Добрые времена

— И не надо! — решительно сказал Василий Федорович. — Пусть вопрос поднимут комсомольцы.

Он оборотился к Роману.

— Ты понял? Пусть эту статью вместе с тобой подпишут ребята из комитета комсомола — сам секретарь, начальник штаба строительства, кто-то из рядовых. Действуй!

Окрыленный, Роман помчался в комитет комсомола. Любимов встретил его сухо, без обычных шуточек:

— Ну, показывай свой памфлет.

— А ты откуда знаешь?

— Редактор уже звонил.

С силой выдохнув воздух, будто перед поднятием тяжести, Геннадий принялся читать статью. Чем дальше, тем больше хмурилось его лицо. Еще не дочитав до конца, он нажал кнопку звонка и сказал вошедшей Юле:

— Вызови ребят, что были в штабе стройки.

Наконец Любимов отвел глаза от бумаги, но все равно смотрел куда-то в сторону от Романа. Вздохнул. Постучал пальцами по стеклу на столе. Снова взглянул на лежащую перед ним статью и потом неожиданно посмотрел прямо Роману в глаза. И Роман вдруг почувствовал, что Любимов, обычно столь решительный и имеющий всегда готовое собственное мнение, робеет и не знает, что сказать.

— Что-нибудь не так?

— Да нет, все так. Прямо-таки здорово написано. Как это у тебя получается? Я вот всю дорогу с докладами мучаюсь. Семь потов сойдет, пока строчку напишу. Особенно сначала.

Роман, обычно вежливо выслушивающий собеседника до конца, тут перебил:

— А если все так, прошу подписать.

Геннадий вновь взглянул на настырного корреспондента, и Роману даже показалось, что железный секретарь слегка покраснел.

— Ты вот тут о премии пишешь. Что директор этой премией, мол, рот всем заткнул.

— Ну?

— Так мы ведь тоже премию получили. Не в натуральном, так сказать, выражении, а путевками. Для всего актива, кто в стройке участвовал, туристическую поездку организовали.

— Что же, не заработали?

— Заработать заработали, да ведь линии-то нет! А нас именно за ее внедрение премировали!

— Тем более надо в колокола бить!

Любимов наморщился.

— В колокола... Директор может нехорошо подумать: дескать, как премию получать, так все гладко, а теперь, мол, рты пораскрывали...

Комната стала заполняться ребятами. Статья пошла по рукам. Каждая строчка одобрительно комментировалась. Один из парней, еще недочитав, громогласно заявил:

— Очень правильно! Давно пора. А то наши же комсомольцы на смех поднимут.

— Будет ли сейчас своевременно? — засомневался другой. — Все-таки праздник на носу.

— Ты что! — набросился на него первый. — Очень своевременно. Видишь, как написано: «Еще не поздно отделу снабжения дать заявку на смолу. Требуется лишь виза директора». Я подписываю.

За ним стали подписываться остальные. Наконец, решительно и размашисто, поставил свою подпись Любимов. Отдавая статью Роману, он, прищурившись, промолвил:

— А ты, брат, прицельно научился стрелять!

Это было сказано без насмешки.

* * *

Роман и Лада общались ежедневно, но говорили друг с другом лишь по необходимости. Ни она, ни он не делали шагов к примирению. Помог Евгений, причем весьма своеобразно.

Однажды в субботу, когда друзья находились в приятном ничегонеделании у себя в общежитии, Немов вдруг стал собираться. Надел парадный, купленный в связи с повышением по службе костюм и попросил, чтобы Роман завязал ему галстук.

— Чего это ты развыпепдрючился? — спросил Роман, поправляя другу узел галстука. — В гости, что ли, собрался?

Немов замялся и вдруг покраснел.

— В театр.

Роман пристально взглянул на него, не понимая причины смущения.

— На оперу?

— Нет, на балет.

Немов еще потоптался, смешно скосил глаза на свой длинный нос и вдруг сказал:

— Ром, ты не обидишься, если я один вопрос задам?

— Ну? — голосом, не обещающим ничего хорошего, отозвался Бессонов.

— Ты с Ладой как, совсем разорвал?

— А тебе-то что? — разозлился Роман. — Ты-то чего в душу лезешь?

— Так насовсем или как?

— Наверное, насовсем, — вздохнул он.

— Ну и хорошо! — просиял Немов.

— Чего же хорошего?

— Теперь у меня совесть будет чиста! Я ведь с ней в театр иду. Вот и мучился, вдруг ты ее еще любишь.

— Иди знаешь куда? — совсем взбеленился Роман. — И Ладу свою туда же захвати.

— Иду, иду! Бегу! — вскричал улыбающийся Евгений и буквально выпорхнул из комнаты.

— Мотылек влюбленный! — процедил мрачно Роман и снова плюхнулся с книгой на кровать.

Но строчки от злости так и прыгали перед глазами. Роман зажмурил глаза и подумал: «А что я, собственно, так злюсь? Ведь действительно расстались насовсем!»

Воображение тем временем услужливо рисовало Ладу, ее глаза, улыбку, манеру встряхивать короткими волосами. Роману вдруг стало томительно грустно.

— Неужели я действительно ее люблю?

Он представил, что вот сейчас нахальный Женька покупает ей цветы, мороженое, берет под руку, что-то нашептывает смешное на ушко, это он может. Лада звонко смеется — так, что оборачиваются прохожие. А может, он ее и поцеловать попытается? Роман даже подскочил на кровати от вмиг переполнившей его ревности.

Он оделся и вышел на улицу. На скамеечке в тенистом скверике заметил рыжего Аркадия, который, нисколько не стесняясь прохожих, целовался с какой-то девушкой. Роман подошел поближе и даже присвистнул от удивления. Тесно прижавшись к Аркадию, сидела... Людмила Потапова.

— Чего это вас так разобрало? — грубовато спросил Роман, подходя к парочке вплотную. — Уж могли бы в горсад отправиться, там хоть народу поменьше...

— Завидуешь? — зыркнул глазом Аркадий, а Людмила, ничуть не смутившись, певуче проговорила:

— Так весна же, Ромочка! Кровь играет!

Они захихикали ему вслед. Действительно, как-то неожиданно все распустилось. Клейкие нежно-зеленые листочки тополя своим запахом нагоняли истому, безумствовали в кустах воробьи. Роман спустился к речке, еще темной от паводковых вод, сердито-бурливой, с бесчисленными водоворотами, в которых мелькали палки, щепки, прошлогодние листья. В священном экстазе, вскинув свои удочки на караул, замерли рыбаки. Ни у кого не клевало, но это, наверное, и не надо было. Зато были в изобилии речной озон, солнце и шаловливый ветерок. Из заботливо расставленных сумок и рюкзаков выглядывали горлышки бутылок и перья зеленого лука. Роман и здесь почувствовал себя лишним, а потому понуро отправился в общежитие, снова плюхнулся на кровать с книжкой в руках. «И друга потерял, и любимую девушку!» — непрерывно стучало в голове.

Начало уже смеркаться, когда Роман отложил книгу и задремал. Его разбудил яркий электрический свет, включенный вошедшим Немовым. Роман приоткрыл один глаз и свирепо на него уставился. Некрасивое лицо Евгения было откровенно счастливым. Он глупо улыбался.

— Ну, чего лыбишься, как майский кот? Люди отдыхают... — проворчал Роман.

Тот продолжал улыбаться и вдруг погрозил Роману пальцем.

— Ты чего?

— Чтоб я еще хоть раз пошел куда-нибудь с твоей Ладой! — сказал Евгений раздельно, сделав ударение на слове «твоей».

— Чего, чего? — Роман открыл и второй глаз.

— Все уши прожужжала: «Как там Ромочка? Какой-то он бледный. Встречается ли с кем-нибудь?»

— Врешь ты все, и бог тебя накажет, — убежденно сказал Роман, однако сел на кровати.

— Я, конечно, тоже, как мог, масла в огонь подливал, — продолжал невозмутимо Немов, роясь в своей тумбочке. — Говорю, сохнет, ничего не ест, не пьет. Кстати, ты мою кружку не видел?

— Нет. Ну, ну? — нетерпеливо торопил рассказчика Роман.

— И вообще, говорю, гениальный парень. Наверняка лауреатом станет каким-нибудь. Кто с ним, намекаю, судьбу свяжет, счастливым будет...

Брошенная метко подушка прорвала немовское зубоскальство. Швырнув подушку обратно Роману, Немов вдруг вскочил:

— И вообще, что ты здесь сидишь, пентюх?

— А что мне делать, прыгать?

— Вот возьми кружечку, налей в нее водички и дуй в палисадник, там девушка давно ждет, пить хочет.