Добрые времена

Терновский крепко сжал руками края трибуны так, чтобы всем видны были его холеные кисти рук, и повернулся к сидевшему рядом с трибуной Угарову.

— Борис Алексеевич! Меньше всего виноват в случившемся сборочный цех и я как его руководитель!

— Вот как! — саркастически заметил Угаров. — Значит, нет виноватых.

— Нет, почему! Виноваты цеха-смежники, постоянно срывающие графики поставки узлов и деталей, виноваты плановый и производственный отделы, составляющие липовые планы, которые летят на следующий день после их утверждения, виновата, в конце концов, дирекция, которая ни разу не наказала никого из конкретных лиц, отвечающих за эту производственную неразбериху. Я могу по числам доложить, как складывалась обстановка: первое марта — ноль собранных станков и ноль деталей, второе марта — ноль станков, десять валов из термички — почему-то совсем к другим станкам, третье марта...

Зал загудел.

— Наверное, достаточно? — обращаясь в зал, спросил Разумов. — Спасибо, товарищ Терновский, за информацию. Значит, мы вас правильно поняли? Ни цех, ни вы как начальник цеха не виноваты, так?

— Так, — упрямо боднул головой Терновский.

Голос Разумова от волнения стал каким-то вкрадчивым:

— Вот вы говорили о неправильном планировании. А вы помогли чем-нибудь производственному отделу? Ведь вам лучше всех известно, когда, в какие сроки, в каком количестве потребуются те или иные детали для определенного класса станков.

— Это не мое дело! — отрезал Терновский. — Мое дело план выполнить!

Зал снова загудел.

— О том, как вы выполняете план, мы уже знаем, — сухо ответил Разумов. — Становясь в позицию стороннего наблюдателя, вы сами себя сажаете в лужу. Неужели не понятно?

И обратившись к залу, Разумов резко сказал:

— Товарищи присутствующие здесь члены парткома. Вношу предложение. За срыв выполнения месячного плана и некритическое отношение к себе как к начальнику цеха объявить коммунисту Терновскому строгий выговор. Кто за это предложение? Кто против? Кто воздержался? Предложение принимается. Садитесь, товарищ Терновский, и еще раз крепко подумайте о своем поведении как коммуниста и руководителя. Кто хочет высказаться по данному вопросу?

Инициативу снова взял в свои руки Угаров.

— А что скажут сами сборщики? Тут, я вижу, собралась вся бригада Андрея Крутова. Что это вы сегодня нарядные такие, — словно на праздник?

Все обернулись в сторону сборщиков. Действительно, все рабочие, как один, были при галстуках.

— А чем не праздник? — вскочил Андрей Крутов и взмахнул буйной гривой волос. — Давно не помню, чтобы работали так, как сегодня. Первый день месяца — и все, какие надо, детали — в достатке. Не надо бегать, ругаться, только работай.

Все засмеялись. Андрей снова тряхнул волосами и сказал обиженно:

— И ничего смешного не вижу. Между прочим, дневную норму мы сегодня спокойно вдвоем перекрыли! Бог так бы всегда!

— Огорчила меня сегодня бригада Крутова, огорчила чисто по-человечески, — глухо, наклонив голову, сказал Угаров.

И вдруг вскинул голову и загромыхал басом, наполнившим зал:

— Ты знаешь, Крутов, цену этой вашей «спокойной» работы? Литейщики, термитники, станочники третью смену организовали, чтобы успеть дать детали на сборку. И когда до финиша оставалось чуть-чуть, вы вдруг встали в позу. Значит, плевать вам на весь коллектив!

— Бригада коммунистического труда, между прочим, — тоненьким, почти детским голосом выкрикнул Федчук.

Андрей стесненно опустил голову.

— А может, в этом заключается сермяжная правда? — выкрикнул зло Терновский. Его лицо, обычно бледное, покрылось красными пятнами.

— В чем сермяжная правда? План заваливать? Видать, ни черта вы не поняли... — прищурился Угаров.

Но Терновский не сдавался. Напротив, поднявшись с кресла, он спокойно возразил:

— Именно так, Борис Алексеевич. Зачем устраивать эту ежемесячную нервотрепку? Вот мы действительно завалили план, зато наконец будем работать ритмично. Ведь сейчас в цехе — задел деталей по крайней мере на три четверти месячного плана. Таким образом, заготовительные цехи могут работать спокойно для обеспечения сборки на следующий месяц...

Наступила пауза. Казалось, все переваривают эту логичную и, в общем-то, простую мысль.

— Действительно, как до этого раньше не додумались? — шепотом сказал Романов, толкнув Демьянова локтем в бок.

Тот, насупившись, ничего не ответил.

— Терновский неправ, — послышался негромкий голос.

Все повернулись, разыскивая глазами, кто это сказал.

— Немов? — поднял брови Угаров. — Ну, или сюда поближе.

Евгений неловко, споткнувшись о чьи-то ноги, выбрался из ряда, подошел к сцене, но на трибуну не пошел. Встав вполоборота и воинственно вскинув очки, он продолжил, обращаясь одновременно и к залу, и к президиуму:

— Это не панацея. Сборщики обеспечили себе ритмичность от силы на месяц работы. А потом все начнется сначала. Поскольку суть проблемы значительно глубже.

— Ну-ка, ну-ка! — чуть иронически проговорил Борис Алексеевич.

Ирония директора подстегнула Немова, он обернулся к Угарову и выпалил:

— Давайте смотреть правде в глаза, Борис Алексеевич. Вы же видите, что заработная плата у нас не является заработанной.

В зале поднялся гул.

— Демагогия! — выкрикнул кто-то.

— Да, да! И я вам это докажу! — резко повернулся к залу Немов. Он неожиданно взмок от волнения так, что черные волосы прилипли ко лбу.

— Мы практически платим не за сдельщину, а лишь за выход на работу, — запальчиво продолжил Евгений.

— Ну ты даешь! Говори, да не заговаривайся! — пытался остановить его Угаров.

— А вы спросите, Борис Алексеевич, вот хотя бы у сборщиков — заинтересованы они делать больше нормы или нет. Нужен им рост производительности труда? Не на словах, конечно, а на деле. Пусть скажут честно!

— Да нет, конечно, заинтересованы, — пожал плечами поднявшийся Крутов, но сказал он это как-то неуверенно.

— Честно, честно скажите, Крутов. Не крутите! — резко сказал обычно столь застенчивый и интеллигентный Немов. — Можете вы на двести процентов норму выполнить?

— Могу!

— А на триста?

Крутов засмеялся, оглянулся на своих членов бригады.

— Если поднатужиться...

— А потом экономисты расценки срежут! — вдруг выкрикнул мрачно басом кто-то из членов бригады.

— Вот, слышите, Борис Алексеевич? — спросил Немов. — В этом как раз и заключается суть проблемы. При существующей системе оплаты труда ровно через месяц, бригаде, если она будет выполнять норму на триста процентов, эту норму повысят по крайней мере вдвое. Скажут, что раньше норма была заниженной. И это не только на сборке. В заготовительных цехах то же самое. Рабочие не стремятся к резкому повышению производительности. Сто двадцать, максимально сто тридцать процентов — и порядок. Поэтому у нас в каждом цехе, я уверен, значительный перебор рабочей силы, ну, а уж на сборке, учитывая штурмовщину, вообще рабочих в два раза больше, чем необходимо.

— Ну и что ты предлагаешь, Немов? — спросил секретарь парткома.

— Платить! — лаконично сказал Немов.

Зал опять загудел.

— Это же перерасход фонда зарплаты какой будет, — выкрикнул кто-то.

Немов покачал головой.

— Не будет. Ну, если и будет, то на первых порах. Ведь сразу выявится тот самый резерв, который придерживают начальники цехов. Менее способные просто вынуждены будут уйти.

— Не кажется тебе, что ты скатываешься на потогонную систему Тэйлора? — спросил Разумов.

— Нет. То, что я предлагаю, возможно при одном обязательном условии — в каждом цехе, на каждой операции должны действовать технически обоснованные нормы. У нас пока процент внедренных таких норм что-то около десяти. Все остальные нормы выведены по принципу «трех П». — И сам пояснил: — Пол, палец, потолок.

Все засмеялись. Поднялся Угаров.

— Ну что ж, товарищи. Будем, наверное, заканчивать. В том, что здесь говорил Немов, многое, конечно, от полемического задора молодости. Мало еще он поварился в нашем заводском котле. Вот ему и кажется, что можно все проблемы решить единым махом. Завод — это очень сложный организм, все очень взаимосвязано. Нельзя ведь, скажем, отбросить вопросы снабжения, когда мы вместо одного металла, положенного по технологии, получаем другой.