Страница 29 из 46
— Давай вместе.
Я приподнял голову — Иван.
— Давай.
Уложив парней под скалой, мы в восемь рук мы закрыли тела камнями и вкатили на получившийся холмик разбитый чоппер, подперев булыжниками.
— Кто они?
— Позавче, нет — вчера ночью, случайно разговорились. Байкеры. Большой — Дима. Второй — Костя.
Краски не было. Иван обошелся, выведя «отработкой» на светлой скале — «Костя, Дима. Русские. Отомщены.» Место подписи занял пустой Мосберг. Такая подпись имела вес.
Среда. Утро, 08.20.
Найти нужную речку оказалось несложно — приметная арка эстакады пересекла каменистый ручей… и помчалась дальше, с обеих сторон огороженная стальными брусьями отбойников. Незадача — съезда не было. Через километр я начал нервничать. Кстати сказать — до Куйнюка оставалось не больше десяти кэмэ.
Дорога решила поберечь наши нервы — метров через пятьсот, в стальных перилах нарисовался проем в сторону моря. Ладно — сойдет.
Включив поворотник, пикап пересек двойную сплошную и прокатившись по короткой гравийке вкатился на пляж, мечту нудиста. — гладкий, ровный и абсолютно пустой. С одной стороны сверкала ослепительно-голубая вода, с другой — живописные, покрытые зеленью горы.
Вслед за нами зашуршал гравием вэн. К удивлению, вэн доехал не только до речки, а гораздо дальше. Свернув на каменистое дно, покачиваясь на камнях и неровностях обе машины прокатили по руслу километра полтора.
Миновав рощицу на склоне, я свернул и загнав машину под деревья, заглушил двигатель. Микроавтобус втиснулся рядом. Моторы заглохли, погрузив в первобытную тишину. Хлопанье дверец, зевание, потягивание, сигаретный дым.
— Хорошо!
— Пожрать бы!
— Лучше поспать! — Иван рухнул на травку.
— Поправка принимается. Тихий час на сто двадцать минут. Кто дежурит?
— Я, — вызвался, успевший покемарить по дороге, бух.
— Разбуди меня через час, — пролепетал я, щелчком откидывая окурок и отрубаясь.
Среда. Утро, 09.30.
Толчок в плечо выпихнул из сна. Раскрывшиеся глаза зажмурило ярко-голубое небо. Я проворчал и заслонился ладонью. Под козырьком из пальцев жизнь смотрелась лучше. Лазурь заслонило лицо кировчанина.
— Вставай, соня.
Приподнявшись на локте я кивнул и огляделся. Сонное царство.
— Еда на капоте, — укладываясь на травку заботливо пробормотал бух и повернувшись набок, сперва затих, а потом зашумел носом. Я заслушался. Композитор в его носоглотке, уступая Роллингам в мелодичности, не уступал в проникновенности. Умаялся, бедняга.
Потянувшись, я сел. Поспалось душевно. Встав и еще раз, уже стоя, потянувшись, я прогулялся к машинам. На капоте ждала бутылка воды, рахат-лукум и вскрытая консерва, накрытая чистым носовым платком. Интересно, где бух взял чистый носовой платок?
Плеснув воды на ладонь я обтер лицо и потыкав ножом в банку извлек кусок холодной говядины. Неторопливо разжевывая мясо я вспомнил вчерашнюю одышку и продолжая жевать, принялся разминаться. Путь к здоровью долог и тернист. Но начинать надо.
Шея, плечи, торс, а у меня оказывается все еще здоровые плечи. С удивлением поглядев на свой мускулистый, несмотря на последние годы, бицепс и мясодожевав, я перешел к наклонам. Ярославец приподнял голову и поглядев на меня сонными глазами покрутил пальцем у виска. Я согласно кивнул — ага, долбанулся, — переходя к приседаниям. Голова гренадера опустилась. Бай-бай.
Закончив с разминкой и почувствовав, что окончательно проснулся, я отпил воды и закурив, сунулся в салон пикапа. Разыскав и повесив на плечо железяку с изогнутым рожком, я цапнул карту и уселся под деревом на собственную пятку, принимаясь за неторопливое и тщательное разглядывание бумажного листа.
Итак, прошлая жизнь — покинутый Кердеби, в виде штрихованной полоски вдоль берега. Несостоявшаяся будущая — клякса побольше. Куйнюк. Почти каюк, но не наш, похоже.
Наш ждал дальше, где-то на короткой голубой полоске, впивающейся в предгорья. Или на бледно-коричневом проселке, пересекающим голубую пиявку километрах в пятнадцати. Но скорее всего — в жирной блямбе миллионника на равнине. Вот там куйнюк, так куйнюк — километры запутанных кварталов и изломанных дорог. Дорога до двух длиннющих параллельных полос на противоположной окраине города будет долгой. Что творится в мегаполисе скорее всего знали только Христос на пару с Аллахом. Но не командование командование с обеих сторон конфликта.
Что до нас, убогих — единственное что требовалось знать, прямо сейчас показывал серебристый лайнер, резавший небо над головой. Аэропорт работал. Значит, дороге — быть.
Среда. День, 14.30.
Пять часов спустя мы уже были не рады так называемой дороге, напоминающей жаркий каменистый ад. Очищенный от шмотья и брошенный микроавтобус не протянул бы и десятой части преодоленного. То, что пикап все еще был с нами, можно было считать чудом, без натяжек. Большую часть пути мы занимались перекладкой «мостовой», натаскиваясь в умении складывать каменные пазлы.
Мостик, спуск, закладка промоины. Потом очередной шофер занимал место за рулем, а трое дорожных рабочих «место под солнцем» — на капоте. Колымага, фыркая, преодолевала сглаженное нашими руками препятствие и ковыляла по булыжникам очередные сто-двести метров. Остановка. Очередное матерное обсуждение на тему — пройдет/не пройдет. Если побеждала вторая точка зрения, бригада во главе с бригадиром извлекала погонщика пикапа из кабины и, оскверняя хрустальную тишину матерщиной и стуком камней, принималась за работу.
Среда. День, 15.30.
— Не верю!
Уставившись на дряхлый мосток, я всецело разделял мнение бухгалтера, произнесшего знаменательную фразу. Фраза и сие сооружение знаменовали конец тренировки по строительству пирамид. Мы добрались до проселка!
Пикап, ревя, выбрался на берег и остановился на поросшей ковылем, колее.
— Шабаш, мужики. Перерыв и перекур. Для желающих — алкоголь в салоне.
На сорокаградусной жаре таковых не нашлось — какой смысл воспроизводить ее в желудке? Выбравшись наружу, все упали в тени машины, на обочине, наслаждаясь тишиной, покоем и запахом разогретого железа.
Хорошо-то как!
Пару минут никто не подавал признаков жизни — все наслаждались состоянием всеохватывающего, абсолютного безделья. Тишину нарушило бурчание соседского живота.
— Пожрать бы!
— У нас — диета.
— Какая?
— Консервы и рахат-лукум!
— Я участвую!
— И — я!
Но сперва была помывка. Спустившись к речке мы поплескались в обжигающе-холодном ручейке. Ошметки речки питавшейся ледником практически не отличались температурой от первоисточника. Водичка взбодрила, направив пот и пыль к побережью, а голодные организмы на поиски пропитания. К железной шайтан-арбе.
Кто ищет — найдет… по банке осточертевшей, но желанной говядины. и липко-приторных восточных сластей.
Минут через десять с набитым брюхом я отвалился от дастархана. Уф.
Терминатор, дожевывая что-то сладко-тягучее разжал челюсти, намертво склеенные сладким цементом.
— Дима, надо бы барахло раскидать по кучкам.
Я пошарил языком во рту, проводя ревизию зубов после клейкой халвы. Все пломбы на месте. Удивительно.
— Зачем?
— Если разлучат обстоятельства.
Мысль была понятна — в городе ожидало что угодно, начиная с недружелюбных людей и заканчивая ими же и в компании тяжелого вооружения.
Вздохнув, я неохотно встал. С чего начать? Пожалуй — с главного.
— Майкл, вытаскивай заначку.
Бух улыбнулся, извлекая деньги, уже разделенные на четыре кучки. Вот жох!
— Примерно по восемь тысяч баксов в каждой. Поскольку — в трех валютах.
Три протянувшиеся руки облегчили Мишу на двадцать четыре тысячи. Майкл улыбнулся еще раз и полез в другой карман. Новая пачка. Похоже деньги любили не только счет, но и счетоводов.
— Откуда дровишки?
— В основном — с утренних жмуриков. Плюс — Сирхаб с друзьями добавили.