Страница 6 из 23
Вот такие были два рода-племени от Ариев древних свое начало ведущие, подлунный мир покорившие и в руках своих крепко держащие. А символом единства этих родов, символом общего корня и общего дела стал орел о двух головах. На едином теле две головы в разные стороны смотрящие, дабы не скрылось в этом мире ничего от их ока всевидящего.
Звук гуслей становился все тише и тише и, наконец, замолк. Андрей стряхнул оцепенение, оглянулся, он даже с начала не заметил ни каких изменений, но вдруг понял, что он на берегу не той реки, сзади нет темного бора, а рядом не сидит витязь в красном плаще и золоченых латах. Княжич закрутил головой, даже не боясь показаться смешным, место было ему незнакомое и не то что бы опасное, наоборот чувствовалась какая-то надежа во всем, а скорее неуловимое. Хотя во всем было что-то знакомое, узнаваемо доброе и чудилось сейчас должно открыться ему такое хорошее, хорошее, и он аж привстал на своем пригорке, поросшем зеленой шелковистой травой. По полянке со стороны березовой рощи к нему шла знакомая фигура.
– Мать, матушка, – с теплом подумал Андрей, но, приглядевшись, понял что ошибся, хотя от приближавшейся женщины в бело-голубом сарафане и высокой кичке на русых волосах веяло теплом дома, материнским молоком, и хлебным духом.
– Добрый день, тебе молодец, – голос был мягким, теплым и обнимал, как ласковые руки матери, – Зовут меня Лада, я Рода вашего мать и наставница. Я тебя долго не задержу, скажу тебе наставление материнское и отпущу туда в Явь земную.
– Здрава будь, покровительница, – Андрей поясно поклонился ей в ноги, – Видеть тебя и так большое счастье, а уж говорить с тобой, о том и мечтать не дадено.
– Слушай меня, князь. Да, да князь, пройдет время, и быть тебе Великим князем, и не только земли Суздальской, а всей Славянской Земли и других земель. Возлагаю руки свои на главу твою, и даю тебе свое благословение. Каким Богам не прикажет судьба служить, помни одно, всегда и везде чти Богородицу, во всех Верах она одна, как и бог единый, но он в каждой Вере свое имя имеет, а я везде и всегда Божья Мать – Богородица. Потому, клянись и дай обет, в любой земле, в любой Вере главный храм будешь мне посвящать, моим именем клятвы давать, и моим слугам молитвы возносить. Тогда пребудут с тобой моя материнская благодать и покровительство. И еще, слабых не обижай. Огнем и мечом Веру пусть твои дружинники несут, а ты неси словом мудрым и любовью чистой. Из самых лучших, самых преданных сделай малую дружину, назови моими слугами и приблизь к себе. Им нести обеты бедности и безбрачия. Для них я и мать, и жена. Они тебе первые други и первые помощники, потому им от тебя, именем моим, на старости лет или по немощи, отцовская забота и заступничество, им у тебя – тихая гавань. И последнее, жены ваши – дочери мои, продолжение рода вашего, им почитание от вас, как мне, в них мой дух и дух предков ваших и пращуров. Чтите его и умножайте, преклоняйтесь перед ним в образе матерей, жен и сестер ваших.
Ну, все, иди князь, помни, я с тобой, где бы ты ни был, что бы ты ни делал, пока в силе порука наша, в силе и заступничество мое. Ступай с Богом, пусть скатертью ляжет твоя дорога, по ухабам да оврагам жизненным. Счастья тебе и удачи. Прощай.
Андрей успел только поцеловать край бело-голубого узорчатого платка таявшего прямо в его руке. Фигура Лады пропала и вместе с ней начала затягиваться туманом березовая роща, поляна и берег реки, на котором он стоял. В ушах опять зазвенели колокольчики, он провалился куда-то в серебряное облако, и почти тотчас же туман рассеялся, и он различил перед собой ведунью Малку, волшебную чашу в руке, и стены старого шалаша.
– Здравствуй княже, – с чуть заметной улыбкой мягко сказала она, – С возвращением. Где побывал, с кем совет держал, чего видывал – то не пытаю. Это твоя тайна заветная, это начало твоего Посвящения, одному тебе даденного, и про то ни мне, ни родным, ни кому от тебя не должно быть ведомо. Садись, отдышись, попей кваску медового, не волшебного, – в глубине ее лазоревых глаз опять промелькнула хитринка, – А я тебя покину на времечко, что бы и тебе перед глазами не мелькать, и свои дела сделать. Не ты один советы и наказы получал, не ты один в Нави тропы топтал, – опять в глазах ее мелькнул, уже знакомая ему искорка.
Андрей не успел и глазом моргнуть, как перед ним очутилась ендова с квасом, пирожки на блюде и корчага с моченой клюквой, а сама хозяйка растаяла, как Снегурочка из сказки, рассказанной ему нянькой в далеком детстве. Он расслабился на шкурах, отхлебнул кваса и похоже задремал.
Вернул его из дремы обратно в шалаш тихий шелест легких шагов и совсем незаметное дуновение ветерка, которого он бы и не услышал, и не почувствовал, если бы не звериное его чутье. Он не стал раскрывать глаза, а из-под прикрытых ресниц обвел взглядом пространство вокруг себя. Рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки, тихо крался какой-то отрок, в светло-зеленом кафтане, такой же шапке и темно-зеленых щегольских сафьяновых сапожках. Княжич напрягся, подождал, пока он приблизится, и резким движением схватил его за руку, отработанным боевым приемом, загибая ее за спину. Сделал он это мгновенно, почти не приподнимаясь, стараясь, при этом, не причинять боли незнакомцу, во-первых, потому что тот не делал ему ни чего дурного, а во-вторых – это был чужой дом, и может отрок этот, был гостем хозяйки.
Шапка упала с головы незнакомца, и по плечам рассыпались золотые волосы, а в глаза ему полыхнул, уже хорошо знакомый лазоревый взгляд, с запрятанными в его глубине хитринками. Все промелькнуло в мгновение, Андрей был пойман на какое-то неуловимое движение и сам оказался на шкуре, а отрок на ногах рядом. Да не отрок, теперь княжич ясно видел, что перед ним Малка, только в мужском платье, кольчужной рубашке под кафтаном и с половецкой саблей, в таких же, как сапожки сафьяновых ножнах, сбоку.
– Ты чего это? – Спросонья, недоуменно спросил он.
– Извини княже, что разбудила, и извини, что на шкуру сбросила. Ну, да и ты не промах. Ишь узрел и схватил сразу же. Не удивляйся и не возражай, не нам с тобой судить рядить, что надобно. Велено мне с тобой в дружине идти, в платье отроческом. Назовешь меня сыном боярским Малком из Плещеевска, и сделаешь хоть стольником, хоть спальником, хоть стремянным, но при себе. Волосы я подрежу по-мальчишески, хотя жаль, – Она искренне вздохнула и тут же рукой, как бы отмахнулась от этой мысли, – Встретимся завтра с утра, я к тебе подъеду с челядью. Все. Пора и честь знать. Мне собираться в дальний путь, тебе отдохнуть от сего дня, небось, полна голова видениями. Да на дворе уже солнышко за гору почти спряталось, а тебе еще из лесу до города добираться. До встречи, княже, – она опять улыбнулась и почти вытолкнула его из шалаша навстречу старцам, что привели его сюда утром.
Волхвы обступили Андрея и тем же путем через болота вывели его на опушку дубравы, где поцеловали его в лоб, повесили ему на шею оберег из медвежьих когтей, отступили в чащу и, как будто сами превратились в вековые дубы. Вечерело, с каждой минутой солнце скрывалось за горкой все больше и больше, и он направился скорым шагом к воротам терема, пока совсем не стемнело, и его не хватился дядька Данила. А то, того и гляди, начнется переполох.
Пора к трапезе, да на боковую, подумал он, завтра новый день и новые встречи, вспомнил Малку и улыбнулся, от души, от сердца. Затем уверенно твердой рукой стукнул в закрытые ворота. Хозяин пришел! Открывай!
Все под одним Богом ходим, хоть и не в одного веруем. Вера состоит в том, что мы верим всему, чего не видим; а наградой за веру является возможность увидеть то, во что мы верим.
Суета на дворе началась с раннего утра, с уверенного стука в тесовые ворота. Не знамо, откуда и по какой надобности на двор явился боярский сын Малк, аж из удельного Андреева Плещеевска. Встречать его вышел сам дядька Данила, как будто что-то толкнуло старика изнутри, пойти поглядеть. Отрок лет четырнадцати, правда, щупленький и тоненький, а посему выглядящий моложе, сидел на вороном коне, впору царскому конюшему на таком гарцевать, в окружении четырех слуг. Таких же отроков, как и он, может на год, на два постарше, закованных в брони с накинутыми на них плащами. Бархатный светло-зеленый кафтан на всаднике был туго перетянут темно-зеленым наборным поясом с золотыми нитями, на котором в сафьяновых ножнах висела кривая половецкая сабля. Такого же цвета сафьяновые сапоги крепко стояли в золоченых стременах. Из-под лихо заломленной шапки с перышком неизвестной пестрой птицы выбивались непокорные золотые кудри, вольно падавшие на изумрудный шелковый плащ. Конь под хозяином нервно перебирал точеными ногами, но уверенная рука жестко натягивала поводья, не давая ему пуститься в пляс.