Широки врата

Путешественник провел ночь в Мериде, железнодорожном узле, через который проходил маршрут из Мадрида в Лиссабон в старые добрые времена, когда была только одна Испания вместо двух. Этот древний город был также транспортным центром римлян, и они построили через реку Гвадиана огромный гранитный мост длиной в восемьсот метров с шестьдесятьючетырьмя двойными арками. На болотистом дне долины находились остатки цирка, амфитеатра и акведука с арками настолько высокими, что они, кажутся, идущими на ходулях.

Туристы приезжали сюда осматривать эти достопримечательности, но теперь здесь были военные, переполнившие все гостиницы. Они проявили свое удивление по поводу появления американского гражданского лица, поэтому во время сложного ужина из восьми блюд Ланни вступил в разговор с ними и упомянул о своем поручении на службе искусства. В Испании нет города настолько маленького или настолько бедного, чтобы там не было церкви с картинами и скульптурой. Он спросил об Иглесии-де-Санта-Мария, что ясно показало его, как одного из тех эксцентричных людей, которые интересовались событиями, происходившими сотни или даже тысячи лет назад, и не замечавших вещей, происходящих вокруг них в настоящее время. Прочитав всё об этом районе перед отправлением, у него не возникло никаких трудностей показать военным свою ученость.

Но позже в тот же вечер, когда он уединился в свою комнату и закрыл дверь, он стал совсем другим человеком. Закрыв тщательно шторы и убедившись, что в дверях и стенах нет щелей, этот любитель древнего искусства и архитектуры достал небольшой радиоприемник из одной из своих сумок и включил его в электрическую розетку. Он вывел громкость на уровень шёпота и сидел, приложив приемник к своему уху. Он предпочитал радио Мадрида Радио Севилье или радио Бургоса, что было одним из новых преступлений, которые были созданы Фашизмом, прослушивание внешних радиостанций, даже если никто не повторил ни слова о том, что слышал.

В городе Касерес, который Ланни достиг на следующий день, было две гостиницы, и он выбрал более дорогую в надежде, что она была бы лучше. Ему сказали, что ему повезло, получив последний вакантный номер. Он нанял его на неделю и стал устанавливать знакомства. Он приобрёл мастерство в этом искусстве. Его одежда была безупречна, его манеры приятны, его испанский понятен, но, самое главное, у него был кошелек, полный денег. Зная старую Европу и то, что она ожидала от Америки, он рассказал своим новым друзьям, как он зарабатывает свои деньги, и что он был бы благодарен за их советы в поиске старых мастеров, которые находились в частных руках и могут представить интерес для американских коллекционеров. Он не знал, запретил ли генерал Франко вывоз произведений искусства, но у него были друзья, служившие великому Каудильо и имевшие возможность получить разрешение для него.

Здесь, как и везде, был Старый город и Новый. Первый всегда стоит на холме, потому что там его легче защитить от мечей, копий и стрел. Старый город Касереса был обнесён огромной массивной стеной с башнями и четырьмя древними римскими воротами. Внутри, возможно, десяток улиц, узких, мрачных и заросших травой. Дворцы, находившиеся на них, были построены в шестнадцатом веке. Ланни бродил среди них, и глядя на их угловые башни, интересовался: «Может быть там Франко держит военнопленных офицеров».

Также в этом старом городе были две церкви, одна посвященная Сан-Матео, а другая Санта-Марии-ла-Майор. Последняя была готическим строением с высокой башней. Ланни изучал знаменитые резные элементы алтаря, и вступив в разговор с ризничим, спросил, может ли он иметь честь встретиться с одним из священников. Этому джентльмену он заплатил в несколько раз больше обычного вознаграждения за то, что тот показал могилы древних благородных семей и рассказал об имевшихся картинах и статуях, не только с точки зрения искусства, но и человеческих качеств. Он говорил о вкладе, который сделала католическая церковь в цивилизацию, прославляя материнские чувства, улучшая нравы, возвеличивая женское влияние. Для иностранца было легко использовать такие высокопарные фразы, потому что длинные слова, производные от латинских слов звучали похоже на английском и испанском языках. Толстый пожилой священник просиял, услышав эти благодатные высказывания от еретика. Но когда Ланни добавил, что он опасается за судьбу этих нежных влияний в руках современных культов стремления к власти и богатству, падре не дал никакого намека на понимание, что его гость может иметь в виду итальянский фашизм или испанской фалангизм.

То же самое было в Новом городе Касереса у подножия холма, как это понял посетитель. Улицы там были не такие узкие и кривые, но мысли у людей были одинаковыми. Он подружился с церковными властями богатой церкви Иглесия-де-Сантьяго, и нашел их интересующимися религиозным искусством, но не имеющим представления о внешнем мире, о котором они заботятся. То же самое было с владельцем завода, который делал знаменитые красные колбаски, называемые chorizos. То же самое было с латифундистами, крупными помещиками и владельцами пробковых деревьев и фосфатных шахт. Это были ведущие граждане города, и американский искусствовед оплатил звонки им и был приглашен в дома некоторых, где были картины, чтобы показать ему. У них были идеи по поводу этих картин, но в отношении их собственного времени им нечего было сказать, кроме осуждения злых красных и надежд на их скорое истребление, не только в Испании, но и во Франции и в России, гнезде, откуда они вылуплялись.

Ланни не знал испанский эквивалент немецкого gleichgeschaltet, но понял, что это было сделано в Касересе, старом и новом. Войска генерала Мола, наступавшие на юг, взяли город в августе, а чуть ниже они встретились с армией генерала Франко, идущей на север, создав таким образом линию от Бискайского залива до Средиземноморья и отрезав лоялистов от контакта с Португалией. Они приступили к истреблению своих врагов. Не только тех, кто воевал, но и тех, кто сочувствовал. Генералиссимус сначала ясно указал, что эта война на уничтожение коммунизма и потребовал активного помощи каждого испанца. Любой, кто думал, что может спокойно отсидеться, обнаружил, что он сделал грубую ошибку.

Так что здесь был город, в котором молодые люди были призваны в армию, а старики усердно трудились, производя продукты питания и другие товары, и продавая их без ропота за штампованные деньги Франко. Город, где священники молились за победу и кропили знамена святой водой. Город, где каждый использовал любую возможность осудить порождение Сатаны и никогда не забывал, что даже двухметровые стены каменной кладки имели уши. Короче говоря, это был тот город, который Каудильо намеревался создать, поддерживать и управлять по всей Испании: средневековый город, где ни у кого не возникали мысли, которые не были санкционированы церковными властями, по меньшей мере, тысячу лет назад. Город, где каждый делал то, что говорили ему священники, и дрожал при малейшем намеке на сверхъестественную месть. Город, где сам Каудильо был «светской властью», заместителем Бога, наделенным Божьей доверенностью делать все, что он считает нужным.

Не имело никакого значения, что город был убогим и безрадостным. Что большая часть его жителей жила без санитарных удобств, страдала от блох, клопов и вшей. Что крестьяне в сельской местности жили в своих домах вместе со своими свиньями и курами, круглые стены которых были сделаны их веток и глины высотой до полутора метров, увенчанные конической крышей из соломы. Что они не получили никакого образования. Что их женщины и девочки подростки ходили босиком и носили воду для дома в тяжелых глиняных ollas, один на сгибе руки и другой на голове. Такие трудности не считались трудностями, потому что небо ждет всех и каждого, и вера состояла из того, чему их учили, и обязанности делать то, что им сказали. И они были уверены в блаженстве вечности.