Страница 60 из 70
– Нора.
Я сама не поняла, что закрыла глаза, но теперь открыв их, обнаруживаю стоящего у подножья лестницы Келлана с полотенцем в руках и с точно таким же несчастным выражением лица, как у меня.
– Он ушел, – шепчу я, беря в руки полотенце. Не могу перестать дрожать, даже пытаясь поступить ответственно и выжать ледяную воду с волос.
– Я сожалею, – говорит он.
– Это не твоя вина. – Слова слетают с губ автоматически, но стоит мне их услышать, как хочется забрать сказанное назад. Конечно же это его вина. Его вина, что притворялся Мэтью, ведь я бы никогда не появилась тут в первый день, если бы знала, что это квартира Келлана МакВи. Его вина, что предложил мне бесплатную аренду, ведь я никогда бы не переехала сюда, если бы мне нужно было платить. Его вина, что сохранил этот дурацкий список, ведь Нэйт никогда бы не увидел его, если бы мы сожгли эту часть вместе с остальным.
Но даже если очень сильно постараться разозлиться на него, я не могу. Поумневшая и повзрослевшая Нора понимает чья это вина, и к несчастью она лежит на моих мокрых, ссутуленных плечах.
– Мне следовало ему сказать, – мямлю я, понуро опускаясь на ступеньки. Келлан с мгновение колеблется, прежде чем присоединиться ко мне, и, хотя между нами около фута, расстояние быстро покрывается лужей воды, стекающей с моего насквозь промокшего шерстяного платья.
– Когда? – невесело произносит Келлан. – Когда было бы подходящее время рассказать ему нечто подобное?
Я пожимаю плечами и задумываюсь об этом. Когда именно? Когда мы впервые встретились на этом крыльце? Когда не было никакой причины полагать, что он вообще захочет знать или что ему не все равно? Следовало ли мне рассказать, когда я начала осознавать, что между нами пробежала искра, даже несмотря на то, что скорее всего это погасило бы любое потенциальное пламя? Следовало ли мне сообщить ему, когда между нами все стало более серьезно, и это известие причинило бы гораздо больше боли?
– Не знаю, – в итоге отвечаю я. – Я не знаю. Но уверена, что хуже, чем сейчас, не было бы.
– Наше первое и последнее Благорождение, – со вздохом говорит Келлан.
Сказать нечего, но тишина длится лишь четыре секунды, прежде чем из гостиной начинают просачиваться рассерженные голоса.
– …одержимый! – кричит Марсела. – Почему ты не мог просто замолчать? Почему ты вообще здесь?
– Меня пригласили!
– Нас пригласили, – поправляет Селестия.
– Кто приносит собственную еду на званый ужин? – вопрошает Марсела. – И кто моложе девяноста лет носит шубы?
– Что ты никак не отцепишься от шуб? – на этот раз Нэйт. – Ты никогда не давала ей и шанса. Ты как ребенок, который сам не хочет игрушку, но и не желает, чтобы она досталась кому-то еще. Пора двигаться дальше, Марсела.
– Двигаться дальше? – возмущенно визжит Марсела. – Отчего именно двигаться дальше?
– От этой безответной любви между вами, – спокойно отвечает Селестия.
Потрясенная пауза, а затем Нэйт и Марсела одновременно начинают лопотать.
– Мы не… Между нами нет… Нет никакой…
– Хватит обманывать себя, – прерывает она. – Потому что всех остальных вы точно не одурачите. Счастливой тебе жизни, Нэйт.
– Сеси… ты не…
– Ты зовешь ее Сеси?
– Почему бы тебе не заткнуться?
Келлан и я неловко встаем, когда Селестия спускается вниз, снимает свою шубу с вешалки и натягивает сапоги.
– Спасибо за ужин, – произносит она, открывая дверь и хмурясь, выглядывая на улицу. – И счастливого Благорождения.
– Счастливого Благорождения, – неуверенно вторим мы, глядя, как она уходит в бурю, вероятно, чтобы отправиться куда-то пешком.
– О, боже мой, боже мой, – бормочет Нэйт, спеша вниз по лестнице. Он хватает свою куртку, сует ноги в кроссовки, не заморачиваясь со шнурками. – Нора, – начинает он, взявшись за дверную ручку. – Мне очень жаль. Сам не знаю, почему я… Мне нужно догнать… Я просто…
Я отмахиваюсь:
– Просто иди.
Он с болью во взгляде переводит глаза с меня на Келлана.
– Я понятия не имел.
Я пожимаю плечами:
– Не ты один.
Келлан морщится от напоминания, и мы оба дрожим от ледяного ветра, который врывается в помещение, когда Нэйт уходит.
Спустя мгновение мы разворачиваемся к Марселе, переминающейся на вершине лестницы.
– Наверно, я пойду, – смущенно говорит она. – Если только вам не нужно…
– Думаю, мы справимся, – отвечаю я.
– Верно.
Мы неловко топчемся, пока она одевается и достает из кармана ключи от своей машины.
– Сожалею о Кросби, – произносит она.
– Сожалею о Нэйте, – отвечаю я.
– Сожалею о Благорождении, – добавляет Келлан, просто чтобы что-то сказать.
Марсела уходит, и остаемся только мы с Келланом. Мы смотрим друг на друга, пока мои зубы не начинают стучать.
– Думаешь, есть смысл поехать в дом братства? – спрашиваю я, сильнее закутываясь в полотенце. Отчего у меня возникают ассоциации с плащом Супермена в наряде Кросби, который напоминает мне о том, как он снимал его, а я наблюдала за ним в первую ночь, когда мы переспали, и от этого мне становится невыразимо грустно. Я самый худший супергерой в мире, антигерой этой ужасной истории. Самый отстойный злодей.
Келлан качает головой.
– Мы можем попытаться, но он знает, что мы, возможно, туда поедем. Он собирался утром отправиться к своим родителям. Вероятнее всего, он уже направляется туда прямо сейчас.
– Ты знаешь адрес?
– Нет, только то, что это в Чаттерлей. Я никогда там не был.
– Я тоже.
Невероятно неловкая тишина нарушается лишь дробью моих зубов.
– Пойди, прими душ, – говорит Келлан, кладя ладонь мне на спину и подталкивая вверх по лестнице. – Согрейся. Я уверен… То есть, все это… Он знает тебя… Мы… Я…
– Он знает все, – говорю я. – Слишком много, слишком поздно.
Мы останавливаемся в гостиной и пялимся на этот дурацкий мольберт, мигающие огоньки, дурацкую Рождественскую ель, секрет, который мы пытались скрыть.
– Нужно было сделать это в прошлый раз, – говорит Келлан, подходя и срывая страницу с именами. – Но лучше поздно, чем никогда.
– Уже слишком поздно, – говорю я, следуя за ним, когда он берет зажигалку с телевизионной консоли и направляется в ванную. – И ничем не лучше.
Он не отвечает, просто рвет лист на четыре части, сминает каждый кусок и бросает в ванну. Мы оба молчим, пока он поджигает их, и охваченные огнем страницы начинают потрескивать. Они быстро сгорают, превращаясь в мрачный черный пепел на фоне белого фарфора.
Когда огонь тухнет, мы с Келланом переглядываемся, и я понимаю, что плачу, только потому, что слезы образовывают теплые дорожки на моей замерзшей коже.
– Прости, – говорит он, будто мои слезы послужили ему напоминанием. – За все.
– И ты меня.
Он печально улыбается, после чего разворачивается и выходит за дверь, прикрывая ее за собой. Я выскальзываю из мокрого платья и выжимаю его над раковиной, затем забираюсь в душ и включаю воду. Мне так холодно, что даже теплая вода ощущается на коже кипятком, и я наблюдаю за пеплом, кружащимся в водовороте у моих ног, в то время как струи бьют по моим плечам, каждой каплей отдаваясь болью.
Я полагала, что все закончилось, когда мы сделали это в прошлый раз, но я ошибалась.
Закончилось все лишь теперь.
* * *
Завтрак следующим утром становится мучительно неловким делом. У каждого из нас сегодня экзамены, которые начинаются в час, поэтому мы оба остаемся дома заниматься. Когда вскоре после восьми я выбираюсь из своей комнаты, Келлан уже сидит с миской хлопьев. Я бы предпочла заползти обратно в постель и спрятаться под одеялом, но не могу позволить себе ничего из того, что мне на самом деле хочется сделать, поэтому засовываю в тостер немного замороженных вафель и стоя их поедаю.
Долгое время единственными раздающимися звуками являются скрежет ложки Келлана по миске и хруст моих вафель.