Страница 52 из 59
Юрий Жуков утверждает, что исключена-де случайная накладка таких двух событий, как «операция» по репрессированию чуждых элементов, которую предполагалось закончить к декабрю 1937 года – как раз накануне выборов в Верховный Совет, и сами выборы.
Да, связь здесь есть.
Но «операция» была призвана не запугать основную массу избирателей – репрессии затронули незначительную и явно антисоветски настроенную часть населения. Да и не закончилась эта операция, как предполагалось, к началу выборов.
«Операция» была призвана лишить массовой базы как возможную внешнюю интервенцию, так и возможный заговор партийно-государственной бюрократии, соединенный с заговором троцкистов и заговором военных.
Но не скажешь ведь об этом в реальном масштабе времени тем, кто в этот заговор вовлечен или может быть вовлечен… Ведь параллельно с «операцией» шла постепенная превентивная ликвидация и верхушечной базы заговоров реальных и потенциальных – всех этих руководящих якобы коммунистов, готовых (вспомним свидетельство Чуковского) ради гуся с яблоками послать к черту все эти «машины и колхозы».
Да и Пильняков, и Платоновых – «творческую» среду, обеспечивавшую духовные запросы этих якобы коммунистов, тоже надо было «зачистить». Ведь надо было, уважаемый мой читатель! Ведь в Европе и вообще в мире уже очень пахло порохом.
Юрий Жуков наблюдательно подметил одну верную деталь. Он констатировал, что чисто политические формулировки обвинений в тот период уже не применялись, а вместо них утвердились новые, такие, которые могли быть предъявлены кому-либо в любой стране, то есть относящиеся к антигосударственным преступлениям: измена, шпионаж…
Все верно! Наиболее бесспорными в глазах общества и наиболее понятными массам были именно эти формулировки, и именно их стали применять. Проще было сказать народу, что тот же Бухарин – кроме прочего, еще и шпион, даже если он и не был прямым агентом гестапо (он им и не был).
Но вот агентом влияния – говоря языком современным – он был. И в конце концов, главным было то, что арестованные и осужденные были перед страной виноваты и высшей меры наказания заслуживали.
А то, что они были не агентами империалистических разведок, а несостоявшимися путчистами и заговорщиками, было не так уж и существенно. Во всяком случае, в преддверии возможных внешних мировых потрясений не стоило обнаруживать перед всем миром политический раскол в руководстве, пусть – вроде бы – и успешно преодоленный.
Вот так в 1937 году трагически столкнулись необходимость демократизации и необходимость репрессий – во имя будущей демократизации страны.
Вторые выборы в Верховный Совет в декабре 1941 года должны были пройти уже иначе… Но в том декабре стране пришлось заниматься, увы, другим.
И поэтому потенциальный конфликт между квазисоциали-стической мертвящей партократией и социалистической созидающей технократией сохранялся.
Хрущев при этом сумел сохранить доверие Сталина.
А вот Яковлев-Эпштейн пал жертвой то ли действительных собственных грехов «правого» толка, то ли жертвой обстоятельств, то ли – чьей-то провокации…
А Берия?
Берия вернулся в Тбилиси – у него было много срочных дел, и репрессии осени 1937 года не стояли среди них на первом месте. Он был спокоен за свою судьбу, потому что был на стороне дела. Значит, был на стороне Сталина.
ПОЧТИ все пишущие о Сталине (и о Берии – тоже) говорят о некой-де борьбе Сталина (и Берии) за власть. Описывают те или иные якобы имевшие место комбинации и интриги, якобы умение Сталина (и Берии) сталкивать лбами соратников по принципу «Разделяй и властвуй»…
Авторы таких интерпретаций, как правило, хотя бы немножечко, но антикоммунисты и антисоветчики, а это автоматически делает их людьми весьма узкой души.
Ведь доведенный до логической точки антикоммунист – это законченный индивидуалист, считающий, что человек человеку – волк. Он просто не способен понять – как это можно искренне жить не для себя, а для других.
Напротив, последовательный коммунист – это коллективист, убежденный, что человек человеку друг, товарищ и брат. И это для него не евангельская реплика, а конкретный политический принцип, отрицающий частную собственность, как фактор разобщения людей.
Сталин был не просто последовательным коммунистом, он был гениальным коммунистом. И он не мог жить иначе как для других, для народов Земли. Он видел в этом свой человеческий долг, ибо кому много дано, с того много и спрашивается!
Нет, Сталин не за власть ради власти боролся. Он за державу для народа боролся. Он не сдавал своей руководящей позиции потому, что понимал: в данной конкретной «кадровой» ситуации у России нет другого, «запасного», лидера, кроме него, который способен привести народ к умному и изобильному будущему.
И сводить его борьбу к борьбе за власть глупо и мелко. Это была, повторяю, борьба за великое и умное будущее России.
Не раз уже цитированный мной Лион Фейхтвангер издал свою книгу об СССР в 1937 году в Амстердаме еще до начала широких репрессий 1937 года как в «низах», так и в «верхах» общества. И его книга – если внимательно в нее вчитаться, в художественной форме, но фактически документально показывает – какой хотел видеть страну уже в ближайшем будущем Сталин и как ему этого не позволили партократы.
Сталин не хотел крови – он хотел работать. Фейхтвангер (даже удивительно, не коммунист ведь, не политик!) уловил это в начале 1937 года, констатировав:
«Великий организатор Сталин, понявший, что даже русского крестьянина можно привести к социализму, он, этот великий математик и психолог, пытается (ах, как точно! – С.К.) использовать для своих целей своих противников, способностей которых он никоим образом не недооценивает. Он заведомо окружил себя многими людьми, близкими по духу Троцкому».
А далее Фейхтвангер написал так, что я это выделю отдельно и жирно:
«Его считают беспощадным, а он в продолжение многих лет борется за то, чтобы привлечь на свою сторону способных троцкистов, вместо того – чтобы их уничтожить. И в упорных стараниях, с которыми он пытается использовать их в интересах своего дела, есть что-то трогательное».
Но это было написано о Москве зимы и весны 1937 года, об эпохе, когда Сталин еще пытался убедить своих младших товарищей по партии словом…
Но слишком уж многие из них, говоря попросту, возомнили о себе.
На февральско-мартовском Пленуме Сталин о таких сказал:
«У нас некоторые товарищи думают, что если он нарком, то все знает. Думают, что чин сам по себе дает очень большое, почти исчерпывающее знание. Или думают: если я член ЦК, стало быть, не случайно я член ЦК, стало быть, я все знаю…»
И горько добавил:
– Неверно это…
Но и этому не вняли.
Кто-то еще и кукиш в кармане держал. Да уж и не кукиш, а бомбу. А было немало и таких, кто хотел не «решать все», а есть жареного гуся, «смеяться и любить»…
Вчитаемся, уважаемый читатель, в строки письма Кагановича Сталину от 12 октября 1936 года… О чем пишет младший товарищ старшему?
О, пардон, бабах?
Или, может, о достоинствах дорогих вин?
Или о красотах какой-нибудь там Венеции, наконец?
Нет… Между подробными сообщениями о том, что на Горьковском автозаводе «мотор, сцепление, коробка скоростей и задний мост имеют крупные дефекты» и как предполагается брак исправлять, и докладом об «испанских делах» Каганович пишет и вот что:
«По вопросу о семенах, по которому Вы давали указания, сейчас проводится большая работа сельхозотделом ЦК. Выяснилось, что по гречихе ни в институтах, ни в Наркомземе нет людей, которые занимались бы сортами гречихи или хотя бы даже имели знакомство с этим вопросом. По просу – та же картина… По яровой пшенице установлено уже, что районирования сортов нет. Наркомзем рекомендовал для всей средней полосы, включая Сибирь, сорт цезиум 0111. Теперь установлено, что этот сорт наиболее поражается головней и уступает сортам лютесценс 062 для европейской части и сорту мильтурум 0321 для востока.