Страница 16 из 22
Этот разговор, как мы уже знаем, состоялся в субботу, а во вторник к Чечетову в квартиру ворвались два амбала в масках, с автоматами наперевес, вошли к нему в кабинет и в довольно грубой форме приказали срочно собираться.
Он покорно встал, напялил на себя одежду, и молча, вышел вместе с карателями к лифту. Он не задал ни одного вопроса: куда, зачем, по какому праву, сразу правильно оценив обстановку. Такое поведение некогда могущественного человека, объяснялось тем, что Михаил Васильевич слишком болезненно воспринимал события последних месяцев. Он никак не мог простить Януковичу ту бездеятельность, которую тот проявил в результате отсутствия мужского характера, решительности, из-за чего страна погрузилась в националистическое болото. Он и себя винил, и своих коллег по депутатской фракции. Он так долго был у руля, что. как бы сросся с профессией избранника народа. А теперь все рухнуло, он стал никому не нужен.
Следователь Генеральной прокуратуры Крыса встретил его криком.
– Шо, примал дихтаторские законы шешнадцатого января 14 года, али не примал? Примал, по глазам вижу. И ишшо, подписал протокол с недостоверными данными. За взятку. Сколько мульонов долаллов прихватил за ету антинародную акцию? Буш говорить, аль не буш? Не то вызову робят, они тобе шею свернут. Хошь, сука?
– Я не совсем понимаю ваш язык, но думаю, что мою вину мог бы определить суд. Это было бы справедливо, вы не находите?
– Одну хвылынку.
Он нажал на кнопку. Вошли два головореза, но уже не те, что доставили его сюда, а другие. Один из них зарычал и стал чесаться в мотне.
– Я его сначала использую, а потом проведу санобработку, – сказал один и плюнул в лицо Михаилу Васильевичу.
– Уймись, Блоха. Этого преступника доставьте в Печерский народный суд Киева, пущай он решает, шо с им делать. Мы топеря европейская страна, дерьмократическая страна и не имеем права творить недозволенное.
– Жаль, а то попа у него довольно аппетитная, – произнес Блоха, сплевывая на пол.
В этот же день Печерский районный суд Киева вынес постановление об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей, пока не будет внесён залог в размере 4 млн. 990 тыс. гривен (~ $ 185 тыс.).
23 февраля за политика был внесён залог, и поздно вечером этого дня Чечетов вышел из СИЗО. Нужную сумму быстро собрали бывшие коллеги по работе, каждый из которых хорошо знал, что следующая очередь – его.
Освобождение из – под стражи под залог не принесло радости Михаилу Васильевичу и всю неделю, которую ему еще осталось жить, он думал одно и то же: жить не имеет смысла. Лев в клетке не может находиться долгое время.
А ведь мог сесть на поезд и укатить в Россию. Россия его родная страна, и никто не отказал бы ему в приюте, но Михаил как бы сросся с Украиной, с Киевом, с работой, с пустопорожней болтовней в Верховной Раде, с закулисной интригой, он в ней катался, как сыр в масле. Говорят: привычка – вторая натура. Привыкают же люди к царскому креслу, к жизни впроголодь, к решетке, к издевательствам, подковерной борьбе и ко многому другому. Выражение: «Да здравствует товарищ Сталин» за несколько секунд до того, как получить пулю в затылок или в грудь, это следствие страха. Человек всю жизнь прожил под неумолимостью того, что его могут расстрелять в любое время за действие, которое он не совершал.
Михаил Васильевич плохо одетый, без головного убора, с короткой стрижкой буквально выбежал на набережную, намереваясь преодолеть перила и погрузиться в холодные волны Днепра. Но не получилось. Февраль еще баловал легким морозцем и свежестью, он поскользнулся и слетел с перил подобно бревну, да еще вдобавок был осмеян толпой пацанов, что проходили мимо и назвали его пьяным трусом.
– Искупаться захотел, освежиться, алкаш несусветный. Дуй лучше домой, жена ждет.
Домой он вернулся почти раздетый, дома никого не оказалось. Дочь в Харькове, супруга на посиделках, он ринулся к холодильнику, а там бутылка москальской водки, нераспечатанная. Когда на донышке оставалась с полстакана, он ринулся в свой рабочий кабинет за ручкой и бумагой.
Это было 28 февраля. Он быстро написал предсмертную записку: никого не винил, у всех просил прощения. Ни жену, ни дочь, что жила в Харькове в предсмертной записке не упомянул, не решился касаться семейной темы, никого не назвал по имени – ни среди своих друзей, ни среди врагов, своих убийц.
Он спокойно вышел на балкон, посмотрел на сияющий город с высоты 17-го этажа и подобно подбитому орлу улетел вниз. Он улыбался и летел, не посылая проклятия небесам. И вдруг все потемнело: ни боли, ни света, ни злобных вчерашних соратников по коалиции.
– Собаке собачья смерть, – сказал Генеральный прокурор страны Щокин, узнав о самоубийстве Чечетова, и бросился названивать президенту страны. Но президент на этот раз не вязал лыка. И говорил нечленораздельно, и посылал его на три буквы, а Виктор Иванович слушал и улыбался. Он был у Вальцманенко верной собакой уже пятнадцать лет и знал: если шеф перебрал, он обязательно будет материться. Зато завтра они встретятся, будут ржать, как лошади и даже лизать друг друга. Правда, надеяться на большее не приходится: у президента теперь широкие возможности, ему доставляют молоденьких мальчиков, а он, Щокин, уже староват…
16
После краткого совещания со своим аппаратом Щокин моргнул глазом следователю Крысе, что означало: зайди ко мне в кабинет. Крыса сначала побежал в нужник, потом стал перед большим зеркалом, поправил пейсы, пригладил жидкие волосы и стал надавливать на глазные яблоки, уж слишком они выпирали, выдавая его национальность, а Щокин, хоть и любил Вальцманенко особой любовью, но к остальным, кто носил пейсы, относился критически.
– Шалом, господин Щокин, – произнес Крыса, входя в кабинет.
– Ты меня все время путаешь с президентом, хмырь болотный. Садись и слушай. Я возбуждаю уголовное дело против Ефремова, бывшего руководителя партии Януковича, а ты будешь его допрашивать. Пока не выбьешь из него нужные нам признания, работай усиленно и даже ночами. Применение пыток не исключается. У нас в этом плане есть хорошая бригада. Этих ребят нам предоставил Яруш. У меня у самого колени дрожат, когда я в глазок смотрю, как они работают.
– Я знаю: они применяют 130 методов пыток, которые оставил им их вождь Степан Бандера. Но гвоздь в черепную коробку они могут вогнать только с разрешения президента, если это крупная фигура, разумеется. Ефремов сюда вполне подходит. Благодарю вас за такую крупную фигуру. Он, правда, слаб физически. После первых же ударов коленкой в солнечное сплетение обгадится. Знаете, какая будет вонь! Работать не сможете.
– А вы согласно физическим возможностям. Сперва воздействуйте на психику, а потом уж применяйте сочетание с физическими методами. Можно же отрубить палец и намазать соленой водой вместо йода. Короче, уже завтра будет возбуждено уголовное дело, уже завтра он будет доставлен, и вы с ним можете встретиться.
Трудно назвать Александра Ефремова мужественным так же, как и умным, и решительным человеком. Скорее его можно отнести к очень редкому типу людей в современном мире, где лжец на лжеце сидит и лжецом погоняет, к человеку в высшей степени порядочному, скромному, не претендующему на золотого тельца. Он никого никогда не предавал, никому не лгал, не претендовал на превосходство над тем, с кем имел дело.
Весь год после переворота, он ходил по Киеву, как по чужому городу и почти каждый день ждал ареста. Трудно понять, почему он не поехал в Россию, к тому же Януковичу, который увез с собой пять чемоданов, набитых долларами. Уж Виктор Федорович не отказал бы ему в финансовой поддержке. Что его держало в стране, пропахшей, прогнившей насквозь бандеровским нацизмом? Он чего – то ждал? Возможно. И дождался. Однажды во время прогулки по скверику, к нему подошли два головореза в масках, и надели ему колпак на голову. Какое-то время спустя он встретился с Крысой.