Путешествие в тайну

– А зеркало старинное у вас есть? – поинтересовался Пилигрим.

– Зеркало? – растерянно переспросил капитан.

– Зеркало, зеркало.

– Да их тут в усадьбе с десяток наберется.

– А старинное, того времени, что и шкатулка из-под карт, – упрямо гнул писатель.

– То есть Екатерининских времен? – уточнил капитан. – Есть одно, в запасниках.

– Оно на месте?

– На месте, – уверенно кивнул блюститель порядка. – Как стояло под черным покрывалом, так и стоит.

– Стоп! – подал голос Борисыч. – Пойдем-ка, глянем.

Все направились к барскому дому, обходя церковь по кругу. Только с первого взгляда это резное чудо казалось круглым. Если присмотреться повнимательней, то становилось ясно, что в плане церковь представляет собой равноконечный крест с закругленными лопастями. То, что сейчас принято называть крест «иерихонские трубы» или тамплиерский крест. Точно такой же каждый школьник видел в учебнике географии на парусах каравелл Колумба. Высота храма с куполом на первый взгляд была где-то метров под 50. Вокруг храма возвышалась над землей ступеней на десять узкая терраса, огороженная высоким парапетом. Борисыч насчитал три входных двери в церковь (с запада, севера и юга). С восточной стороны, в алтарном выступе, вместо двери была ниша. Он взглядом показал на нее Пилигриму.

– В ней ранее было установлено резное деревянное Распятие с предстоящими Богородицей и Иоанном Богословом, – на ходу пояснил тот, сразу поняв вопрос.

Цоколь здания и парапет были покрыты целой сетью орнамента из витых лоз и гроздей винограда, спиралей и кистей, а на парапете – из ажурных листьев удивительных растений, высеченных из камня. На террасу вели четыре веерообразные лестницы.

– Интересная архитектура. Где-то я такое видел, – пробормотал милицейский генерал.

– Ну, скажем в Троице-Лыкове, Филях и Перове, – отозвался Пилигрим, – типичный стиль «нарышкинского барокко», только лет на сто постарше самого Нарышкина.

Устремлял в небо все это великолепие огромный восьмигранный столп, увенчанный ажурной короной. А корону, в свою очередь, как и положено императорской короне, венчал золотой крест.

В четырех входящих углах тамплиерского креста храма были установлены на специальных постаментах фигуры четырех евангелистов. Выглядели они ужасно. С потеками от ржавой воды, с отбитыми руками и головами. Поэтому только экспертиза или пылкое воображение могло в них угадать Марка, Матфея, Иоанна и Луку.

Около западных дверей, которые и являлись центральным входом в храм, стояли еще две фигуры. По всей видимости, та, что справа – Григорий Богослов с благословляющей рукой, книгой и митрой, стоящей у его ног, а та, что слева – Иоанн Златоуст с книгой. Фигуры тоже сохранились частично, но куда лучше, чем апостолы.

На немой вопрос Пилигрима о том, что по традиции святителей должно быть не двое, а трое, Борисыч рукой указал на третью статую – Василия Великого – над западной дверью храма. Над каждым окном храма летали по четыре фигуры Ангелов. Присмотревшись, Пилигрим понял, что они держат в руках копье, лестницу и плат с изображением Нерукотворного образа Иисуса Христа.

Вдоволь насмотревшись на церковь за время ее обхода, следственная бригада двинулась к господскому дому. Дом стоял на крутом берегу в месте слияния Пахры и Десны, привольно раскинувшись по полю, и спускаясь с косогора остатками старой лестницы, в прошлом, наверное, довольно помпезной. Построен он был, судя по стилю барокко, где-то в середине XVIII века. Затем, и это тоже было хорошо заметно, неоднократно перестраивался. Крыльцо былого дворца украшали беломраморные львы с повязанными на них гирляндами разноцветных воздушных шариков.

– Это что? К нашему приезду? – пошутил Пилигрим.

– Да здесь ЗАГС сейчас располагается, – пояснил полковник из Москвы.

– А музей где? – спросил Борисыч.

– А музей закрыли в 1927 году за перспективностью. Запасники остались, – ответил полковник.

– Запасники? Ну и где они?

– Во флигеле, вон в том, что называется Конный двор. – Капитан выскочил вперед, показал на готической архитектуры домик и повел всех туда.

В нос ударил запах музея. Этот запах живет во всех музеях мира, от картинной галереи где-нибудь в Гжатске до золоченых залов Эрмитажа и Лувра. Он живет своей особой жизнью, и его невозможно истребить ни кондиционерами, ни специальным электронным климатом. Это запах времени. В маленьком одноэтажном флигеле, который, наверное, когда-то был конным двором, скопилось все, что уцелело в усадьбе от старых хозяев. Здесь стояли: столы, шкафы, комоды и секретеры различных эпох и стилей. «Действительно, – отметил про себя Борисыч, – зеркал много. В дверцах шифоньеров, например, не считая просто зеркал, трельяжей и настенных зеркал в больших резных рамах».

Они смотрели как тусклые глаза ушедших веков. Капитан вел их в дальний угол. Там стояло огромное туалетное зеркало, накрытое черным шелковым покрывалом. Борисыч отметил: надо же, не истлело за столько лет и не поперли. Потом мысленно сплюнул трижды через левое плечо. Как такое могло в голову прийти? Конечно же, покрывало новое. Он подошел, потрогал. Обыкновенная черная бязь. Такой материей всегда в музеях закрывают от пыли экспонаты. Опять мысленно сплюнул» «Чур, меня»!

В запасник вошла миловидная старушка.

– Наш хранитель и главный знаток всего этого богатства, – представил ее капитан, – Анна Сергеевна. Прошу любить и жаловать.

Приезжие представились, и Борисыч тут же задал мучивший его вопрос:

– Скажите Анна Сергеевна, а почему все зеркала не накрыты, а это закрыто тканью?

– А оно всегда закрыто тканью, – невозмутимо ответила хранительница.

– Позвольте, что значит всегда?

– Это значит, что, сколько я помню, оно всегда закрыто.

– Но… ткань-то новая?

– А это не по моей части, – она поджала губы.

– Тогда позвольте еще вопрос. Вы Виктора знали?

– Очень милый и любознательный молодой человек, – бабуся говорила о нем как о живом.

– Он чем-то интересовался конкретно?

– Историей села, храма, историей родов, связанных с усадьбой, – задумчиво, словно вспоминая, ответила старушка. – Впрочем, он больше расспрашивал про род Дмитриева-Мамонова. Хотя тоже выборочно.

– Как это?

– Видите ли, – разговор шел так, будто не было целого сонма слушателей, и они с Борисычем сидели в мягких креслах в тиши кабинета, – его не интересовали родовые корни Мамоновых, уходящие к Рюрику, а больше привлекало фаворитство одного из них, Александра, при Екатерине Великой. Даже не само фаворитство, а женитьба графа на княжне Дашеньке Щербатовой, фрейлине императрицы.

– А скажите, уважаемая, – встрял Пилигрим, – Виктор увлекался гаданием на картах?

– О да, – она улыбнулась. – Был у него такой пунктик. Любил раскинуть пасьянс. Притом весьма сложный и древний. Я сама любительница карт. В смысле разложить пасьянс. Но таких высот, как этот молодой человек, достигнуть не смогла.

– А что он брал читать в библиотеке?

– Видите ли, это не ко мне. Это к уважаемому коллеге Христофору Вениаминовичу. Он у нас и директор, и главный архивариус. А от себя скажу: Виктор интересовался опять же временем Мамоновых, но очень старательно изучал Отечественную войну.

– А что, сюда докатились фашисты? – удивился полковник из Москвы.

– Отечественную войну двенадцатого года. Первую Отечественную. Была такая, голубчик, в нашей истории, – сердито поджала губы старушка.

– И последний вопрос, если мы вас не утомили, – опять вступил в разговор Борисыч. – Не подскажете ли судьбу карточного ларца матушки Екатерины?

– Да чего ее подсказывать. Он стоит у меня в кабинете почитай уже неделю.

– А что в нем было, если не секрет?

– Да ничего. В нем никогда ничего не было на моей памяти. Он всегда был пуст. Я его приспособила по назначению. Храню колоды пасьянсных карт.

– Давно? – выдохнул Пилигрим.

– Да без малого, год. С того времени, как мы с Виктором начали изучать старинный Зальцбургский пасьянс «Рыцари смерти»…