Страница 17 из 64
Ельцину все это не нравилось. Он вылетал в Рейкьявик, где ему и без Буденновска придется отвечать на многие неприятные вопросы политиков, связанные с ситуацией в Чечне, а тут ещё и Басаев... Понимаешь: вот!
По прошествии времени Степашин не раз возвращался к вопросу: «А надо ли было лететь? Надо ли было лететь Ерину?» Многие отвечали однозначно нет. С точки зрения логики, он с этим соглашается. Ну что в той ситуации может директор ФСБ, в подчинении которого на месте всего один, ну два десятка офицеров? Буденновский горотдел УФСБ по Ставропольскому краю, как впоследствии оказалось, вместе с водителем и секретаршей насчитывал 6 человек. Подтянутые из Москвы и Ставрополя силы специалистов-техников вполне могли решить поставленную перед ними задачу. Локальную задачу для спецслужбы. Своих сил, как уже отмечалось, у ФСБ не было. С августа 1991 года известная всему миру группа «Альфа» была в подчинении ГУО - Главного управления охраны при Президенте России. Бывший «Вымпел» в сентябре 1993 года был по указу Ельцина передан МВД. Вернее, его остатки. Из 1117 человек по штату в МВД перешли единицы.
Своего силового блока Степашин в спецслужбе создать ещё не успел. Вновь образованное Управление специальных операций насчитывало 18 человек, во главе с бывшим командиром «Вымпела» генералом Герасимовым. Они себя зарекомендовали отлично в период штурма Грозного. Но 18 бойцов, даже во главе с генералом, все равно 18... Пусть даже 18 Рэмбо.
Вылетели вечером. Прибыли в Буденновск затемно. Вместе с директором ФСБ в Буденновск вылетел вице-премьер - министр по делам национальностей Николай Егоров. Поездка ему далась тяжело, ускорив развитие болезни - рака легких. Еще в начале 95-го он начал страдать от этого недуга, мучаясь ночами под обстрелами в Грозном от болей. Но боя не покинул. И вылетая в Буденновск, он запасся болеутоляющими.
В Буденновске их встретили Виктор Ерин, его заместитель Михаил Егоров и заместитель Генерального прокурора Гайданов. Ерин ввел прибывших в курс дела. Его приказом главным оперативным начальником был назначен Михаил Егоров. С этого момента все его указания получали силу приказа двух министров.
Практически всю ночь шли обсуждения, что и как делать. Теоретически Степашину было проще всех. Маленькая группа специалистов ФСБ со своими обязанностями справилась отлично. Через несколько часов здание больницы было оборудовано техникой и руководитель операции имел полное представление о том, что происходит в «логове» противника. Но это только теоретически. Практически же Степашин, как и его коллега по МВД, полностью принял на себя ответственность за операцию. За её последствия.
Даже неспециалисту было ясно, что дело проигрышное. Сегодня, по прошествии многих лет, даже люди искушенные нет-нет да и заявят, что, дескать, «Альфа» и СОБРы могли и «штурмануть», и уничтожить боевиков. Да вот, дескать, Черномырдин помешал... Но на месте было виднее. Штурм неизбежно привел бы к многочисленным жертвам не столько с обеих сторон. Погибли бы и мирные люди, находившиеся в здании.
Старшим по переговорам был назначен начальник УВД Ставропольского края Медведицкий. Степашин вспоминает, что Басаев затребовал высокую планку по заложникам. «Готовы были идти и я, и Ерин, и Егоров, но этого нельзя было делать. В переговорах с бандитами надо иметь возможность маневра...»
Переговоры переговорами, но полная картина проявлялась постепенно. Ночью из больницы приходили люди, которых намеренно отпускали бандиты. Они сообщали новые подробности, уточняли недостающие детали. Не обошлось и без истерик. Больные, отпущенные на волю, рыдали, призывали принять все условия Басаева, спасти людей. Их можно было понять, но... Условие было одно немедленный вывод всех наших войск из Чечни и признание независимости Чеченской Республики.
Президент перед отлетом в Исландию снова принял доклад министра внутренних дел, выслушал последнюю информацию и снова потребовал принять самые жесткие меры...
Ночью прибыла «Альфа». Московская и краснодарская группы. Командир «Альфы» Александр Гусев развел руками - в таких условиях действовать не приходилось, да и проблематично, возможно ли. Первый этаж заминирован, подходы под прицелом снайперов. Подавить их не было никакой возможности, так как живым щитом в окнах стояли женщины. Тем не менее штаб сел за разработку операции. Несмотря на психологическую несовместимость спецподразделений бывшего КГБ и МВД (считалось, что одни работали в белых перчатках, другие в сапогах), сегодня все противоречия необходимо было отбросить, подчинив совместные усилия решению общей задачи. Впрочем, все противоречия, пусть даже технического свойства, устранить так и не удалось.
Шла разработка штурма, а переговоры не прекращались ни на минуту. Степашин взял на себя весьма деликатную миссию: встретиться с чеченскими авторитетами, которые должны были убедить Басаева, повлиять на него.
В Буденновск были срочно доставлены Руслан Лабазанов, брат Басаева Ширвани, другие фигуры, способные хоть чем-то помочь...
Но и Лабазанов и Ширвани Басаев скептически отнеслись к этой идее. Более того, Ширвани, что называется на голубом глазу (Степашин заметил у него удивительно голубые глаза), предложил свое решение проблемы. Жестокое и, по его мнению, единственно верное.
«Уважаемый Сергей Вадимович, - они всегда так обращались к Степашину, - вам необходимо сейчас задержать меня, взять в заложники родственников Басаева, которые находятся в Ведено, привезти их сюда. Вывести перед больницей и сообщить Шамилю, что, если он не покинет больницу и не отпустит людей, все они будут расстреляны. А потом исполнить это, расстреливая по одному...»
«На это мы пойти не можем...» - качнул головой обескураженный Степашин.
«Если вы этого не сделаете, вы проиграете...» - Интерес к беседе Ширвани мгновенно потерял.
Тогда же Степашин от Ширвани узнал, что семья Басаева жива, вопреки упорно распространяемым слухам. Кое-кто пострадал, когда охотились за Басаевым, но близкие родственники живы.
А ситуация усугублялась. Пока штабные колдовали над схемами, Басаев пытался активизировать ситуацию. Начались расстрелы заложников. В основном жертвами были военнослужащие. Оставшийся «на хозяйстве» Виктор Черномырдин не уходил со связи. Степашин докладывал обо всем, в том числе о самых, на первый взгляд несущественных деталях.
Неожиданно для всех премьер взял штурвал на себя. Этот странный и нелепый поступок у многих руководителей операции вызвал шок, закончившийся витиеватой тирадой, самым приличным словом в которой было слово «премьер»...
И хотя в тот момент Степашин тоже потерял дар речи, однако по прошествии лет он несколько смягчил свою оценку ЧВС: «Я понимаю, понимаю Черномырдина как человека. Трудно из Москвы чувствовать оперативную обстановку, но, если быть совершенно откровенным... Я бы не стал и в чем-то обвинять Черномырдина, хотя кое-кто пытается на него повесить все то, что произошло там. Спецслужбы и МВД должны заниматься своими делами, политики, своими. Но, безусловно, выход второго лица в государстве, находившегося в Москве, отсек возможность ведения с ним какого-либо диалога. Все!» Поразительно, но по прошествии стольких лет, испытав все, что можно было испытать, - взлеты и стремительные падения, предательство друзей и вчерашних товарищей по работе, - получив возможность сегодня свести счеты со своими обидчиками, которые подвергли его столь унизительным испытаниям, Степашин остается верен себе. Он не пытается переложить свою, может быть, в данном случае мифическую ответственность за случившееся на кого бы то ни было. И дело здесь не в дружбе или особых отношениях с Черномырдиным, дело в принципе. Каждый должен нести свой крест сам. Каким бы тяжелым он ни был.
По сути дела, Басаев получил карт-бланш, хотя было понятно, что ни президент, ни премьер никогда бы не приняли решение о выводе всех войск из Чечни.
Все разговоры, компромиссы и предложения после этого разговора просто-напросто отметались. Стало ясно, что нужны какие-то экстраординарные меры.