Смоленский поход

- Ну что ты на меня смотришь, ровно на прокаженного, - не выдержал он наконец Федькиного взгляда, - холопа не видел?

- Да чудно, только вот разбойники и душегубы были, а теперь холопы.

- Эх, господин мой, разве же мы были разбойники? Так голь перекатная, да горькая! Да и душегубы из нас так себе.

- Эва как, а кто же, по-твоему, душегубы?

- Не изволь гневаться господин боярский сын, а по сравнению с нашим теперешним господином, а твоим сотником, что я, что Косач покойный, что любой из тех, кто сейчас саблей во дворе машет, и не разбойник вовсе, а котенок слепой супротив волка.

- Для слепого котенка ты больно много мяукаешь, - раздался голос неслышно вошедшего Корнилия, - подай-ка лучше сбитня, а язык попридержи!

Пока Сыч выполнял распоряжение, сотник обернулся к Федору и спросил:

- Отдохнул уже? - и, не дожидаясь ответа, продолжил, - сейчас возьмешь Ахмета, и еще кого похочешь с десяток, и поедете с приставами во двор к московскому дворянину Борису Салтыкову.

- Имать*?

- Да нет, приставы сами все сладят, вы там, чтобы кто сдуру драться не учинил. Государь велел Бориса за местничество неуместное с головою выдать стольнику Василию Бутурлину.

- Это как, голову сечь?

- Типун тебе на язык! Приставы его отведут во двор Бутурлина на бесчестие, а вы следить будете, чтобы кто драться не начал.

- А чего не стрельцы?

- Много будешь знать - скоро состаришься! У стрельцов своих забот хватает, к походу готовятся или не слышал, чего приключилось?

- Нет, а чего?

- Ну, ты даешь! Государя вор Заруцкий с его потаскухой Мариной Мнишек извести хотели, а ты и не ведаешь. Теперь поход будет на Коломну, государь сам поведет войска. Мы тоже пойдем, а еще московский полк, немцы и большой наряд**. Так что как управитесь с государевой службой, возвращайтесь не мешкая.

Федька поклонившись вышел, но уже подходя к коню остановился как вкопанный. В голове молоточком застучали слова сотника: - "Государева служба". Круто развернувшись, он побежал к Михальскому.

- Чего тебе еще?

- Господине, - зашептал он ему, - а я видел монаха давешнего!

- Какого монаха? - сначала не понял тот, но тут же спохватившись, спросил, - Мелентия, где?

- Да у двора Пушкарева, я его не признал поначалу, он пьян вельми был.

- Нашел таки черт в рясе, - забормотал, не слушая его, сотник, - ладно ступай куда велели, да я зыком не трепи где ни попадя!

--------------------------------------

*Имать - арестовывать.

** Большой наряд. - здесь артиллерия.

Прискакав к хоромам Салтыковых, боярский сын со товарищи застали удивительную картину. Царские приставы стояли пред воротами, и ругались на чем свет стоит с многочисленной дворней, ни в какую не желающей им открывать. Поняв в чем дело, Федька подъехал к воротам и грозно потребовал отворять. Ответом ему было еще одна порция брани, на что он, недолго думая, пообещал закидать терем горящими стрелами. К такому повороту осажденные оказались не готовы и ворота со скрипом отворились. Столпившимся во дворе, ратники показали плети, после чего те уже безропотно пропустили приставов. Через некоторое время те вывели за руки упиравшегося Бориса Салтыкова и потащили его по улице. Как видно прослышав о развлечении, все окрестные улицы заполонила городская чернь падкая на зрелища. Зеваки толпились на улице, залезали на деревья и заборы, чтобы хоть одним глазком взглянуть, как будут бесчестить представителя одной из богатейших и знатнейших фамилий на Москве. Увидев что любопытствующие мешают проходу приставов Федор тут же направил коня на толпу поигрывая плетью. Намека оказалось достаточно, и процессия двинулась к дому Бутурлиных. Идти пришлось не слишком долго, а там их уже ждали. Когда красного от злости и стыда Салтыкова завели во двор, по лестнице спустился преисполненный важности стольник Василий и стоя на крыльце, принялся осыпать своего соперника бранью. Слушая диковинные извивы его речи, боярский сын только дивился, а сидящий рядом на коне Ахмет приговаривал, цокая языком: - "Чек якши!" Наконец экзекуция была закончена, и Салтыкову позволили уйти. Федька тоже собирался поворотить коней, но Бутурлин прислал слугу, который попросил государевых слуг не побрезговать и принять от воеводы за труды. Боярский сын не побрезговал и все бывшие с ним ратники стали богаче на полтину, а сам он на рубль. Учитывая что годового жалованья ему следовало всего десять рублей, дар был довольно щедр.

На другой день сотник отправил Федьку вместе прочими, включая холопов из разбойников, к рейтарам, и они целый день объезжали улицы и рынки, наблюдая за порядком. Боярскому сыну было чудно, что с одними татями должно имать других, но он помалкивал. Сам же Корнилий отобрав самых ловких из своих подчиненных, куда-то усвистал, не говоря никому зачем. Караул в тот день прошел на редкость спокойно, разве что один купчина поднял крик, что ему подсунули фальшивое серебро. Царевы ратники тут же окружили купца и покупателя, которых потом сдали подоспевшим ярыжкам из разбойного приказа. Сотник заявился только на следующий день и тут же велел Федору одеться понаряднее, и идти с ним в кремль. Когда они, спешившись у заставы, вышли к ивановской площади там уже толпился народ, слушавший царский указ о подготовке похода на Коломну.

- Ништо, успели, - непонятно буркнул Михальский, но пояснять маявшемуся от любопытства Федьке ничего не стал.

Тем временем глашатай, закончив чтение одного указа перешел у следующему.

- Великий государь всея Руси, царь и великий князь, за верную службу жалует своих холопов, - громко выкрикнул дьяк.

Собравшиеся оживились и стали подвигаться ближе к читающему царский указ.

- Царевичу Сибирскому Арслану, за многие службы три сорока соболей, сто рублей сверх жалования и шубу с царского плеча. Князю Енгалычеву сорок соболей и пятьдесят рублей и серебряный кубок...

Выкрикиваемые люди выходили из толпы, и царские приставы вручали им царские награды.

- Вовремя татары пришли, - непонятным тоном проговорил сотник, - видать станет Арслан царем Касимовским.

Тем временем глашатай от князей и бояр перешел к служилым людям поменьше.

- Стольника Никиту Лопухина государь жалует сорок соболей и ковш серебряный, да велит ведать ему стременной стрелецкий полк и быть в оном полку головою. Стрелецкого сотника Анисима Пушкарева за многие службы, государь жалует штукою сукна и десятью рублями денег сверх жалования и велит ему быть полуголовой того же полка и службу править как и прежде.

- Вот и Анисим выслужился, - снова подал голос Корнилий, - да ты слушай, а не ртом ворон лови, бестолочь!

- Боярскому сыну Федьке Панину, за ведомые государю заслуги, жалуется пять рублей деньгами сверх жалования и штука сукна, - прокричал дьяк.

Подталкиваемый сотником парень на негнущихся ногах вышел впереди получил от стоящего рядом подьячего приказа большой казны все ему причитающееся.

- Ну что, сын боярский, - с усмешкой обратился к нему Михальский когда они вместе вышли из толпы и направились к коновязи, - с тебя причитается.

- За тем дело не станет, - солидно, как ему показалось, отвечал Федор, - хоть сейчас пойдем...

- Сейчас не надо, нам в поход.

- Как же это, указ только объявили? - изумился парень.

- А вот затем и объявили, чтобы все так думали, вечером выходим. Вот как вернемся тогда и погуляем.

- Господине, а что тебя не наградили?

- А с чего ты взял, что меня не наградили, не о всяком деле Федя на Ивановской площади кричат. Тебе, кстати, тоже еще не все, держи вот, - проговорив это, Михальский сунул руку за пазуху и вытащил небольшой узелок, который протянул Федьке.

- Чего это? - удивленно переспросил боярский сын.

- А я знаю? Государь велел передать тебе, сказал, что бы невесте подарил. Уж я не стал ему говорить, что у тебя пока нет. Невеста дело наживное, а отличиться не каждый день выпадает.

Панин развернул узелок и увидел дивной работы золотые серьги - тройчатки, украшенные самоцветом и двумя жемчужинами каждое. От увиденного парень только охнул, а сотник восхищенно присвистнув только и сказал: