Широки врата

«Какой предлог, мы можем найти для посещения такого места, как это?» — хотел знать Витторио.

— Везде в Испании есть достопримечательности, которые заслуживают внимания. Римские руины, и старый замок. Это может оказаться именно тем местом, где содержится в заключении Альфи. Я могу останавливаться, осматривать картины в местах по дороге и задавать правдоподобные вопросы.

— Но мы не знаем ни души в этих местах!

— Я всегда могу найти людей, которые владеют картинами и хотели бы их продать. Я никогда не испытывал затруднений в знакомствах, когда мне это было нужно.

«Но, Ланни, что мы будем делать в такой забытой Богом дыре?» — Это была Марселина, и ее брат мягко напомнил ей, что они приехали не шутки ради, а для работы и заработать немного денег. Он поставил акцент на последнем. Таким образом, после более детального обсуждения, они согласились отменить свои социальные встречи, и Ланни приступил к оформлению необходимых пропусков.

Генерал Агилар c серебряными волосами и медалями дал Ланни письмо к командующему южным военным округом генералу Кейпо де Льяно, чей хриплый голос Ланни слышал с момента начала войны. Это был высокий худой солдат с густыми черными усами, один из самых тщеславных, напыщенных и жёстких мужчин. При выступлении по радио он приводил себя в бешенство и использовал такой язык, каким пользовались только грубейшие испанцы между собой. Ланни слышал его осуждение тех дам Мадрида, который выступили на стороне лоялистов. Генерал назвал их поименно, в том числе среди них Констанцию де ла Мора, жену командующего испанских ВВС. Генерал обратился к ним лично, обещая им захватить их и отдать каждую ста маврам. Кроме того, он объявил, что всякий раз, когда в Севилье кто-либо коснётся его солдата, то он, генерал Кейпо де Льяно, пошлет солдат в Триану, где жили рабочие, захватит первые десять человек и расстреляет их. Что он регулярно делал до сих пор.

Ланни увидел этого знакомого ему по радио генерала, марширующего во главе войск по улицам города. Благочестивые женщины с полными руками цветов бежали перед войсками сыпали цветы на его пути. Личная встреча с ним не доставляла удовольствия. Но, к счастью, вопросами разрешений на поездки ведал офицер штаба. Ланни объяснил, как обычно, что он является искусствоведом, находящимся здесь по поручению Сеньоры Вильярреал. Ему очень хочется увидеть римские руины Касереса, и он хотел бы взять с собой своего спутника, итальянского офицера ВВС и его жену, которая была сводной сестрой Ланни.

Штабист изучил различные документы, которые были разложены перед ним, и ответил, что все дороги на север были переполнены войсками, и другой трафик был запрещён. Но для сеньора Бэдда, которого настоятельно рекомендуют столько лиц, он сделает исключение. Но они должны быть готовы к остановкам и задержкам. Ланни сказал, что конечно понимает это. Он всегда может найти, что посмотреть в Испании, и его зять интересуется военными вопросами и имеет много коллег и друзей среди итальянцев. Ланни попросил, чтобы пропуска были выписаны отдельно для него и для молодой пары. Причина его просьбы состоит в том, что его переговоры по искусству иногда занимают много времени, а они, возможно, пожелают вернуться в Севилью раньше него. Эта просьба была удовлетворена.

Ланни вернулся к своим родственникам и сказал им, что все было готово для начала путешествия. Но он столкнулся с серьезным препятствием. Витторио колебался, смотрел на жену, как будто, хотел получить поддержку, а затем начал длинное объяснение, суть которого была в том, что он встретил многих своих товарищей и друзей, которые собирались умирать. Его сердце было тронуто. И что его личная поездка, хотя не может нанести вреда делу его страны, но и не принесёт ей никакой пользы, противоречит его чести. Кроме того, это очень опасно, и после длительных размышлений он пришёл к выводу, что у этого проекта нет успешной перспективы. И так далее, и так далее.

Ланни предусматривал это, как одну из возможностей этой авантюры, и продумал линию своего поведения, если это произойдёт. Он не должен ссориться с Витторио или высказывать слова неудовольствия. Прежде всего, он не должен упоминать те деньги, которые так щедро были истрачены. Он сказал: «Все в порядке, Витторио, если это то, что диктует ваша совесть. Но что вы собираетесь делать?»

— Я хочу помочь своей стране в меру своих способностей. Мне было сказано, что если у меня будет искусственная рука, то я смогу получить назначение в штаб к одному из наших генералов.

Это была болевая точка увечного. Он ходил с пустым рукавом, который он рассматривал как знак чести. Но на искусственную руку он смотрел на как нечто отвратительное, карикатуру реальности. В результате он не мог даже написать свое имя, потому что у него не было никакого способа устойчиво удержать листок бумаги. Но теперь, желая служить, он сделает уступку своим чувствам.

«Ну, это хорошо», — сказал шурин. — «Я понимаю, как вы чувствуете, и желаю вам удачи. Что Марселина собирается делать?»

— Я, несомненно, должен получить назначение на службу здесь, в Севилье, и мы останемся здесь вместе. Что вы будете делать?

— Так как я все спланировал и нанял машину, я полагаю, что мог бы совершить эту поездку самостоятельно. Затем, как будто это было задним числом: Я полагаю, вы не будете возражать и позволите мне взять с собой ту дополнительную военную форму, которая не подходит вам по размеру.

— Вы собираетесь попробовать этот рискованный проект самостоятельно, Ланни?

— Я думал просто поехать туда и поболтаться там. Шансы тысячи к одному, что я смогу что-нибудь достигнуть, но мне не повредит, если иметь форму на всякий случай. Она всё равно вам не подходит, вы знаете.

«Я мог бы её переделать», — предложил этот сын экономного народа.

«Я привезу её вам обратно», — ответил сын расточительного народа. — «Если я не смогу, то всенепременно достану вам другую».

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Я жизнь мою на карту ставлю[174]

Выезжая из долины реки Гвадалквивир и следуя по шоссе на север от Севильи, придется подняться вверх и проехать через пологие холмы прежде, чем окажешься в Сьерра-Морене. После пересечения высокого перевала там будет уже не весна в начале марта, а будут дуть холодные северные бризы. Это древнее плоскогорье известно как Эстремадура, страна пастбищ с редкой растительностью, страдающая от саранчи и засухи, так же, как и район Ла-Манчи, примыкающий к ней на востоке, где Дон Кихот сражался с ветряными мельницами. Эта битва не кажется такой уж фантастической, когда видишь ветряки, не превышающие высоту два с половиной метра. А их, так, наверное, думалось, можно было сокрушить верхом на лошади.

Там проходит железная дорога, но она не смогла обеспечить потребности крупной войны, поэтому большая часть трафика шла по шоссе. Оно было сильно загружено современными грузовиками, также древними повозками, ведомыми лошадьми и мулами, а ещё существовал более древний способ перевозки грузов на спинах мулов. И точно так же, как в финансах, худшая валюта вытесняет лучшую, так и в трафике, его скорость приспосабливается к самому медленному участнику движения. Постоянно сигналя, Ланни мог бы заставить караван мулов подвинуться и позволить ему себя обойти. Но он был иностранцем и не был уверен, что он имеет право на такую привилегию. Поэтому он ехал позади. Когда движущиеся на север мулы столкнулись со стадом овец и коз, движущимся в западном направлении, он надышался желтой пылью и узнал новый язык для обращения к испанским святым и поношения испанских дьяволов.

Он решил не пытаться путешествовать ночью, ибо не знал, как поведёт себя сонный караул, когда почувствует свет автомобильных фар на своём лице. Он должен был остановиться и показать свой пропуск гражданским гвардейцам с красно золотыми нарукавными повязками цветов Франко. Его пропуск был хорош, но он подумал, что он будет ещё лучше смотреться при дневном свете. Тем более, когда охранники предупредили его, что фронт в этом районе был далек от совершенства и плохо охранялся. Там не было никаких окопов, и красные совершали набеги время от времени. Так сержант Гражданской гвардии объяснил ему, — «Они сделают несколько выстрелов, украдут несколько цыплят и празднуют победу».

174

174 Уильям Вильям Шекспир. Король Ричард III акт 5 сцена 4 (перевод А. Дружинина): RICHARD Slave, I have set my life upon a cast, And I will stand the hazard of the die. Я жизнь мою на карту ставлю, И я дождусь, чем кончится игра