Страница 14 из 23
Братья обнялись, отец перекрестил Андрея, троекратно облобызал и сказал:
– Давай, сынок. С Богом, – хлопнул его по плечу, так что кольчуга отдалась малиновым звоном, – Еще раз, с Богом. Пусть катится дорога под копыта ваших коней расстеленной скатертью. Будет оказия – весточку пришли. И помни, ты дома на Руси нужен более чем там в Заморье. Двигайте!
– Княжич, – Осторожно тронув его за рукав, сказал древний дядька его отца, – Будешь в славном Киеве, кланяйся могиле моего батюшки Симона. Скажи по его меркам, по его поясу ставим мы храмы в Словенской земле, Веру новую ставим. И еще скажи, что сын его Георгий наказ выполняет и Вера та, не на дереве, на камне стоит. Как он ставил лавру в Киеве, так и мы соборы в белом камне закладываем, на века. В общем, земной ему поклон и благодарность.
– На конь! – Раздался зычный приказ Данилы, – Становись!
Дружина и челядь одним махом взлетела в седла и выстроилась посреди двора.
Отроки в первом ряду, челядь за ними, держа в поводу заводных и вьючных коней. Князь оглядел дружину.
– Соколы! – Подумал он, – С такими, хоть сам в путь-дорожку.
Глаз непроизвольно искал, что-то, на чем должен был остановиться и не находил.
Чего-то не хватало в этом монолитном строю. Какого-то диссонанса не было, к которому уже привыкло наметанное око воина. Услужливая память подсказала:
– Инока и зеленого отрока с его слугами в строю нет!
Князь только хотел осерчать, но уже увидел эту компанию чуть в сторонке в тени Собора, как бы прикрытую от чужого взгляда и сглаза тенью пяти крестов.
– Уф, вот колдовское племя, – с облегчением вздохнул князь, – Ступайте, вои. Возвращайтесь со славою. Судьбу вашу не ведаю, да то и дело не мое. Но от всей души желаю увидеть вас всех живыми и здоровыми на родной стороне. Храни вас Богородица!
Повернулся к сыну и уже буднично пояснил:
– Значится так, старшая дружина тебя за городом ждет. Старшие там – приказной дьяк Беда, да воевода Чубар. Они тебя слушать будут, конечно, но дело свое знают и забота у них у каждого своя. Ты к ним часто не лезь с указами, а лучше советуйся и учись. По пути всем привет и почтение, родне во всех землях поклон. Да что это я, все говорено, обговорено, чего в пустую лясы точить, Бога гневить. Поди сюда, поцелуемся. Может, и не свидимся уже, не дай Бог.
Они обнялись, Юрий почти оттолкнул Андрея.
– Иди. Иди. Не рви сердце.
Андрей сбежал с крыльца и взлетел в седло своего саврасого. Почти тут же князь дал знак, и дружина тронулась к теремным воротам.
Вдруг тишину утра разорвал звон колоколов. Это был не набат, это был звон торжественный, звон крестного хода. Знатный был звонарь в Суздале, умелый и понятливый, а может, кто ему в уши нашептал, что это не просто проводы, а уход старой Руси за новой долей.
Отъезжающие осенили себя широким крестом на купола Собора и хлестнули коней. Долгие проводы – лишние слезы. В путь!
За околицей, на развилке поджидала их старшая дружина, видимая из далека по ярким бликам, играющим на бронях и шеломах. К Андрею подскакали старшие Беда и Чубар.
– Утро доброе князь, – с седла крикнул ему Беда, – Привыкай, с этой минуты, ты для нас и всех вокруг князь Ростовский. В походе, кто старший по роду, тот и князь.
– С почином, – Вслед ему пробасил Чубар, поручкался с Данилой, как с равным, и встал бок о бок с ним. Чуть сзади Андрея и Беды, который занял место рядом с князем.
– Здравствуйте, бояре, – Андрей широко улыбнулся, – От души рад, что у меня в попутчиках люди, о коих гусляры песни слагают. Что ж впереди дорога, сзади дом родной. Запевай Малк путевую. Поехали.
– Дозор правь напрямую через Брынские леса, боковые поглядывай! – Данила, кивнул Чубарю, и тот, прихватив десяток своих воев, выехал вперед, прикрыв старших живым щитом, – На Владимир не пойдем, крюк давать. С такой силой, в чащобе нам не только лихих людей, тура или Михайло Потапыча, самого Соловья бояться не с руки, – Хохотнул он оборотясь к князю.
– Знаешь ли ты князь, байку про Брынские леса, – Как будто продолжая давно начатый разговор, подъехал поближе Беда, – Про Илью Муромца и Соловья-Разбойника.
Андрей придержал коня и позволил дьяку поравняться с собой, благо, широкий шлях позволял ехать в ряд. Он оглядел попутчика. Беда был сорокалетним мужчиной, про таких говорят, в самом соку. Родом, по слухам, он происходил из лапландских волхвов, и искусство это ему передалось по наследству от дедов и прадедов. К своим сорока, выше его в ростовском княжестве никто не взлетал, кроме, считай, Юрия Симоновича. Ну, так тот нянькал нынешнего князя с детства еще на Мономаховом дворе. Дьяк вершил все дела с дальней родней, что в ромейских, франкских, полабских и других дальних землях проживала. Бывал при королевских дворах и в Норвегии, и в Дании, и мало ли где еще. На ближних соседей, рязанцев, да смолян, не разменивался, даже в стольный Киев, и то заглядывал проездом по пути в земли не близкие. Говорят, бывал и у половцев, и у печенегов и ото всюду ворачивался. За посольства свои набрался лоску иноземного, хитрости ромейской и невозмутимости половецкой. Много чего видел, много чего знал, мало чего говорил и показывал. Одет был, так, что с первого взгляду и не поймешь, то ли купец, то ли боец, то ли боярин знатный, то ли изгой пролетный. Однако во всем чувствовалась какая-то сила и уверенность в себе. Сидел он на коне, как влитой, кольчуга была скрыта под дорожным жупаном, на голове сидела плотно войлочная шапка, из-под которой до плеч спадали волосы, уже тронутые сединой. Соль с перцем, образно охарактеризовал его локоны Андрей. Он еще раз пригляделся к дьяку.
– Лев. Спящий лев. Нет, не спящий, а лев в засаде. Мимо такого не пройдешь незаметно, если он на охоте, – Стремя дьяка коснулось его стремени, – Слыхивал, нянька рассказывала, да еще гусляры на пирах пели. Но еще с охотой послушаю.
Сзади в рассветное небо взлетела песня. Звонкий голос Малка сразу взял такую высоту, что в соседних рощах тут же откликнулись лесные птахи, приняв его за какую-то свою, им одним ведомую голосистую птицу. Песня была про родную сторону, про дружинника ее покидающего и прощавшегося с красной девицей. Припев подхватили все, и грубые голоса ветеранов смешались с еще неокрепшими голосами отроков, создавая удивительную картину единства и согласия.
Беда повел рассказ про то, как Илья родом из Мурома тридцать три года на печи лежал, про волхвов, что его живой водой напоили, и про то, как он в Киев, ко двору Владимира Красно Солнышко, поехал напрямую через Брынские леса.
Рассказ лился размерено, дорога ровно ложилась под копыта коней, вокруг пока еще были родные суздальские леса и князь расслабился и вздремнул, не закрывая глаз, что бы не обидеть рассказчика. Такой дреме его тоже научил Данила, вот и пригодилось первый раз.
Очнулся он на берегу Колокши у брода, за рекой начинались былинные леса, о которых только что рассказал ему Беда. Часть дружины уже переправилась и ожидала остальных. Выбравшись на другой берег, князь отряхнул воду с боков коня и дорожных сапог и вгляделся в темноту ожидавшего их леса.
Суровый бор подходил прямо к поляне, он начинался вдруг, без опушек и подлеска. Мачтовые сосны встали плотным строем, прикрыв собой небольшой ельник. На душе стало как-то не спокойно, всплыли воспоминания о страшных сказках про лешаков и вурдалаков.
– Чего князь пригорюнился, – Раздался насмешливый голос рядом, – Али леса испугался? Лес – он и есть лес, сосны да елки, вся не долга.
– Малка, – На душе оттаяло, – Вот чертовка, колдунья лесная. Ей лес, что дом родной. А уж ее Угрюмам…, – Андрей поворотился в седле, встретился взглядом с лазоревыми глазами и помягчел, – Да нет, вот думаю, дорожка узковата, придется след в след ехать. Да надо кого на сторож пустить.
– Ты Угрюмов вперед пошли. От старой дружины, берендеев по бокам, а Данила пусть сзади обоз стережет, – она почти шепнула, не размыкая губ, – Извини за подсказку, – И тут же пропала, как и не было.