Океан и кораблик

Литр крови за один раз было немало даже для здоровяка Шурыги. Посему ужин Миэль отнесла ему в каюту. А Харитон понес ему добавок: шоколад, фрукты и сгущенное молоко.

Хотя все проголодались, а блины, которые напекла Миэль, были очень вкусны, все мы поели без аппетита. Мы остались в кают-компании, но разговор не вязался. Каждый невольно прислушивался к звукам, доносившимся из капитанской каюты, и мы скоро разошлись по своим каютам.

Не помогла кровь Шурыги, не помогли другие меры, примененные дядей. В пять часов утра наша Настасья Акимовна скончалась.

Часов в шесть дядя разбудил меня. Накинув халатик, я открыла дверь и по его лицу все поняла.

- Умерла?..

- Да. Час назад...

- Дядя, милый, на тебе лица нет. Иди ляг. Мы с Миэль пойдем туда, сделаем все, что нужно...

- Да. Да. Я пойду полежу. Я расстроен.

Я поцеловала дядю, быстро оделась и зашла за Миэль, которая уже меня ждала. Невольно робея, мы с ней, держась за руки, вошли к капитану. Ича сидел в кресле возле постели жены. Он поднял на нас странно посветлевшие словно они сразу выцвели - глаза. Такие глаза мне приходилось видеть у слепых.

- Это я виноват в ее смерти,- произнес он глухо.- Мой отец ходил на морского зверя, брал с собой сыновей, но мать всегда оставалась дома. Не женское это дело - ходить в океан.

- Теперь многие женщины уходят в море,- возразила я.- Разве бы Настасья Акимовна осталась сидеть дома...

- Чтоб не разлучаться со мной... А я не должен был ее брать.

...И снова делал гроб Харитон. И снова мы все в унынии шли за гробом. И стояли, ощущая свое бессилие, у могильного холмика. Плакали чайки, гремел неумолкаемый прибой, и остров Мун плыл в синем пространстве.

Обратно шли тесной группой, будто боялись чего-то, и все молчали, как если б забыли слова или онемели.

Кроме жалости и скорби, что я испытала, возвращаясь с похорон Настасьи Акимовны, и глубокого сочувствия к нашему капитану, меня еще терзало мучительное предчувствие, что Иннокентий уходит от меня.

Никогда еще мы не были столь чужими друг другу. Лицо его застыло, как гипсовая маска. Он ни разу не взглянул в мою сторону. А через ручей, ставший бурным, меня перенес кто-то другой, случайно очутившийся рядом.

Все приостановились и посмотрели на неоконченную плотину. Часть камней вода уже отнесла в сторону.

Неожиданно Валерий Бычков сказал с ожесточением:

- Этот проклятый остров требует могил!

- При чем здесь остров,- сказала я,- ее жизнь унес океан, а не остров, приютивший нас.

Капитан подозвал Харитона и приказал сегодня же закончить плотину.

- Вы меня извините, товарищи, я пройду к себе. Мне необходимо побыть одному. Миэль, ты иди на камбуз и займись делом. А вы, Марфа, пройдите в радиорубку, там скопилось много работы. Тебе, Шурыга, надо полежать. Доктор, вы идите спать, а то сами заболеете. Остальные будут заканчивать плотину. Боцман, заложите трубу. Задвижка у вас готова. Не давайте Шурыге работать.

Пока я стерла в радиорубке пыль и подмела влажной шваброй пол, капитан принес мне целую пачку радиограмм.

- Не убивайтесь так, капитан,- сказала я, пытаясь подавить слезы.Постарайтесь уснуть. Может, дать вам снотворное - я возьму у дяди.

- Спасибо, девочка. Не надо. Торе не заспишь и чувство вины тоже. Передай радиограммы.

Ича ушел. Миэль позвала меня пообедать с ней.

...А теперь следовало перейти на прием. Но я сначала включила фототелеграфный аппарат, тем более что как раз настало время для получения синоптической карты.

Мерно жужжал прибор. Из черной прорези медленно выползли темноватые края карты. Так. Передам Мише Нестерову, когда вернется с плотины, пусть разбирается.

Пора переходить на прием. Почему же я медлю, словно боюсь. Сижу неподвижно и рассматриваю карту: завихрение кривых линий, стрелки, пунктиры. Бумага была влажная. Я отложила ее в сторону и вытерла руки.

Надела наушники. Прием. Радиограмм много. Выражения сочувствия, советы, приказы. Вот, например, приказ: "Обезопасить себя на случай нового урагана, продолжать научные работы до прихода исследовательского судна "Дельфин". Из его сотрудников создана комиссия, которая проведет изучение причин катастрофы и решит дальнейшую судьбу экспедиции на "Ассоль". Так... много радиограмм личных. Штурману Калве от родителей. Барабашу от детей, Шурыге от невесты, Мише от отца, Сереже от отца и матери, дяде от его пациентов и друзей. Среди них несколько Иннокентию... Одна радиограмма от матери. Другая от жены.

Закончив работу, перечитываю обе радиограммы. Рената Алексеевна сообщала сыну, что Лариса уволилась с работы и уехала с Юрой во Владивосток, к своему отцу, который вторично овдовел и нуждается в уходе.

Произошло это месяца два назад. Видно, Рената Алексеевна не хотела раньше времени тревожить Иннокентия. Что же толкнуло ее теперь сообщить об этом?

Радиограмма Ларисы Щегловой: "Кент, любимый, начинаю новую жизнь. Ненавижу себя прежнюю. Сменила даже профессию. Учусь Владивостокском музыкальном училище. Специальность хоровое дирижирование. Юра полюбил дедушку. Старый капитан заботится о нем. Если можешь, прости. Юра скучает по тебе. Целую. Твоя Лариса".

Не знаю, сколько часов прошло на Земле. В моей рубке Время и Пространство поменялись местами. Время застыло неподвижно, а Пространство, отсчитывая страшные секунды, тащило меня куда-то в мрак, и мне было невыносимо больно и одиноко.

Если любовь приносит такие муки, то лучше бы ее и не было!

Слишком близок мне был духовно Иннокентий, чтоб я не поняла, как подействует на него, да еще в день смерти Настасьи Акимовны, известие от жены, начавшей новую, чистую жизнь. Жизнь, в которой она больше не будет отказываться от лучшего в себе.

Иннокентий уходил от меня, и мне надо было найти силы жить без него.

Стемнело, я сидела впотьмах. Открылась дверь, и вошел Иннокентий.

- Марфенька, ты здесь? - вполголоса спросил он, не включая света.

Мы сели на диван, и он привлек меня к себе, коснулся губами мокрых щек.

- Ты плачешь, Марфенька?! Я обидел тебя... Сидишь тут одна в темноте, как Золушка. У меня стал плохой характер. Я уже не могу быть внимательным и добрым. Привык тяжелое настроение переживать в одиночку. Наверное, тебе не легко придется, когда будешь моей женой.