Широки врата

— Купюры слишком велики, сеньор. Бедный человек не может потратить много денег в этом городе, не привлекая внимания. И в любом случае, если я помогу вам, то сделаю это скорее для дела. Мы испанцы люди страстные и легко не сдаёмся. Скажите мне, что вы хотите знать.

— Я хочу знать, где мой друг и как он. Он был ранен, и, возможно, выздоровел, или он может быть по-прежнему болен. Я хочу знать, как проходит лечение. Я был бы рад, если бы ему сказали, что я нахожусь в городе. Есть слово, которое подтвердит это. Это слово Ромни. Сможете запомнить его?

— Ромни. Я запомню его.

— Это имя английского художника, и оно ничего не значит для кого-либо еще. Но мой друг его поймет, и оно скажет ему, что я рядом, и что человек, который его сказал, друг.

— Ромни. А как имя вашего друга?

«Альфред Помрой-Нилсон.» — Ланни произнёс его несколько раз и заставил официанта повторить его. Потом он спросил: «мы встретимся снова здесь?»

«Никогда на одном и том же месте», — ответил собеседник. Он назвал другую темную улицу рядом с домом другого гражданина, которого посещал Ланни. Очевидно, он знал много о том, что приезжий делал в городе. Он сказал: «Я дам вам знать, когда у меня будут новости, и когда мы снова встретимся. Теперь, если вы свернёте машину в переулок, я выскользну, а вы можете сдать машину назад, и это будет похоже, что вы разворачиваетесь».

Ланни сделал это, и в один миг человек исчез в темноте. Ланни поехал в отель, говоря себе, что пройдет мало времени, когда он узнает, был ли Хосе шпионом. Но потом он подумал: «Может быть, они поведут меня, или, может быть, они будут использовать меня, чтобы поймать кого-то другого». Роль секретного агента стимулирует воображение. Во всяком случае, воображение Ланни.

На следующее утро, когда Хосе принес на завтрак кофе с горячим молоком, апельсиновый сок, яйца и булочки, он прошептал: «Я думаю, что всё может быть устроено, сеньор, но это займет некоторое время».

Ланни ответил: «Я постараюсь занять это время».

У производителя колбасок была картина Пресвятой Богородицы, у которой была разрезана грудь, и на её кровоточащем сердце сидел голубь. Картина была похожа на испанский «примитив», и была по-настоящему примитивной в том смысле, что она была довольно грубо нарисована. Никто и никогда не слышал имя художника, но её хозяин настаивал на том, что он был известным художником, и хотел тысячу песет. Работа имела подлинное чувство такого рода, и Ланни подумал, что игуменья какого-нибудь монастыря в Саут-Бенде, штат Индиана, может принять её за подлинный примитив и заплатить тысячу долларов за неё. Ему не придется возиться с ней лично, потому что есть дилеры, которые специализируются в католическом искусстве. И даже если он выбросит картину за борт на пути в Нью-Йорк, то она окупит свою цену сейчас.

Он сделал покупку, и предложил чек на свой банк в Каннах, вызывав тем самым большую тревогу в душе создателя chorizos. Ланни согласился в письменной форме, что картина не станет его собственностью, пока чек не будет оплачен. Что, конечно же, стало ему прекрасным оправданием для пребывания в Касересе на некоторое время. Все узнали о сделке в течение нескольких часов, и это вызвало переполох в душах других коллекционеров Богородиц. В качестве любезности и доказательства дружбы, колбасный джентльмен разрешил Ланни повесить картину в своем гостиничном номере на это время. И это произвело отличный эффект на горничную, который была слишком благочестивой. Каждое утро, прежде чем она убрать кровать Ланни, она крестилась перед святым изображением. Этим дипломатическим действием Ланни обратился сразу к двум элементам испанского характера, религиозному и мирскому, один раз для всех опровергнув изречение о том, что никто одновременно не может служить Богу и Маммоне.

На третье утро Хосе прошептал: «У меня есть новости, сеньор. Ваш друг там».

— Он здоров?

— Так же, как вы могли бы ожидать, он получил ваше сообщение. Встретимся в условленном месте.

Была дождливая ночь, и, видимо, хромой официант долго шёл по городу, он весь вымок и немного дрожал. В машине у Ланни был плед, и он завернул его в него, нельзя, чтобы тот заболел пневмонией сейчас.

Он быстро рассказал свою историю. До прихода республики он работал транспортным клерком у одного из торговцев шерстью в городе и столовался в одной рабочей семье. Дочь этой семьи была замужем за человеком, который доставлял грузы в казармы, где были заключены узники. Хосе навестил ее и рассказал ей хорошо придуманную историю о своём кузене, уехавшем в Англию и ставшим слугой в богатой семье. Хосе только что получил от него сообщение, говорившее, что сын этой семьи, летчик, был заключенным в Касересе. И тот, кто готов помочь этому несчастному молодому человеку, мог бы заработать щедрую сумму денег.

«Я сказал ей», — сообщил Хосе — «что это сообщение было спрятано в коробке с лезвиями от безопасной бритвы, которую мой двоюродный брат прислал мне из Англии. Случилось, что у меня есть бритва с надписью «Шеффилд». Я купил её в Саламанке некоторое время назад, и поэтому никто не сможет опровергнуть мою историю. Вы видите, что эта история защищает вас, как я и обещал».

«Да», — сказал Ланни; — «Хорошо придумано. Скажите мне, эта женщина набожна?»

— Если бы она была такой, я бы к ней не подошёл. Она любит деньги и копит их, поэтому достаточно безопасно давать деньги ей. Ее муж заплатил кое-что одному из охранников.

— А что если эта женщина лжет, или что охранник лжет женщине?

— Я знаю эту женщину, сеньор. В старые времена мы были несколько, как вы могли бы сказать, интимно близки, и это определяет понимание на будущее. Я думаю, что она говорит мне правду, и у нее есть на это все основания, потому что она имеет надежду, что получит больше денег. Вы понимаете, сеньор, в такие времена, как эти, женщина, которая имеет детей и видит рост стоимости еды и не знает, какие бедствия могут постигнуть ее город, будет счастлива, иметь что-нибудь под кирпичом в своём очаге, даже если это только бумага, и ход войны может сделать её бесполезной.

«А как насчет охранника?» — спросил американец.

— Охранник, также, надеется на большее количество денег. Всё, что он должен был сделать, очень просто. Не большой риск, стоять снаружи двери камеры и прошептать слово Ромни в ухо заключенного. Если Сеньор желает заплатить немного больше денег, мы сможем, возможно, получить записку от вашего друга. Я полагаю, вы знаете, его почерк. Было бы большим риском для него подписать своё имя.

— В этом нет необходимости. Он знает, о чем писать, чтобы я всё понял. Сколько денег, нужно?

— Еще столько же, сеньор.

— Я хочу, чтобы вы взяли часть себе.

— Сеньор, я не святой, но в это страшное время мы, испанцы, должны выбрать одну из сторон. Хромой человек не может бороться за свое дело, но когда представился такой шанс, как этот, он может чувствовать, что он так же хорош, как и любой солдат. У меня есть своя гордость, вы видите. Я не мог жить на этой земле и быть без неё.

— Вы считаете, что я не могу ничего сделать для вас?

— Сеньор, у вас есть дом, и, наверное, там есть люди, которые обслуживают вас. Я хотел бы служить вам и вашим друзьям, чем тем людям, которые селятся к местечковой гостинице либо в военное или в мирное время. И я подумал, что если я смогу доказать вам, что я честный человек, то когда-нибудь вы могли бы дать мне работу, и я мог бы жить в таком месте, где я не должен ёжиться от страха каждый раз, когда независимая идея приходит мне в голову. Я не могу поехать с вами, конечно, но когда-нибудь мне, возможно, удастся совершить поездку, если бы я только знал, что какой-то добрый человек дал бы хромому работу, которую он мог выполнить. Я знаю достаточно французский, чтобы подавать пищу, и я мог бы легко его улучшить.

«Это хорошо сказано, Хосе, и мы договорились. Я дам вам запомнить другие слова, чтобы вы знали место, где я живу, Жуан-ле-Пен, на Французской Ривьере. Но это не испанский Хуан, и не французский, а провансальский, который сродни вашему каталонскому. Вам лучше не записывать, а хорошо запомнить». — Ланни научил его, как пишется и произносится загадочное иностранцам слово: Жу-ан-лё-пен, первая буква мягкая, как по-французски, и «н», в нос, насколько это возможно. — «Все, что вам нужно сделать, это добраться до Марселя, а затем отправится на восток, на автобусе». Это слово известно, на испанском и французском языках.