Страница 32 из 88
— Эту сплетню второкурсницы пустили. Вроде им сама Леночка...
— Прикуси язык. Жениться в обозримом будущем я не собираюсь.
Выходя из аудитории, он натолкнулся на поджидавшую его и откровенно сияющую Леночку. Стараясь не обращать внимание на проплывающих мимо с ехидными улыбочками девчонок, Ромка грубовато спросил:
— Ты — ко мне?
— Сегодня мама с папой приедут. Можно я им скажу?
— О чем?
— Что мы с тобой поженимся.
Ромка сморщился.
— Вот что. Идем куда-нибудь в пустую аудиторию, здесь не дадут поговорить.
Усадив ее на стол, он заходил нервно из угла в угол и наконец сказал:
— Ты зачем своим трепанула, что мы с тобой встречаемся?
— Так ведь спрашивают. Разве это скроешь, — весело заговорила Леночка и вдруг осеклась, поглядев на Ромкино лицо. — Ром, ты обиделся?
— Знаешь, Леночка, нам не надо больше видеться.
— Почему? — в ее голосе задрожали слезы.
Он почти закрыл глаза, чтобы не видеть боли на ее лице, и рубанул:
— Потому что не выйдет ничего из этого. Не получится у нас.
И выбежал из аудитории. Не раз Леночка пыталась с ним объясниться. Но Ромка старательно избегал встреч и в конце концов на месяц вообще уехал домой, под предлогом написания дипломной работы.
Возвратившись, первую, кого он встретил в институте, была Леночка. Видимо, инстинкт влюбленной привел ее сюда. Она здорово осунулась, как после болезни, глаза ее лихорадочно блестели.
Строго, без улыбочки Леночка взглянула на него и вдруг выпалила:
— Трус!
— Я?!
— Сплетен испугался! Я все знаю. Мне ваша Алка рассказала. Как же, беспорочный Ромочка вдруг женится по расчету. Эх ты!
И она прошла мимо, слегка задев его плечиком. Ромка почувствовал себя оплеванным. Но все нее вздохнул с известным облегчением:
— Скверно, конечно! Хотя хорошо, что все кончилось.
Но однажды он лицом к лицу столкнулся с ее отцом. Элегантный профессор тоже узнал его.
— Рома! Можно вас на минуточку?
Взяв его нежно под руку, отвел в уголок коридора и, пряча глаза, сообщил, что он, конечно, не сторонник ранних браков, тем более что Роман из того же института, однако, любя единственную дочь и видя, как она страдает, не в силах возражать против их союза и готов на первых порах оказать посильную помощь.
Так же пряча глаза, Роман ответил, что вести речь о женитьбе, пожалуй, рановато, что они с Леной слишком мало знают друг друга, а сейчас вообще в ссоре.
Покачав головой, профессор удалился, непривычно сгорбившийся.
Вот какая была история, из которой Ромка сделал вывод, что не любить и быть любимым столь же тяжко, как и питать неразделенную любовь.
* * *
Наутро перед строем старший лейтенант громко спросил Рожнова, будто забыл:
— Старшина! У кого есть наряды вне очереди?
Рожнов покосился на Родневича. Мимикой он сказал:
«Попался, голубчик! Что теперь делать?»
— Что вы мнетесь, Рожнов? Есть или нет?
— Так точно, есть.
— У кого?
— У Родневича.
— Родневич, два шага вперед. До обеда назначаетесь в помощь дневальным на кухне. В столовую шагом марш.
Только позже ребята догадались, почему наказание оказалось неожиданно легким. Старший лейтенант не имел права давать им наряды вне очереди, пока они не примут присягу. И лишь необыкновенная, по его мнению, дерзость вынудила командира пойти в чисто воспитательных целях на некоторое нарушение устава.
А рота отправилась на следующую безымянную высоту, чтобы научиться дружно ходить в атаку, поражать из учебного гранатомета танки, скрытно, используя подручные средства, переправляться через реку. Последнее занятие, учитывая небывалую жару, продлилось больше всего и напоминало обычное купание.
Усталые, но жизнерадостные, они топали в расположение части. Однако на подходе к столовой их ждало новое испытание. Неожиданно старший лейтенант, и без того стройный, еще более подобрался и певуче крикнул:
— Рота!
Рота перешла на строевой шаг.
— Песню!
Тут только ребята заметили, что на пригорке, недалеко от поворота к столовой, стоит в наполеоновской позе командир полка. Стоит и с нескрываемым любопытством поглядывает на них.
Вот когда они почувствовали острую нехватку запевалы Родневича! Начали препираться, кому начинать, да так громко, что Ванечкин крикнул:
— Отставить! Рота, кругом марш!
Вновь отошли на исходные позиции, повернулись и опять:
— Рота! Песню!
Чувствуя, что возникла угроза остаться без обеда, начали все вместе, но вразнобой:
— «Соловей, соловей, пташечка...»
— Отставить! Кругом марш!
И вот снова они подходят к роковому месту, мысленно внушая незыблемо стоящему полковнику:
— Ну, уйди же ты! Чего пялишься!
— Рота! Песню!
Бессонов бросил взгляд на идущего сбоку Рожнова:
— Боб, выручай!
Да Боб и сам почувствовал всю серьезность момента. Чтобы он остался без обеда?
И он вдруг запел, вернее закричал отчаянным фальцетом, на мотив «Соловей-пташечка», но в фокстротном ритме нечто невообразимое:
Сумерки тихо спускались! Раз-два!
В доме погасли огни! Раз-два!
Мы в карнавал собирались! Раз-два!
Петь и гулять до зари-и-и-и!
Рота, бурно рыдая от смеха, подхватила:
Скажи, скажи, дитя!
Любишь ли ты меня?
Сколько, сколько, сколько слез и горя!
Ты мне с собою принесла!
Тут уже дружный хохот потряс все подразделение. К счастью, они уже миновали командира полка, который, не разобрав слов, благосклонно отдал честь.
— Вольно! — утирая слезы, крикнул Ванечкин.
У входа в столовую их встретил Родневич.
— Чего это вы такие веселые? — подозрительно спросил Стас.
— А то, что остался ты без работы! — ответил Ромка.
— Как это?
— У нас в твое отсутствие новый запевала родился! — хлопнул он Рожнова по плечу.
— А ведь, правда, неплохо? — скромно сказал Боб.
— Большой театр по тебе плачет.
— Большой не Большой, но не хуже Козина, пожалуй.
— Жалко, что тебя, Боб, с нами на кухне не было, — сказал Стас, когда усаживались за стол.
— Почему? — спросил тот рассеянно, дожидаясь миски со щами.
— Повар очень щедрый попался. Ешьте, говорит, ребята, мяса, сколько хотите! Ну, я, конечно, навалился...
Рожнов огорчился:
— Так взял бы на мою долю.
— Из кухни нельзя выносить.
— А что ты вообще там делал?
— Картошку чистил! — гордо ответил Стас.
— Ты, говорил, не умеешь? — удивился Ромка.
— Она же молодая. Мы ее слегка ножичком чирк-чирк и в воду — бах.
— Значит, чирк-чирк? Не буду есть! — заупрямился Боб.
— Что ты переживаешь? — успокаивал его Стас. — На целине мы знаешь какую картошку ели? С черной водой. А здесь в баке варят, при полной герметизации. Никакой инфекции. Если где и червяк попадется, так опять-таки мясо!
Оскорбленный Боб под общий смех демонстративно встал из-за стола, прошел в буфет, купил банку сгущенного молока, а также белый батон и уничтожил все это, компенсировав недополученные калории.
Странное дело. Нагрузки день ото дня старший лейтенант все увеличивал, а переносились они все легче. Ходили строем четко, в ногу. Сказывались занятия по строевой подготовке. Позади — сдача нормы на полосе препятствий, по плаванию, марш-бросок. Никто не ныл. Лишь Анохин совсем осунулся, его глаза ушли куда-то внутрь и всегда были тоскующими. Однако он проявлял характер и от мяса стойко отказывался.
— Ешь лучше! — рычал на него Рожнов. — А то из-за твоей тоски у меня мясо в глотку не идет.