Лишний князь

- Бурило! Не делай лиха! Полони его, полони! - закричал Мечислав, успевший оттащить под защиту дружины отца.

Буривой остекленевшими глазами взглянул на него, сорвал со своего противника шлем, и изо всех сил всадил нож ему в горло. Яркая кровь брызнула на доспехи и ручьем пролилась на траву. Изяслав захрипел и забился в судорогах. Буривой с силой оттолкнул от себя его голову и поднялся на ноги.

- Что же ты сделал, княже? - с укором спросил Видослав, подоспевший на помощь. - Теперь Немировичи станут твоими кровниками. Они тебе век этого не забудут. А если бы ты взял его в полон, то потом можно было такой выкуп за него получить, что всю оставшуюся жизнь жил бы безбедно.

- Да ладно уже, - устало откликнулся Буривой. - Что сделано, то сделано. Снимите с него доспехи, попробую их примерить.

Он перешагнул через бездыханное тело, угодив сапогом в лужицу темной, почти черной крови, и подбежал к Всеволоду, все еще лежавшему на траве. Тот тихо стонал и прижимал руку к груди. На железных пластинах его доспехов виднелись глубокие вмятины, заляпанные кровью, льющейся из рассеченной ладони.

- Владек, ты жив? - дрогнувшим голосом спросил Буривой, снимая с головы шлем и трогая его рукой.

- Это ж надо, как все болит, - жалобным голосом ответил Всеволод.

- Можешь встать?

- Куда уж мне? Но люди должны увидеть, что их князь цел.

Буривой ухватил его сквозь толстые кожаные перчатки, и одним рывком поднял с земли. Всеволод попытался удержаться, но ноги его подкосились, и он начал сползать вниз. Буривой схватил его подмышки и взвалил себе на плечо. Со всех сторон к ним уже бежали вооруженные слуги.

- Ключевой воды сюда, быстро! - заорал на них Буривой. - Рану нужно немедля промыть, иначе зараза пойдет по жилам. Кто первым успеет - тому рубль серебра!

Люди кинулись исполнять его повеленье, однако о награде они думали меньше всего. Всеволода в войске любили, и помочь ему хотел каждый. Буривой понес его к обозу, где ждал полковой врач. Ладонь Всеволода беспомощно свисала у него за спиной, оставляя на доспехах кровавые пятна.

- Ох, и тяжел ты, кабан! - с придыханием произнес Буривой.

- Я не кабан, я сокол!

Буривой взглянул на своего друга, на его сморщенное от боли лицо, на взмокшие от пота пряди темных волос, и расхохотался.

- Боржек, низкий поклон тебе, - произнес тихо Всеволод. - Уже в который раз ты меня выручаешь. Сколько себя помню, ты всегда был рядом. Что бы я без тебя делал?

- Да ладно тебе, - ответил ему Буривой. - Мы с тобой, как два берега у реки - одного без другого не бывает. Сейчас рану тебе подлечим, я возок подгоню. Погрузим тебя и поедем домой. Княгиня, небось, заждалась.

Великий Миргород встретил их праздничным шумом. В честь победившего войска играли на дудках и гуслях, гудели на гудках, дули в трубы. На самой главной, Перуновой улице, по которой князь с дружиной въезжали в Кремник, развернули знамена: великокняжеское, рдяное, с золотым соколом, несущим в когтях дубовую ветвь; за ним - боярского головы Держимира, с двумя полосами, красной и синей, и серебряной звездой о двенадцати лучах; следом - тысяцкого Твердислава, красное с желтым, с солнечным колесом и стрелами крест-накрест, и всех остальных знаменитых воевод, участвовавших в походе. Вдоль улиц выстроился городской люд, все кричали и приветствовали князя, и тут же рыдали женки, не дождавшиеся своих кормильцев.

Они проехали через широкую площадь под названием Середá, посреди которой высилась Железная Стрела - поставленный в незапамятные времена кумир с изображением всех богов, отлитый из железного камня, свалившегося с неба в окружении вихря и пламени. Въехали в белокаменный Кремник через Золотые Ворота под Перуновой башней. Тут только знатные воеводы и их челядь начали разъезжаться по своим дворам, пообещав перед этим князю собраться на следующий день к нему на пир.

Через речку, на Нижней стороне, уже шумел Большой Торг - там начинали продавать пленных лихославцев, которых насчитали пять тысяч. Их оказалось так много, что распродавать их пришлось по одной пуле - самой маленькой медной монетке, то есть совсем за бесценок. Покупая их для подсобных работ в хозяйстве, селяне от души веселились и предлагали шутовские цены - кто хвост от селедки, а кто шелуху от веяных зерен.

Не дожидаясь Избыгнева, который плелся в обозе вместе с телегой, на которой были набросаны их шатер и оружие с доспехами, Буривой отправился к себе на двор. Его хоромы были одними из самых богатых во всем Кремнике, к тому же стояли по соседству с дворцом великого князя. Слуги распахнули настежь ворота и высыпали навстречу, но он не обратил на них никакого внимания. Он сразу заметил только ее одну - свою красавицу-южанку, славянку из дальних загорских краев, Снежану. Они были женаты уже давно, и на людях больших чувств не показывали, особенно при дворовой челяди. Она обняла его, как всегда, когда он возвращался из похода, и тут же повела его в дом. По крыльцу уже сбегали навстречу дети - двое старших сыновей и дочка, еще не вошедшая в возраст невесты.

- Сейчас скажу Русане, чтобы мыльню тебе истопила, - сказала Снежана.

- Да, будет кстати, - отозвался он. - Нужно смыть с себя кровь и прах от костра.

- Кровь? Ты ранен? - обеспокоилась она.

- Нет, это чужая, - рассмеялся он.

Она успокоилась и заметила:

- О тебе тут такое рассказывают... Будто ты один всех от гибели спас.

- Ну, раз рассказывают - значит, правда, - сказал он с улыбкой.

Она осмотрелась - не видит ли кто из дворни - и снова его обняла.

- Да, кстати, пока тебя не было, прибыл гонец из княжества вагров, - вдруг спохватилась Снежана.

- Вот это новость! - удивился Буривой. - Кто такой? И главное - от кого?

- Какой-то Вадимир, - ответила жена. - А от кого - я не стала расспрашивать. Сам узнаешь.

- Хорошо. Позже с ним поговорю. А сейчас в мыльню. Пойдешь со мной? - игриво спросил он жену.

Вести из Старого Города

Хоромы служилого князя Буривоя располагались по соседству с великокняжеским дворцом. От двора великого князя его отгораживал только высокий забор из заостренных бревен, для прочности скрепленных продетыми в них жердями. Дом его состоял из четырех клетей, между которыми были устроены крытые сени. Четыре крыльца, каждое на свою сторону света, поднимались над подклетями и вели в горницы. Направо от главного, западного крыльца, были обустроены покои самого Буривоя и его слуг. Слева расположились покои его жены и детей. Над их горницами были устроены светлицы, а еще выше - празднично украшенные терема под крышами в виде высоких остроконечных шатров. И уже совсем высоко, над шатрами, на острых железных иглах, красовались изображения позолоченных вьющихся змеек, в погожие дни ослепительно сверкавших под солнцем.

С восточной стороны крытые сени с узенькими оконцами вели в повалушу - деревянную башню в несколько мостов, которая служила для торжественных приемов и праздничных пиров. Рядом с ней, отдельно от других построек, стояли поварня, мыльня, конюшня, чуть дальше, в глубине двора - овин и амбары. По другую сторону от дома находилась гридница - большая изба, в которой жили дворовые люди, в случае надобности выезжавшие с князем на войну. Тут же располагались хлев для скота и курятник. Хозяйство было большое, добротное - чтобы его содержать, нужно было не меньше двадцати человек челяди, за которыми строго приглядывала хозяйка дома - Снежана.

Сам Буривой любил подниматься из своей палаты в высокую башенку с навершием в виде бочки, выкрашенной в лазурный цвет и раскрашенной золотистыми звездами. Он называл эту башенку "моя обитель". Она была узкой, всего несколько шагов в ширину, но этого пространства хватало на небольшую постель, где он имел обыкновение вздремнуть часок-другой после обеда, на маленький столик и на деревянный поставец с серебряными кувшинчиками, ковшиками и чарками. В этом маленьком теремке Буривой проводил свои лучшие часы. Подниматься сюда имели право только самые близкие к нему люди - жена, дети и ближний слуга Избыгнев, да и тот шагал сюда по высоким ступенькам, затаив дыхание и боясь скрипнуть половицей.