Серебряные Нити

В последний раз обернувшись на разом помрачневший шкаф, я покинул комнату и быстро спустился в ванную, промыл руки холодной водой, заклеил порезы тонкими полосками пластыря. Боли по-прежнему не было, на её месте царил невероятный ужас, до сих пор связывающий моё сознание. Отчего-то мне казалось, что кукла в чёрном кимоно сейчас появится из-за спины, заглянет через плечо, даже если ей не позволяет рост...

Отражение в зеркале ответило ужасной гримасой - и меня передёрнуло от собственного облика. За последние два дня лицо моё преобразилось почти до неузнаваемости: глаза впали, под скулами залегли тени - впрочем, это могли быть и следы ударов Рю - а по всему подбородку раскинулись заросли некрасивой чёрной щетины. Возможно, это кукле следовало испугаться меня, а совсем не наоборот?..

На миг я позабыл о страхе, и боль мгновенно скользнула в изрезанные пальцы, пронзила ладони насквозь, словно бы обдав их морозным, обнажающим плоть жаром. Вновь вспомнив несколько крепких ругательств, я развернулся на пятках и вышел в коридор, обулся в прихожей, понимая, что если немедленно не решить эту проблему по-другому, соседи могут счесть меня за убийцу и банального психопата, выбросившего из окна несовершеннолетнюю девочку.

Входная дверь, кажется, поддалась неохотно, но на самом деле это мои руки двигались слишком медленно, и, хотя страх вновь заполнил всё моё естество, место для боли на этот раз осталось неприкосновенным.

Как будто бы затеявший дурацкую игру дождь истощился - он словно б только и ждал, когда я снова окажусь в доме, чтобы показать всю свою мрачную силу - и я вышел под взгляды серых туч, глупо неся перед собой раскрытый чёрный зонт.

Кукла не исчезла и не поднялась при моём приближении, она оставалась недвижимой, а конечности её - неестественно вывернутыми, как будто бы скрывающими множество серьёзных переломов. Тонкие губы теперь были чуть приоткрыты, и между ними существовала та странная тьма, которую боишься и можешь отнести к чему угодно, но только не к внутренней полости банальной деревянной болванки...

Приблизиться к кукле было намного труднее, чем выкинуть её из окна, и с каждым шагом уверенность внутри меня умирала всё быстрей. Наконец, пересилив себя, я сделал последний шаг и осторожно подцепил полу её кимоно, поволок странную игрушку за собой, в задний дворик, окружённый с одной стороны зарослями крохотного сада, а с другой - каменным забором высотой в два человеческих роста.

Не отводя взгляда от жутковатой куклы, я открыл прилипшее к стене здания складское помещение и выгреб оттуда ворох старых газет, вытащил увесистую лопату, которой мне всё не приходилось воспользоваться за последний год.

Небольшую яму я выкопал прямо в центре дворика, между домом и высокой стеной напротив. Сырая почва поддавалась неохотно, и потому я, наверное, провозился чуть дольше, чем мог бы, с трудом перенося взгляд незримых глаз куклы. Наконец, когда усталость окончательно парализовала мышцы и разрываемые болью ладони, я воткнул лопату в землю и без особой гордости посмотрел на своё творение, опасно похожее на плохонькую детскую могилу. Впервые я испытывал к физическому труду столь явное и раздражающее отвращение, но... Мне казалось, что другого выбора просто не было...

Отдышавшись, я разгрёб ворох сухих и толстых газет, выложил их на дне ямы, после чего подтащил куклу ближе и уложил её на эту импровизированную перину. Бросив на игрушку последний взгляд, я щедро засыпал её сухой полиграфической бумагой и потянулся за коробком спичек, нервно ожидая любых проявлений безумия. Впрочем, всё оставалось недвижимым. Могло даже показаться, что весь окружающий мир просто замер, ожидая, чем же закончится это дурацкое действо, в котором мне посчастливилось выступить за главного персонажа. Моей трагической героиней была проклятая кукла, а орудием убийства - небольшой коробок... Нет, мир явно переоценивал меня и созданные мною декорации.

Чиркнув о коробок одной из спичек, я отбросил её от себя и до последнего мига смотрел за тем, как маленький жёлтый лепесток утопал в пучине просроченной прессы. Но прошла секунда - и от пугающего безмолвия не осталось и следа, безумный костёр вспыхнул быстро и яростно, вгрызаясь в долгожданную пищу, пожрал газеты за несколько секунд - и сразу же переключился на мёртвую, теперь уже точно мёртвую для меня куклу. Красивое чёрное кимоно поддалось не сразу, но устоять перед дыханием первородной стихии не могло даже оно; пожираемая огненной купелью чернота отступала с тела куклы, обнажая обыкновенные деревянные сочленения, связанные воедино множеством скрытых во всех подвижных частях блестящих сфер. Сферы эти теперь проглядывались и на тонких пальчиках, делали ладошку куклы похожей на ладонь робота из старых мультфильмов и новых фантастических боевиков...

В последнюю очередь занимались пламенем прекрасные волосы искусственной девочки. Они горели медленно и жалко, танцуя и расползаясь по игрушечному - теперь я мог быть в этом уверен - детскому телу. А потом волосы сползли с тонко очерченного треугольного личика, и я впервые увидел глаза куклы - невыразительные провалы серых глаз, устремлённые прямо на меня, провалы, в центре каждого из которых существовало по безумному водовороту черноты... Эти глаза, сверлившие меня до самого последнего мига, не были глазами манекена... Они могли быть чем угодно - но только не обыкновенными стекляшками! И когда они, издав глухой стук, провалились внутрь полой головы куклы, меня чуть не стошнило от страха и ощущения странной свободы.

Если бы я отодвинул волосы с лица куклы раньше, если бы встретил взгляд этих глаз, прямой, безразличный, пробирающий до костей... Если бы я встретил этот взгляд, то, уверен, просто сошёл бы с ума. Понимание этого не приносило облегчения или хотя бы успокоения, скорее даже наоборот - на сердце стало ещё чернее, ещё тяжелее.

Не так давно я нарушил покой спальни Акане, а теперь сжёг драгоценную куклу усопшей невесты. Что могло ожидать меня дальше? Любовная измена на кровати, которую я когда-то делил с Акане? Бред... Бред всё крепче принимал меня в свои объятия...

Я потряс головой, прогоняя проклятые мысли, и собрался уже засыпать кострище землёй, когда услышал приближающийся звук шагов. Кто-то шёл по направлению к этому закутку, и насыщенная влагой почва щедро отвечала неприятным, почти физически ощутимым причмокиванием.

- Кто здесь? - я напрягся, потянул на себя лопату, неуверенно взвешивая её в руках.

- Я, - девушка в чёрном блестящем дождевике выглянула из-за угла, сохраняя на губах широкую кошачью улыбку.

- Акане, - я не смог сдержать облегчённого вздоха. - Я уже не знал, что думать...

- Наверное, вы хотели сказать "Другая Акане"... Разве нет? - она как будто бы изменилась в лице, стала чуть более печальной, чуть более задумчивой...

Я обмер. Осознание слов девушки пришло слишком поздно, принеся с собой какой-то странный, могильный холодок. Поначалу я даже не мог найти разницы между тем, что сказал я и тем, что предложила студентка... А когда всё-таки вспомнил...

Выругавшись, я потёр переносицу, прогоняя из головы странную сонливость.

- Что-то не так? - девушка неуверенно, бочком, приблизилась к умирающему кострищу и глупо остановилась на полушаге. Взгляд её вдруг стал необъяснимо серьёзным. - Эта кукла... Зачем вы сожгли её?

- Долго объяснять, - огрызнулся я, бросив на почти уже пожранное огнём тело куклы первую горсть земли.

- Она была красивой... Это... ваша?

- Нет, - почему-то мне захотелось рассказать всё, вообще всё, что я только чувствовал и о чём боялся думать. - Кукла принадлежала Акане. Моей Акане, - не преминул исправиться я.

- Вот как... Вы убиваете собственные воспоминания?.. Разве это правильно? Разве... Разве это позволит вам убежать от одиночества?!

- Я не страдаю одиночеством! - странно, но этот ответ вызвал во мне больше неоправданной злобы, чем надлежащего осмысления. - И я не убиваю... Не убиваю воспоминания, просто...