинулась по Невскому.
Везде царило возбуждение. С домов сбрасывали царские гербы и вывески. Когда падал очередной двуглавый орел, мы все радостно кричали. Революция преобразила город. Петроград окрасился в красный цвет. Везде был кумач — на стенах домов, на штыках и казачьих шашках, в петличках, даже пуговицы шинелей и кокарды были обтянуты им. Дворники, явно с перепугу, сбились с ног, отыскивая, что бы такое красное под видом флага вывесить на воротах...
Наша колонна, вызывая восторг публики, заполнившей тротуары, медленно двигалась вперед. Со всех сторон нам что-то кричали, мы отвечали, не помню уже что. На каждом шагу нам попадались грузовые и легковые автомобили с вооруженными людьми и красными флагами. Мы раздвигались, и они мчались по живому коридору.
Очевидно, это была первая в истории революция на автомобилях. Как ощетинившиеся огромные ежи, одаренные способностью молниеносного передвижения, фыркая, визжа и сопя, пролетали одна за другой, обгоняя друг друга или разъезжаясь при встречах, большие и малые машины с людьми, вооруженными с головы до ног.
Как все это было прекрасно! Мы обнимались с незнакомыми, казалось, весь город стал одной революционной семьей.
КНЯГИНЯ ПАЛЕЙ. С великим князем Павлом Александровичем мы приехали в царский павильон царскосельского вокзала, чтобы встретить государя, за полчаса до прибытия литерного поезда. Но давно уже вышло положенное время, а поезда все не было. Удивление вызывал также и тот факт, что, кроме нас, на перроне никого не было. Но великий князь все еще надеялся на опоздание. Он хотел первым встретить государя, чтобы сообщить ему нечто важное.
— Нет, нет,— отвечал он на мои предложения уехать домой,— я должен первым сказать Николя о необходимости даровать конституцию. Так мы договорились с Родзянко. Если же он сначала встретится с ней, ты сама понимаешь...
Да, я прекрасно понимала, что Александра Федоровна отнесется к этой затее, скажем мягко, неодобрительно. Между тем время шло, и великий князь, с портфелем в руках, в котором находился проект манифеста о даровании конституции, продолжая одиноко стоять на платформе, изрядно замерз. Я потребовала, чтобы мы покинули вокзал.
— Но что же делать? — не соглашался со мной великий князь.— Где государь? События идут слишком быстро, дорога каждая минута... Тогда я все-таки буду вынужден поехать к императрице... Может быть, мне удастся убедить ее? Если она подпишет манифест, а за ней мы — я, Миша и Кирилл,— это в какой-то степени удовлетворит их.