Под вопросом

Как бы я не любила с головой погружаться в их мелкие драмы, сегодня я работаю, как и Марсела, хотя это сложно сказать, судя по тому как она зарывается пальцами в волосы Келлана и с обожанием поднимает на него взгляд, великолепно умудряясь давать любому смотрящему на них повод считать, что они перепихиваются направо, налево и посередине, хотя на самом деле они лишь дважды поцеловались, при этом ни разу «с языком». Это со слов Марселы, которые детально подтвердил Кросби после разговора с Келланом, и мы оба согласились, что не хотим знать других подробностей.

В кармане вибрирует мой телефон, и я знаю, что это Кросби.

– Пойду схожу за закусками, – говорю я абсолютно в никуда, так как они полностью поглощены друг другом. В помещении тихий гул голосов звучит гораздо громче, и несмотря на то, что тут максимальное число посетителей допустимое по пожарной безопасности, сто тридцать человек умудряются шуметь словно их тысяча.

Я выуживаю телефон из переднего кармана и плечом толкаю вращающуюся дверь на кухню. У нас столько народу, что Нэйт попросил нашу посудомойку, работающую на полставки, прийти сегодня ночью, а два других сотрудника торопливо наполняют подносы свежеиспеченными пончиками и брауни. Воздух на кухне теплый и благоухает кофе и сахаром, но тут мне не удастся найти уединения или тишины, поэтому я направляюсь в темный узкий коридор, ведущий к пожарному выходу.

Здесь прохладнее и тише, я слегка дрожу, облокачиваясь на стену и открывая сообщение Кросби. В нем сказано: Выходи на задворки. Если предположить, что он здесь, то «задворки» означают тупик за зданием, который сейчас припорошен тонким слоем снега.

Я прохожу в конец коридора и толкаю дверь на улицу, порыв холодного ноябрьского воздуха пробирает до дрожи. С неба падают крупные хлопья снега, поблескивая в желтых бликах аварийных ламп, освещающих наши заполненные баки и мусорные контейнеры.

– Кросби? – шепчу я.

– Ты чего так долго?

Я подскакиваю. Он стоит за дверью, поэтому чтобы увидеть его мне приходится шагнуть наружу и прикрыть дверь.

– Ты что тут делаешь? – обхватываю себя руками. Под моим фартуком в горошек на мне надеты темные узкие джинсы и майка с длинным рукавом, все недостаточно теплое для такой погоды.

Он трет лицо ладонями, и я хмурюсь: он выглядит бледным и больным.

– Кросби? – кладу руку на его предплечье. – Ты в порядке?

На нем черная рубашка и брюки, никакой волшебной шляпы или плаща, несмотря на мои мольбы. Он немного дрожит, и мне кажется это не от холода. Прижимаю тыльную сторону ладони к его лбу – кожа горячая и влажная.

– У тебя простуда?

Он горестно качает головой.

– Боязнь сцены.

Да уж. Это очень неожиданно для парня, постоянно находящегося в центре внимания, будь то вечеринки, команда по легкой атлетике или просто прогулка по кампусу. Но вместо того, чтобы выдать бесполезное «Чтооооо?» я произношу:

– Все нервничают. Это нормально.

– Я не мог сосредоточиться весь день. Перед глазами постоянно всплывают картины… провала.

– Ты не провалишься. – Он показал мне парочку фокусов, которые планировал продемонстрировать сегодня вечером, и они были великолепны. – Ты хорош в этом, Кросби. И всем понравишься.

– Всем? – похоже он был в ужасе. – И сколько это «всем»?

Я заколебалась.

– Э-э… порядочно.

– Больше двадцати?

– А как давно ты тут? – Кофейня заполнилась под завязку за час, так как все пришли пораньше, чтобы занять места и запастись закусками.

Он запрокидывает голову и грустно стонет:

– Уже некоторое время.

Нас прерывает приглушенный сигнал мобильного, и мы оба достаем телефоны. Кросби пришло новое сообщение.

– О, господи, – бормочет он.

– Что такое?

Он показывает мне экран. На нем фотография кучи рук, держащих друг друга за запястья, образуя сплошной круг.

– Келлан, – объясняет он. – Он весь день слал мне подбадривающие сообщения. – Он смотрит на экран. – В этом говорится: «Мы с тобой, брат».

Я стараюсь не рассмеяться, но терплю полное поражение.

– Это мило, – протестую я, когда он сердито смотрит на меня.

– Это ужасно. Сколько их там?

Я не притворяюсь, будто не поняла, что он имеет в виду своих товарищей по команде легкой атлетики.

– Не уверена, – отвечаю уклончиво. – Парочка. На переднем ряду.

– О, Боже мой.

– Думаю, они хотят увидеть твой успех. Это мило.

– Я не могу этого сделать.

– Можешь.

– Почему я позволил тебе уговорить меня на это?

– По той же причине, почему показал мне те фок… иллюзии. Потому что в глубине души ты хочешь это сделать, тебе просто нужен был повод.

– И этим поводом являешься ты?

– А разве этого недостаточно? – выгибаю бровь.

Он открывает рот и, ничего не ответив, закрывает.

– Конечно достаточно, – наконец произносит он.

На этот раз уже на мой мобильный приходит сообщение от Келлана: Не могу найти Кросби.

Я показываю его Кросби.

– Что мне ему ответить? – мой замерзший палец зависает над кнопкой «ответить» и я дрожу.

– Черт, – восклицает Кросби, дергает дверь на себя и, схватив за плечо, толкает меня внутрь. – Почему ты не сказала, что замерзла?

– Разве это и так не было очевидно? На улице идет снег!

Дверь с шумом захлопывается, и нас окутывает более теплый воздух и полумрак.

– Послушай, – произношу я, – если ты не хочешь этого делать, то и не нужно. Люди постоянно отлынивают. Просто иди домой и скажи, что заснул. Или что ошибся с датой. Или что у тебя простуда. Я тебя прикрою.

Он долгое время смотрит на меня.

– Спасибо, Нора.

– Ты правда собираешься слинять?

– Нет, я собираюсь сделать это. И если все пойдет крахом, то обвиню в этом тебя.

– Звучит абсолютно зрело и разумно.

– А ты где будешь?

– Когда? Во время твоего выступления?

– Да.

– В зале. Обслуживая столики, наблюдая, ну или занимаясь чем-нибудь еще. Я работаю, не забыл?

– Верно, – кивает он.

– Хочешь, чтобы я смотрела? Я могу не смотреть, если пожелаешь. Спрячусь за прилавком и прикрою уши.

– Нет, – отвечает он. – Будь там.

– Обещаю, – наклоняюсь, чтобы поцеловать его в щеку.

– Хэй, – Он ловит меня за подбородок и прижимает спиной к стене. – Не дразнись.

– Я собиралась приободрить.

– Тогда приободри сильнее, – предлагает он, прежде чем целует меня. По-настоящему целует. Так настойчиво и основательно, что я задаюсь вопросом, не была ли вся эта «боязнь сцены» подстроена с единственной целью выманить меня сюда, чтобы залезть рукой мне под майку и бесстыдно лапать во имя утешения.

– Хэй! – наконец отстраняюсь я, перехватывая его расшалившуюся руку. – Я на работе. А тебе скоро подниматься на сцену.

Он слегка толкает меня своими бедрами.

– Я уже вроде как поднялся.

– Удачи на выступлении. Не то чтобы она тебе особо требовалась.

Он ухмыляется и тянется мне за ухо, вытягивая четвертак.

– Конечно, она мне не требуется.

* * *

Как оказалось, удача ему не нужна. Он выполняет несколько фокусов – иллюзий – которые я уже видела, плюс парочку совершенно для меня новых. После сорока пяти минут критичной поэзии, акустических каверов песен и двух танцев в стиле Солт-эн-Пэпа14, он становится приятным разнообразием.

Я околачиваюсь возле Келлана в конце второго ряда и смеюсь за его плечом, когда вижу, что он записывает на свой телефон все представление. Кросби периодически поглядывает на меня, но стоит ему погрузиться в выступление, становится заметно, как его нервозность спадает, а уверенность наоборот растет. Зрители полностью поглощены действом, смеются там, где им полагается, охают и ахают в соответствующие моменты. В конце выступления ему аплодируют стоя, отчего он краснеет как помидор, пока собирает свои вещи, неловко кланяется и спешит уйти со сцены.

– Это было великолепно! – восклицает Келлан. Марсела сидит слева от него, и он толкает ее локтем: – Разве это было не здорово?