Под вопросом

Я встаю на цыпочки и осторожно заглядываю в глазок. И во второй раз за последние минуты замираю.

Это Кросби.

Хотя я очень тепло одета в джинсы и обтягивающий шерстяной свитер, мои пальцы немеют, когда я вожусь с засовом и поворачиваю дверную ручку, чтобы открыть дверь. Холодный ночной ветер врывается в помещение, и я дрожу. Даже зная, что это был он, я все же поражена видеть Кросби в двух шагах от себя с втянутой в плечи от холода головой и руками, засунутыми в карманы джинсов. Его дутая черная куртка застегнута до подбородка, он переминается с ноги на ногу и прекращает лишь когда поднимает глаза и встречается со мной взглядом.

– Привет, – произношу я, не в состоянии придумать ничего другого.

Он коротко кивает.

– Хэй.

Казалось бы, крошечная, отчаянная надежда начала было расцветать, но тут же увядает.

– Его тут нет, – говорю я, кивая себе за плечо. – Он не вернется до второго.

– Знаю, – он смотрит на меня с непроницаемым лицом, тени под глазами сильнее заметны от желтого света с крыльца.

– Тогда что ты… – я снова дрожу. – Ты что-то забыл? Хочешь зайти?

Легкое колебание.

– Да.

Я отступаю на шаг, он заходит, вытирает ноги о коврик и закрывает за собой дверь. Без снежных завываний ночи в комнате как будто стоит гробовая тишина, наполненная мучительным напряжением. Наконец он отводит взгляд, осматривая знакомые деревянные части, приставленные к стене.

– Что ты делаешь? – его голос хриплый, и он прокашливается, выглядя смущенным.

– Переезжаю, – отвечаю я, также глядя на каркас кровати. – К Марселе. Это последний заход.

Он кивает и смотрит мне через плечо на лестницу.

– Кроме шуток?

– Кроме шуток.

Опять тишина.

– Тебе что-то нужно? – спрашиваю я, когда больше не могу ее выносить. – Видеоигру или еще что-то? Почему ты так скоро вернулся? В городе больше никого нет.

Он снова встречается со мной взглядом.

– Знаю.

Мое сердце так сильно колотится, что кажется, на нем останется ушиб.

– Знаешь?

– Да. Знаю.

– Тогда… почему? – я задумываюсь обо всех моих не отвеченных сообщениях. Извинениях. Рождественском подарке. – Ожерелье? – тихо спрашиваю я. – Оно на столешнице. Могу принести. Я собиралась попросить Келлана вернуть…

– Не из-за чертового ожерелья, Нора.

Я оборачиваюсь вполоборота, стоя одной ногой на первой ступеньке, когда тихие слова заставляют меня остановиться. В них нет неистовства, нет гнева, лишь грусть. Изнеможение. Словно гнев оставил его выжатым и опустошенным. Знакомое чувство.

Долгую, томительную минуту мы просто смотрим друг на друга, и я не выдерживаю. Стараюсь сморгнуть слезы насколько могу, но чувствую, как они повисают на кончиках ресниц, в итоге я сдаюсь и беспомощно пожимаю плечами.

– Мне жаль, – говорю я. – Я писала тебе тысячу раз, оставляла сообщения. Прости, Кросби. Мне так жаль. Больше мне нечего сказать.

Он играет желваками и кивает:

– Верно.

– Хочешь, чтобы я сказала что-то еще? Сказала, что сожалею об этом? Что сожалею, что не рассказала тебе? Что сожалею, что пошла на ту дурацкую вечеринку? Потому что так и есть. Я сожалею обо всем. Но как я могла знать, что ты… я… это… – легким жестом провожу между нами, – должно было произойти? Я не могла знать. Я не знала… – я осекаюсь, когда слезы начинают слишком давить и ощущаться на губах. – Мне нужен платок. – Что мне действительно нужно, так это пространство. Ведь несмотря на то что последние две недели я ничего так не желала, как увидеть Кросби, поговорить с ним, сейчас все разительно иное.

И он тоже теперь воспринимает меня по-другому.

Я Нора-Бора, Красный Корсет и все что между.

Беру из ванной бумажный платок и вытираю глаза, учащенно дыша и заставляя себя успокоиться. Когда я возвращаюсь, Кросби сидит на подлокотнике дивана в расстегнутой куртке. За исключением отсутствующих благорождественских декораций квартира выглядит почти также. Моя жизнь в основном протекала в спальне и если только он не подходил к двери и не заглядывал туда, то никак невозможно определить, проживала ли я тут вообще.

Я просто смотрю на него. Не знаю, что еще делать.

– Это несправедливо, – говорит он, водя кончиком кроссовки по деревянному полу.

Я сглатываю.

– Знаю.

Он качает головой.

– Несправедливо, что у меня есть список, который я, нафиг, закрасил, а у тебя что – пять минут в чулане? – за которые ты получила прозвище и охоту на ведьм.

Не уверена, дышу ли я еще.

– Ч-что?

– Я имею в виду, это несправедливо, что у моей девушки был секс с моим лучшим другом, но откуда мы могли знать?

– Крос…

– Я был на той вечеринке, Нора. Но даже не видел тебя. На тебе был чертов красный корсет, а я тебя даже не заметил. Затем ты появляешься здесь, стараешься быть незаметной, и вдруг я больше никого другого не вижу перед собой.

– Чт…

Он трет руки о бедра, будто его ладони вспотели.

– Я должен был обо всем подумать. В ту ночь ты разбила мне чертово сердце. Понимаю, что не нарочно, но это не означает, что ты этого не сделала.

Я морщусь.

– Знаю.

Его взгляд блуждает по комнате и останавливается на маленькой красной коробочке, лежащей на шкафчике.

– Видимо, знаешь.

– Прости, Кросби.

– Я поехал домой, потому что подумал, на расстоянии станет легче и не видеть тебя будет проще, но это не так. Я все время думаю о тебе. Еще с сентября. И я старался выйти проветриться, чем-нибудь заняться, но просто не мог перестать думать. Я не мог избавиться от этих мыслей. Потому что хочу быть тем парнем на стене в туалете не более, чем ты хотела стать девушкой в дурацком списке Келлана.

Хотя я понимаю, что мы уже две недели как расстались, но мысль, что он выходит проветриться и «чем-нибудь заняться» по-прежнему рвет мне сердце надвое.

– Ты…

Он качает головой, точно зная, о чем я думаю.

– Я ни с кем не мутил. Каждый вечер к девяти был дома. Именно тогда мои родители и поняли, что что-то случилось.

– Что ты им сказал?

– Что была девушка.

– И что они ответили?

Он слабо улыбается.

– Что пора бы уже.

– Ты говорил им о… – я не могу произнести этих слов. Теперь, когда они повисли в воздухе, я не могу их вымолвить так же, как и взять назад.

– Нет. Конечно же нет. Это твоя тайна и тебе решать, раскрывать ли ее или нет.

– Я бы предпочла второе.

– Я тоже.

Снова наступает тишина.

– Кросби, – голос звучит скрипуче. – Почему ты здесь?

Он беспомощно приподнимает плечо.

– Потому что хотел тебя увидеть. Всегда хочу.

– Даже…

– Я получил твои сообщения.

Я замолкаю.

– Все сто четырнадцать.

Меня передергивает.

– Я не…

– Все в порядке. Келлан прислал триста двадцать два. По сравнению с ним ты была совершенно не заинтересована в моем благополучии.

Я слабо смеюсь.

– Он сказал тебе, что выгнал меня? Именно поэтому я переезжаю.

– Да, сказал.

– Он сказал, что бро превыше шлюшек?

Его брови взмывают вверх.

– Он так сказал? Вслух? Тебе?

– Ну это скорее прозвучало как: «бро превыше шлюшек-соседок».

Теперь Кросби смеется.

– Сгладил.

– В смысле, я также уезжаю, потому что с самого начала мне вообще не стоило сюда въезжать.

– Я был тут в тот первый день, – напоминает он. – Когда ты осознала, что тебе, вероятно, придется сталкиваться со мной время от времени, то уже тогда у тебя не было никакого шанса.

– Именно это все и предрешило.

Опять тишина.

– Помнишь, когда ты сказала, что не знаешь, как находить баланс? – в конце концов спрашивает он. – Что из одной крайности бросаешься в другую? Нора-Бора или… Красный Корсет?

Я прикусываю губу и киваю.

– Знаешь, о чем я подумал?

– О чем?

– Что на Хэллоуин мы встретились прямо посередине. Тот собачий парк находится на полпути от этого места к дому братства.