Страница 47 из 88
«Часы на заводских проходных уже показывали пять минут восьмого, когда в дверях показалась станочница цеха № 21 В. И. Забелина.
— Автобус опоздал, — пыталась она объяснить членам рейдовой бригады.
Но общественников провести трудно. Они не признали причину уважительной.
— Для тысячи человек автобус не опоздал, а для вас опоздал, — осуждающе сказал седоусый ветеран труда. — Вставать пораньше надо!»
По поводу любителей спиртного Роман позволил себе гонкую, как ему показалось, иронию:
«Будто хмельной ветер Бургундии ворвался в проходные. Это появились на горизонте рабочие транспортного цеха Н. Дагаев и П. Чертков. Держась друг за друга, они предъявили свои пропуска. Просьбу дыхнуть выполнить отказались, мотивируя ото тем, что вчера были на поминках...»
Закончил заметку Роман энергичной фразой:
«За таких краснеть приходится всем!» И подписался: «Р. Бессонов».
Являя пример репортерской расторопности, он заспешил в комнату секретаря. Тот едва глянул в его сторону и сердито буркнул:
— Ну чего ты мне суешь свои каракули? Отдай на машинку!
Вычитав текст после машинки, Роман вновь пришел к секретарю и нерешительно уселся, трепетно ожидая суда.
Но Василий Федорович снова прогнал его:
— Иди, иди. Не мешай. Потом прочту.
Так в неведении, заранее упав духом, Роман отправился к Любимову, который отвел его в общежитие. Он едва дождался утра, чтобы услышать приговор. Василий Федорович нахмурил лоб, вспоминая имя новичка.
— Э-э, Рома? Какая заметка? «Позорят честь коллектива»? А почему ты спрашиваешь? Чего-нибудь напутал? Нет? Пошла ли? Давно! Я ее на четвертую полосу заслал. Так что завтра читай!
И вот трепетный миг! Он держит в руках свежую заводскую многотиражку, и вот его фамилия — Р. Бессонов. Роман никак не мог сосредоточиться, чтобы прочитать ее. Строчки прыгали, будто живые. Зашел Василий Федорович, потрепал по плечу:
— Ну, с почином! Я почти не правил. Только Бургундию выбросил. Не поймут. Проще надо. Понимаешь? Проще.
Роман упивался собственной значимостью. Сейчас газета ушла в цеха. Люди у станков раскроют ее.
— О-о! Какой-то новый корреспондент. Остро пишет, молодец!
Потом он подумал и о негативной стороне. Ведь обязательно прочтут и те, кого он так страстно обличал. Захотят отомстить... Роман живо себе представил небритые физиономии Н. Дагаева и П. Черткова, поджидающих его в темном переулке.
— Этот щелкоперишка нас опозорил...
Но он не струсит, нет! Гордо вскинув голову, подойдет к ним и скажет:
— Что ж, бейте! Но это вам так не пройдет. Будет новый фельетон!
Дрогнувшие хулиганы отступят назад...
— Роман! Ты чего ногами сучишь? Чеши на стадион, может, что интересного узнаешь... — окликнул его Василий Федорович.
— Сейчас, — сказал Роман, потом рассеянно и долго причесывался в коридоре перед зеркалом, готовясь к всеобщему вниманию.
Вот он выйдет сейчас из редакции, и сразу вокруг вопросы:
— Кто это? Наверное, тот самый Р. Бессонов. Гляди, какой молодой. Талантливый, видать, парень. Далеко пойдет. А что? Горький ведь тоже в газете начинал...
Но на заводской площади было пустынно. Пробегавшие мимо озабоченные люди даже не глядели в его сторону. Вздохнув, Роман направился к стадиону.
Директор стадиона, жизнерадостный атлет без шеи, познакомившись с новым корреспондентом, подмигнул окружающим: «Дескать, сейчас начнется».
— Вот пришел узнать, какие новости, — проговорил серьезно Роман, раскрывая блокнот.
— Новости, говоришь? — переспросил директор, еще подмигнув. — В общем-то, ничего особенного. Слесарь фрезеровочного цеха Акулов вчера пробежал стометровку за девять секунд.
— Как фамилия? — переспросил Роман. — Через «А» или «О» пишется?
— Стой, стой! — испугался директор. — Ты и впрямь записываешь?
— Конечно?
— Мировой рекорд девять и восемь!
На него глядели восторженные глаза корреспондента.
— Значит, ваш Акулов мировой рекорд побил?
— Да ты что? Пошутил я! Понимаешь? По-шу-тил! А ты записываешь. Как ляпнешь в газете, весь завод смеяться будет.
— Так, значит, не было рекорда?
— Не было, не было! На, возьми протоколы и переписывай, раз шуток не понимаешь...
Постепенно он привык к тому, что в каждом номере появлялась его фамилия, и что никого это особенно не волновало. Только Василий Федорович как-то сказал:
— Слушай, Рома! Возьми себе псевдоним, что ли!
— Зачем? Я никого не боюсь.
— Речь не об этом. Две твоих заметки в номере. Неудобно, что два раза Р. Бессонов фигурировать будет.
Роман напрягся. Хотелось придумать что-нибудь красивое, оригинальное.
Но Василий Федорович буднично сказал:
— В таких случаях мы переставляем имя и фамилию.
— Это как?
— Ну, ты Роман Бессонов. Так? А будешь Б. Романов. Устраивает? А на будущее договаривайся насчет «живых» подписей. Берешь информацию, скажем, у директора стадиона — и сразу обусловь, что его фамилией подпишешь. Понял? Ну, действуй!
Роман «действовал». Правда, не столь энергично, как хотелось Василию Федоровичу. Слишком возился с каждой маленькой заметкой, не раз перечеркивая написанное. Предметом его восхищения был сам Демьянов, закатывавший длиннющие статьи о техническом прогрессе, диктуя их машинистке Татьяне Ивановне прямо из головы.
— Значит, так, — говорил Василий Федорович, прищурившись на что-то неведомое за окном. — Заголовок: «Новому станку — зеленую улицу». С абзаца: «Большой экономический эффект даст освоение нового станка, созданного в отделе главного конструктора...»
Роман вздыхал. Он ничего не понимал в технических премудростях. Впрочем, чего от него никто пока и не требовал. Комсомольские активисты, работники стадиона и Дома культуры — этот круг новых знакомых почти не расширялся. Но хотелось, конечно, большего — проблемных, серьезных очерков и статей, таких, чтобы всколыхнули весь завод, заставили заговорить о нем, Романе Бессонове...
В комнату вошел, потирая руки, редактор Николаи Иванович Самсонов. По-юношески стройный и даже грациозный, он не шел, а, казалось, порхал.
— Здорово, Роман! Что, не спится? Как дела на любовном фронте? Не окончательно еще запутался?
Отношения Романа с заводскими девушками были постоянным предметом шуточек всей редакции.
— На чьей подушке сегодня спал? — поддержал тему Василий Федорович, вошедший в комнату следом за редактором. Энергично сжимая в зубах мундштук с горящей сигаретой, он шутливо ударил Романа по плечу металлической линейкой-строкомером.
— Э, да он совсем спит! А ночью что делал?
Бессонов покраснел.
— Дома я спал. В общежитии...
— Рассказывай сказки.
— Немов свидетель.
— Он тоже холостяк, вроде тебя.
— Ладно, хватит парня разыгрывать! — прервал его Николай Иванович. — Пошли ко мне в кабинет, следующий номер спланируем.
Перекидываясь репликами, расселись в тесном кабинетике редактора.
— Включай радио, Николай! — сказал Василий Федорович. — Диспетчерский час послушаем, тогда и решим, в какие цеха идти.
Из репродуктора послышался голос диспетчера:
— Товарищи, поорганизованней. Первый цех, литейный.
— Эфрос у аппарата.
— Второй, кузнечный.
— Слушаю.
— Кто?
— Денисов.
— Третий... Двадцать пятый... Отделы... Конструкторский... Технолога. Редакция...
Николай Иванович схватился за трубку.
— Самсонов.
— Хорошо, — ответил диспетчер и обратился к директору: — Борис Алексеевич, все в сборе, можно начинать.
— Здравствуйте, товарищи! — раздался из репродуктора голос директора завода. — Слово начальнику производственного отдела. Прошу, Пал Адамович.
— Вчера простаивали два участка в сборочном номер двадцать шесть, — сиплой скороговоркой начал Павел Адамович.
— Стоп, стоп! — прервал его директор. — Что за причина?
— Фрезеровщики не дали валы для станков, — начал объяснять начальник двадцать шестого цеха.