Страница 23 из 80
- Джентльмены, - говорит, - а ведь никаких лампочек в этих шарах не было... и в том фонаре, который мы наблюдали ночью - тоже не было. И я почему-то уверен: это рабочие фонари.
Витёк криво ухмыльнулся, нос сморщил, спрашивает:
- И как они, по-твоему, светят? На этом липком говне, что ли?
А Артик кивает.
- Точно, - говорит. - В десятку, Витя. Я бы предположил, что это липкое говно - культура каких-то светящихся организмов. Кто-то поселил их внутри высушенного плода - и они, вероятно, питаются чем-то на его стенках, а по ночам светят. Как светлячки или гнилушки, только, как видите, гораздо ярче. Такие дела.
- Ни фига себе! - говорю. - Не наша технология!
Ведь точно же, ёлки! Похоже ведь! Артик, конечно, тюкнутый, но соображает хорошо: всё сходится. Гнилушки светятся, точно. А эти сопли внутри - на гнильё похожи...
А Артик посмотрел на меня - и даже лыбиться не стал. Видно было, как он умотался, глаза ввалились, синячищи - и дождь у него по морде тёк, как слёзы.
- Не наша, - говорит, - технология, Сергей. Твоя правда. И всё то, что мы тут наблюдаем... дорога, мост, фонари... не земная технология. Не человеческая технология.
И никто не стал спорить. Точно же, блин. Не человеческая.
Испытатель N25
Бежал я через силу. Вообще не знаю, как мне удавалось бежать. У меня болело в груди.
Я бы предположил, что ночь, проведённая в лесу, предоставила мне отличный бронхит с неплохими шансами перейти в пневмонию - если бы дело было дома, на Земле. Здесь...
Здесь это мог быть любой вирус. Любой. Или не вирус - кто-нибудь мог есть мои бедные лёгкие изнутри без моего разрешения. И я подумал, что, по-видимому, первым... как это говорится о человеке моей комплекции? Перекинусь или дуба дам? Эх, в данном конкретном случае явно скажут просто: гигнулся Артик...
Откуда вообще у меня взялась энергия на бег? Мне было тяжело дышать. Видимо, меня подняли страх и надежда: я боялся остаться в лесу один и надеялся, что мы всё же найдём людей. Глупая вера: люди помогут, отогреют, накормят, окажут медицинскую помощь...
Глупая. Нет тут людей. Не знаю, что за существа сплели этот невероятный мост из воздушных корней четырёх удивительных деревьев, похожих на фикусы-мутанты - стволы их казались скрученными из чего-то, напоминающего одеревеневшие канаты, кроны состояли из мелкой, жёсткой, глянцевитой листвы, и косматый мох или лишайник свисал с корней прядями длинных спутанных зелёных волос. Не могу представить, что за существа вырастили тыквы-фонари и заселили их гнилью, светящейся по ночам электрическим светом. Их дорога была так же невероятна - сказанув про литопсы, я тут же подумал, что сходство сугубо внешнее: эти растения, предчувствую, жили большей частью под грунтом, а не над ним. Только чудовищная корневая система могла сделать дорогу настолько упругой, такой немыслимо проходимой - и эти растения тоже казались мне неестественными.
Дорога не была прямой. Она выходила из леса и уходила в лес, петляя, как тропа. Какая логика могла подсказать её строителям - или сеятелям - этот дикий изгиб крутой подковой? Мы не знали, удаляемся от населённого пункта или приближаемся к нему; нас вела только та самая глупая вера.
Нас встретят, пустят погреться, нальют супа или чаю - и всё кончится. Можно будет некоторое время лежать в сухости и тепле, не двигаясь, чувствуя, как потихоньку уходит боль.
Ох.
На кого я рассчитываю?
О чём я говорю! Я даже не мог осмыслить до конца, насколько мы чужды этому миру. Денис взглянул на меня и сказал:
- Артик, а вдруг им покажется, что мы - чудовища?
Тогда нам конец, подумал я, но промолчал. Зато Сергей выдал:
- А вдруг нам покажется, что они сами - чудовища, а, ёлки?! - и захохотал.
И умный Виктор судорожно вздохнул и буркнул:
- А какая, нахрен, разница?!
Перебравшись на другой берег реки, мы ещё бежали минут пять или чуть больше - но темп падал и падал; в конце концов, мы окончательно перешли на шаг. Я смотрел на своих товарищей и невольно удивлялся тому, как быстро нас свернуло... а ведь мы не случайные люди. Мы - здоровые парни, прошедшие специальный отбор. Нет, дело не в голоде и не в усталости. Дело в мире, куда мы угодили, в мире, которому мы совершенно не нужны - и он равнодушно избавляется от нас, как от блох.
Мы больны за одни сутки. Даль нашей карьеры видна мне совершенно отчётливо: либо мы адаптируемся, отлежимся и отлижемся, как псы - либо покинем сей мир в ближайшее время, двинувшись куда-то дальше... только на сей раз не телесно, а чисто духовно.
А наши заморённые тела примет этот лес и придумает, как их переварить. В конце концов, лес так велик, а мы - такое мизерное, не стоящее упоминания явление...
Дождь начал стихать, он уже не лил яростно, лупя нас каплями, как градинами, а мелко моросил. Небо, серое, мутное, лежало на верхушках деревьев, было ужасно холодно. Каждый порыв ветра пронизывал нас насквозь: наши комбинезоны, такие эффектные, будто специально сделанные для хроникальных съёмок, фотогеничные такие комбинезоны, совершенно не годились для лазанья сквозь колючий кустарник, беготни по воде и сна на голом песке. Мы были мокрые и грязные, как черти. Наша форма приобрела столько же оттенков, сколько использовали для знаменитого плаща Иуды на мозаике в Исаакиевском соборе: и зелёные, и бурые, и серые, и почти чёрные, и красные, и чёрт ещё знает какие - разница мне виделась только в том, что упомянутый плащ всё же издали казался белым.
Но одежда всё равно выглядела лучше, чем лица. Смотреть на Сергея мне было тяжело: его щека распухла, стала багровой и отливала синевой. Денис напоминал панду - бледная физиономия и иссиня-чёрные подглазья. Лицо Виктора в одночасье достигло последней степени худобы - без фаса, как сказал кто-то, лишь два профиля... Подозреваю, меня бы тоже не пригласили на фотосессию в гламурный журнал.
Через полчаса мы тяжело брели, почти не глядя по сторонам.
Дорогу пересёк птеродактиль ростом с голубя, летящий довольно низко. Чёрный, глянцевый, он блестел, как полированный - и его чернота отливала неожиданной розовостью на грудке. Мы остановились, чтобы проследить за его полётом, а больше - чтобы чуть отдохнуть.
- Интересно, - задумчиво спросил Денис, - а есть их можно?
Сергей хмуро буркнул:
- Поймай - попробуем.
- Очевидно, можно, - сказал я. - Вообще, мясо животных мне кажется более безопасной пищей, чем растения...
- Да уж, - кивнул Денис. - Ягод мне долго не захочется. А вообще... вот бы сварить из него суп... типа куриного... Знаете, мужики, есть вроде бы не очень и хочется, а бульона выпил бы.
Я кивнул. Я чувствовал то же самое: мне хотелось не есть, а выпить чего-нибудь горячего.
- Ша! - одёрнул Виктор. - Хорош о жратве трындеть. Ясно, что летучего - не поймаем. Надо что-то другое думать... И вот что ещё. Пацаны, вы заметили, какой тут лес странный?
Это показалось мне дьявольски смешным; я попытался сдержаться, но фыркнул - а Сергей загоготал в голос. Денис, улыбаясь, сказал:
- Витя, ты чего, только что заметил? Соколиный Глаз прямо!
У Виктора дёрнулась щека.
- Да заткнитесь вы, мудачьё! - сказал он с досадой. - Я же не про то! Ясен хрен, тут всё другое. Я вот о чём. Вот мы ведь по дороге идём, так?
- Ну? - Сергей поднял на него глаза, и я понял, что Виктор пытается высказать некую цельную и новую мысль.
- Мост перешли. Фонари там, ё-моё... соображаете?
И тут осенило Дениса.
- Витя, ты хочешь сказать - мусора нет? - сказал он, оглядываясь по сторонам. - Да? Дорога ухоженная, не заросла, фонари горят - тут народ бывает, да? А мусора нет...
Виктор хлопнул его по спине.
- Верно мыслишь, салага. Мы сколько прошли? Километра полтора? И - ни одной бумажки, ни одной бутылки, ни одной пробки там... Чисто, как в больнице, ёпт... Что это значит?