Зорькина песня

— Вера Ивановна, а я вас ищу, — сказала Зорька.

— Я тебя тоже искала, — тихо сказала Вера Ивановна.

Зорька удивлённо уставилась на неё. Значит, воспитательница уже всё знает? Откуда?

— Вам Саша сказал, да?

— Что сказал? — в свою очередь удивилась Вера Ивановна. — Он ещё ничего не знает. Пришло разрешение забрать Дашу Лебедь к нам.

— Ура-а-а! — завопила Зорька, не помня себя от радости. И Щука, и Крага разом вылетели у неё из головы. — А когда заберёте? Кто поедет за Дашей?

Маря отошла от котла, поставила мешалку в угол и вытерла концом халата руки.

— Та угомонись, Зорюшка. Кому ж, как не мне, ехать?

— А когда же ты поедешь, Маря? Возьми меня с собой!

— Ещё чего? Нет уж, Зорюшка, одна я скорише управлюсь. На железных дорогах счас невпроворот…

— И ещё, Зоренька, письмо от Даши пришло, — сказала Вера Ивановна. Она поднялась и вытащила из кармана треугольник из школьной бумаги в клеточку.

— Мне?

— Нам. Всем. Вот, читай.

Зорька взяла треугольник, развернула его и подошла к двери. Писала Даша крупными красивыми буквами. Каждая буква занимала одну клеточку.

«Здравствуйте, дорогие Николай Иванович, Вера Ивановна, Маря, Зоренька и все-все девочки. Как вы там живёте? Я уже совсем выздоровела и теперь живу в другом детском доме, он называется интернат. Здесь хорошо, кормят тоже хорошо, я учусь в школе. Николай Иванович, если можно, то заберите меня к себе. Я очень скучаю по вам по всем. В больнице меня остригли под мальчишку, но я вашу ленточку всё равно сберегла и никому не отдаю, хотя девочки и очень просят. Пожалуйста, дорогой Николай Иванович, заберите меня поскорее. Передавайте привет всем-всем девочкам, а особенно Зорьке. Не ругайте её за меня, она не виновата.

До свидания. Даша Лебедь».

Маря всхлипнула, прижала Зорьку к себе.

— Родненькие вы мои… И Николай Иванович наш… Што вам доктор-то про него сказал, Вера Ивановна?

Вера Ивановна сняла очки и стала медленно протирать их кусочком бинта.

— Сказал, что нужно срочно оперировать. Меня и пустили-то к нему на пять минут. Нельзя его сейчас волновать.

— А когда мы к нему поедем? — спросила Зорька.

— После операции. Сейчас строго запрещено.

— От и добре, — сказала Маря, — я и за Дашей управлюсь съездить. Усе вместе поедем. То-то радости будет!

В прачечную стремительно влетела Галка.

— Зорька! — крикнула она и, разглядев воспитательницу, осеклась. — Ой, извините, Верванна, мне Зорька нужна.

— Тю на тебя! — в сердцах сказала Маря. — Хиба ж можно так? Дивчина должна лебёдушкой ходить, а не прыгать сорокой. А ну пригладь волосы, растрёпа! И платье оправь… усе колени наружу.

Галка послушно поплевала на ладони, пригладила чёлку. Одёрнула платье.

— Так?

— Сгодится и так. А зараз иди сюда, я тебе нос умою.

Галка испуганно попятилась.

— Маренька, милая, некогда, — взмолилась она, — Зорька, идём.

Вера Ивановна сложила треугольник и сунула его в карман.

— Иди, Зоря.

На дворе Галка спросила, понизив голос:

— Сказала?

И тут только Зорька вспомнила, зачем искала воспитательницу.

— Ой, Галя… забыла. Там, понимаешь, письмо от Даши пришло. И ещё разрешение, чтоб её к нам забрать. Маря за ней поедет. Я счас, подожди минутку…

Из-за угла корпуса показался Генька. Он остановился и тихонько свистнул. Галка оглянулась, махнула ему рукой.

— Ладно. В другой раз скажешь. Чего спешить? Айда скорее.

— Куда?

— Забыла? Ну, и память у тебя, Будницкая!

Глава 28. Старик Токатай

Из зарослей лопухов и пырея хорошо был виден утоптанный двор с глиняной печкой, дымящейся посередине двора, возле которой сидела на корточках молодая женщина в белом платье и ватной стёганой безрукавке с пушистой оторочкой из козьего меха.

Сумерки сгущались быстро. Связки сушёной дыни, развешанные гроздьями на верёвке под крышей, постепенно теряли свою сочную медовую окраску и становились невидимыми в темноте.

Женщина подошла к сараю. Набрала в подол плитки прессованного кизяка и снова уселась возле печки, подбрасывая кизяк в огонь. Едкий дым сизыми кольцами висел над землёй.

Зорька приподняла подол платья, вытерла им заслезившиеся глаза. Галка поёрзала, устроилась поудобнее и зашептала, горячо дыша в затылок Зорьке:

— Долго она ещё? Что же, нам до ночи здесь сидеть?

Конопатый Генька поднял голову, сердито глянул на Галку круглыми выпученными глазами.

— Тише ты… зато дыни поедим. Скажи спасибо, что собаки нет. С вами, трусихами, свяжешься — никакого толку не будет.

— Ладно вам, — примирительно шепнула Зорька, — сейчас она уйдёт.

Женщина плеснула в печку ковш воды, прихватила тряпкой котёл и потащила его в юрту, что-то крикнув по-казахски. Из чёрного провала двери в мазанке выбралась сгорбленная фигура, закутанная в белое покрывало, и пошлёпала в юрту. Во дворе установилась тишина.

— Пора! — привстав, сказала Галка и оглянулась на Геньку. — Пока они поедят, мы уже дома будем. Зорька, ты давай лезь на крышу, там курт сохнет, а мы с Генькой сушёнки наберём.

Зорька послюнила под коленкой затёкшую ногу и вскарабкалась по приставной лестнице на крышу. Кругляшки твёрдого сыра смутно белели на тёмной кошме, словно обкатанные морем камни, невесть как занесённые в казахскую безводную степь. Зорька потуже завязала пояс у платья и стала сыпать кругляшки за пазуху. Неожиданно в доме резко хлопнула дверь, раздался всполошённый женский крик:

— Шайтан! Детдом шайтан!

— Зорька! Беги! — крикнула Галка снизу.

Зорька упала на крышу плашмя, подползла к краю, где была приставлена лестница, но как раз в этом месте стояла женщина и кричала так, словно её резали:

— Вор! Шайтан! Держи вор!

Галка и Генька пронеслись через двор и исчезли в кустах. Зорька заметалась по крыше. А от юрты уже бежали люди.

— Где вор?

— Держи!

— Ай, на крыше! На крыше!

Кто-то схватил онемевшую от страха Зорьку, стащил волоком по лестнице. Зорька попыталась вырваться. Пояс платья лопнул, и на землю с коротким стуком посыпался сыр.

— Вор! — взвизгнула женщина. — Убивать надо!

Зорька замерла и приникла к земле, ожидая, что её сейчас начнут убивать.

— Уай! Что там? — раздался из юрты неторопливый старческий голос. В голосе старика было что-то знакомое. Зорька вскочила на ноги и помчалась к юрте.

Не помня себя от страха, Зорька влетела в юрту и упала на мягкий войлок. Следом за нею вбежали женщины.

— Уай! Столько шума из-за маленькой девочки, — насмешливо сказал над Зорькой знакомый голос.

Зорька подняла голову.

В юрте ярко пылал очаг. А возле очага перед большим деревянным блюдом с варёной кукурузой на груде ватных одеял сидел, подобрав под себя ноги, старик Токатай. Он сидел неподвижно, бросив руки на колени, и смотрел на Зорьку.

«Кумалаки… кумалаки», — счастливо запрыгало, зазвенело в голове Зорьки и отдалось в сердце сладкой надеждой.

— Маленький, маленький, а вор! — сказала обиженно чернокосая женщина.

Старик Токатай покивал головой, процедил бороду между смуглыми сухими пальцами.

А женщины, столпившиеся у входа в юрту, кричали:

— Всё крадут!

— Мы работаем, работаем, а они крадут!

— Известно, детдомовские!

Чернокосая пошевелила в очаге кочергой, подбросила несколько жёлтых плиток кизяка, подняла голову и в упор, брезгливо посмотрела на Зорьку.

— Когда такое было, а? Никогда не было. У-у-у, вор! Убивать надо!

— Уай, дочка, а может быть, девочку накормить надо? Кульшат, принеси воды, пусть девочка освежит лицо и руки.

Чернокосая Кульшат взмахнула широкими рукавами платья, схватилась за отвороты безрукавки в знак удивления.