Страница 62 из 70
– Можешь повторить это.
– А ты можешь услышать это, – говорит она, – когда пожелаешь, ведь мы будем соседками по комнате.
Я перестаю полировать серебряный поднос.
– Повтори?
Она слизывает красную помадку с носа оленя.
– Ну, у тебя нет пристанища, а у меня есть гостевая спальня. Что же я за подруга, если не стану настаивать, чтобы ты переехала?
– Ты серьезно?
– Конечно. Это будет зона без парней. Вроде той, что была у вас с Келланом, только без всей этой лжи и гонореи.
– А ты знаешь, как соблазнить девушку.
– Я еду на Таити на две недели и оставлю тебе ключи, чтобы ты могла перевезти вещи. О чем мы говорим? Ах, да, о вещевом мешке и коробке из-под молока?
– Двух коробках из-под молока.
– Только глянь на себя, – воркует она, держа меня за подбородок. – Совсем повзрослела.
* * *
Для стороннего незнакомца я бы показалась кем угодно, только не повзрослевшей. В своем стремлении не думать о Кросби, я полностью погрузилась в учебу, забросив все кроме моих смен в «Бинс», ведь теперь мне понадобятся деньги как никогда. Мои волосы собраны в вечный небрежный пучок, ежедневный наряд составляют пара потертых джинсов, футболка и толстовка. Я не застилала постель с Благорождения, а моя простынь превратилась в сжатый комок, затерявшийся где-то под одеялом. Лишь после сдачи последнего экзамена, когда наступает время паковать сумку, чтобы поехать на неделю домой, я осматриваю обстановку и понимаю на кого теперь похожа. Возможно, даже к лучшему, что Кросби игнорирует меня с той ужасной ночи – если бы он зашел и увидел это, то его бы тут же ветром сдуло.
Я тяжело выдыхаю и хватаю корзину для белья, решительно заполняя ее всеми вещами в комнате, которые можно постирать. Каждый предмет одежды, за исключением надетых на мне в данный момент потертых джинсов и футболки, каждый предмет постельного белья – ничто не минует подобной участи. Я переношу корзину на кухню и загружаю первую из, полагаю, пяти загрузок, заправляя двойной порцией моющих средств. Не буду лгать: оно начинает попахивать, а я не собираюсь забирать с собой этот беспорядок в следующий год или свою новую квартиру. Это будет свежее, чистое начало во многих смыслах.
Мой автобус уходит завтра в полдень, а так как Келлан в Калифорнии до второго января, я забронировала обратный билет на канун Нового года, чтобы у меня было полтора дня закончить паковать вещи и перевезти все к Марселе до ее возвращения. В почти опустевшей комнате становится невозможно игнорировать очевидное, и я смотрю на свой письменный стол и кровать пока моя нижняя губа не начинает подрагивать не только из-за грусти от мысли о демонтаже, лишь для того чтобы через полторы недели вновь подвергнуться сборке. Мне грустно, потому что они напоминают мне о Кросби, вся комната вынуждает о нем вспоминать. Каждая деталь. Я приучилась оставлять телефон в ящике с носками, чтобы не писать ему, когда мне приспичит, что до сих пор случается с завидной регулярностью. Я знаю, что не могу и дальше скатываться в депрессию, поэтому тащусь обратно на кухню за инструментами Келлана и решаю, что кровать станет моей первой жертвой.
Скидываю матрас и вытаскиваю его в гостиную, от этого незначительного действия мои мышцы горят, а дыхание учащается, вынуждая обдумать вариант, чтобы оставить кровать как есть и до отъезда перебраться спать на диван. Но я этого не делаю. Доводить все до конца – мое новое кредо, и я собираюсь ему следовать. По крайней мере, в этом состоит план, пока я не приседаю возле кровати с разводным ключом в руке и не замечаю на полу маленькую красную коробочку.
Определенно, я никогда ее раньше не видела. Она плоская и квадратная, размером меньше CD, бархатистая и гладкая на ощупь. Разводной ключ бряцает, когда я роняю его в коробку с инструментами, но я едва ли замечаю шум за глухими ударами сердца. Я точно знаю, что эта комната была пустой, когда я в нее переехала, и знаю, что никогда раньше не видела этой коробочки. Эта вещь материализовалась в какой-то момент между Днем Труда и сегодня.
Отчаявшаяся часть меня в равной степени переживает стоит ли надеяться или нет, что это что-то от Кросби или нечто, что Келлан случайно закинул сюда. Он вечно швыряет вещи с дивана в кухню, заверяя, что может попасть ими в раковину. Зачем бы ему делать это с красной бархатной коробочкой?
Ладно. Я просто ее открою.
Делаю глубокий вдох и приподнимаю крышку, ощущая сильное сопротивление пружин, словно раньше ее никогда не открывали. Увидев крошечный кулончик в виде книги на тонкой золотой цепочке, я понимаю, что это не связано с Келланом. Никоим образом. Я давно уже поняла: единственный человек, которому следует все знать, не ведает об этом.
Будь я умнее или разумнее, то захлопнула бы коробочку и оставила ее в комнате Келлана с просьбой вернуть Кросби, когда он снова его увидит. Но в данный момент я даже отдаленно не чувствую себя здравомыслящей или разумной, вместо этого я достаю ожерелье из коробочки и рассматриваю изящную маленькую книжку, наполовину приоткрытую, являя миру изысканные золотые странички. Она настолько маленькая, что мне приходится щуриться, чтобы прочесть символы, выгравированные на обложке и, когда мне это удается, я лишний раз убеждаюсь в том, что уже давно знаю: я совершила громадную ошибку.
Я тебя люблю.
Сдерживаемые днями слезы подступают и начинают глупо и безудержно литься, пока просто не всхлипываю на полу. Я кладу ожерелье на место в коробочку и задвигаю ее подальше, в такую же недосягаемость, как и парень, который положил ее сюда. Это должно быть подарок на Рождество, наверно он купил его в тот последний вечер и спрятал под моей подушкой, а в какой-то момент ужасных последствий тот, вероятно, каким-то образом завалился между матрасом и стеной и остался незамеченным.
До сего дня.
Что очень иронично, ведь он найден сейчас, когда все, что он олицетворяет, находится гораздо дальше, чем когда-либо.
От сигнала стиральной машины о завершении цикла у меня чуть не случается сердечный приступ, я встаю на ноги и вытираю глаза платком, обрадовавшись, что могу заняться чем-то, а не сидеть здесь и оплакивать свою глупость.
Переложив влажные вещи в сушилку, заправляю очередную загрузку, после чего сажусь за барную стойку и таращусь на свою комнату, словно это зёв темной, пугающей пещеры.
Бедняжка Кросби. Всегда так усердно трудится, чтобы представить миру идеальный, сильный образ. Тренировки, учеба, милые жесты, которые никто не видел, потому что я настаивала хранить наши отношения в секрете. Он получает так много внимания, изображая человека, за которого его принимают люди, но тот парень на пивных вечеринках и стене туалета вовсе не настоящий Кросби. Это человек, скрывающийся за всеми этими представлениями, парень, который очень старательно работает, не сбавляя оборотов, вот он какой.
Я же, напротив, так старалась, чтобы меня заметили, что позволила себе забросить все прочее. Учиться, быть ответственной, честной, доброй. Я не училась, была арестована. Лгала Келлану и Кросби, перестала дружить с Марселой, потому что мне нужен был козел отпущения, чтобы оправдать прошлогоднюю глупость. Все мои действия были нацелены на создание нелепого, фальшивого образа либо тусовщицы, либо прилежной домоседки, но я никогда не находила времени упрочить свои тылы, сформировать в себе человека надежного и крепкого. А что в итоге? Один человек наконец заметил меня, увидел за фасадом настоящую меня, и я ему все равно понравилась. Задолго до того, как мне хватило мозгов это осознать.
Я размышляю о Нэйте, который в прошлом году отправлял Марселе те подарки, о ее не таком уж тайном поклоннике. Думаю о всех тех разах, когда ему приходилась слышать от нас о наших похождениях в выходные, всех тех разах, когда ему, должно быть, хотелось быть участником тех историй, быть тем самым парнем. Но тем не менее он любил ее, поддерживал и восхищался. Пока не достиг предела. А потом в последние месяцы они стали обмениваться незаметными взглядами, приводить не-особо-значимых других, когда в действительности все заключалось в несказанных словах, несовершенных поступках, которые, однако, были весьма красноречивы.