Страница 98 из 108
Мы отправились на улицу Сент-Оноре к очаровательной торговке драгоценностями. Все рассмотрев, раскритиковав, поторговавшись и поспорив о цене множества вещиц, мы вышли из лавки, так ничего и не купив. Я вернулся домой к обеду. После обеда я поднялся к себе и стал ждать господина Леду. Он сдержал свое слово и прибыл около трех. Поприветствовав отца, духовник задержался у него для короткой беседы, а затем спустился ко мне в сад, где прежде всего прочитал мне статью из альманаха янсенистского толка и только потом наконец спросил, какого рода признание я хочу ему сделать. Я ответил, что разговор будет происходить у председателя де Мондорвиля и моя карета ждет во дворе. Если он не возражает, мы тотчас отправимся к председателю. Он согласился, и мы поехали. Дорогой маркиз, я, как и подобает молодому судейскому советнику, привык мчаться по улицам Парижа во весь опор; впрочем, лошади мои иначе и ездить не умеют. Господин Леду, привыкший разъезжать в экипажах исключительно со святошами и старухами, был в ужасе от той скорости, с которой мы мчались, и попросил меня приказать моим людям сбавить ход: служителю церкви не подобает нестись сломя голову, словно желторотому юнцу. Он даже процитировал по-латыни отрывок из постановления Иерусалимского собора, дозволяющего возницам не слушаться своих господ, когда те приказывают им гнать коней во весь опор.
Признаюсь вам, маркиз, по дороге я пережил немало неприятных минут: множество господ, чьи упряжки были заведомо хуже моей, то и дело обгоняли меня, стрелой проносясь мимо. Беседа наша тоже не клеилась, я только раз рассмеялся, когда господин Леду, проезжая мимо Оперы, по ошибке перекрестился. Председатель был в превосходном настроении. Уговорив господина Леду выпить немного прохладительного, мы приступили к разговору. Когда ты в компании, мысль твоя всегда более дерзка. Я заявил всем, что люблю Розетту, а так как из-за меня она попала в заточение, то я обязан сделать все, чтобы ее оттуда вызволить. Не зная, как долго мой отец намеревается держать ее в приюте, я даже был готов согласиться больше не видеться с ней — при условии, что ей предоставят возможность жить в довольстве и неге. Благочестивый наставник, к моему удивлению, слушал мои речи вполне миролюбиво. Он не стал читать мне мораль, ограничившись изящной и немногословной проповедью, произнести которую он был обязан. Но, начав с похвалы благоразумию отца и порицания моего необдуманного поведения, он заявил, что, будучи служителем Господа, а также по убеждениям, не может вмешиваться в это дело. Напрасно я уговаривал его. Пропустив мольбы мои мимо ушей, господин Леду торжественно попросил меня более не утомлять его слух просьбами подобного рода. Я уже было совсем отчаялся, как вдруг председатель небрежно обронил:
— Что ж, жаль, ибо девица эта отличается весьма возвышенными качествами. Она вместе с другими совершила паломничество на кладбище Сен-Медар к могиле священника-янсениста, где впала в экстаз и на нее нашло озарение[63].
Разумеется, дорогой маркиз, Розетта понятия не имела ни о каких янсенистах, никогда не отличалась ясновидением, а в экстаз впадала только во время любовных игр. Однако выдумка председателя мне очень помогла в деле вызволении Розетты, ибо без помощи господина Леду мне вряд ли бы удалось это сделать.
У почтенного Леду была единственная слабость: он был ревностным янсенистом и, когда он слышал, что кто-то хотя бы на малую толику склоняется к сему учению, готов был помогать неофиту во всем. Я не стал его разубеждать, решив подождать до конца задуманного предприятия. Главное — убедить человека, что он действует по собственному желанию, и не разубеждать его в этом до окончания предприятия.
Поразмыслив, господин Леду спросил нас, точны ли те сведения, кои мы только что сообщили ему о Розетте. Разве мы могли разочаровать его? И наконец в нем заговорило милосердие, сердце его умилилось, и он пообещал вскоре встретиться с нами и сообщить свое окончательное решение. Господин Леду покинул нас, и мой экипаж отвез его на благотворительное собрание. Карета председателя доставила нас в Оперу: кажется, в тот день давали «Школу любовников», однако автора я припомнить не могу. Мы с председателем поздравили друг друга с успешным продвижением нашего дела, ибо за него взялся сам господин Леду. Спектакль нашего внимания не привлек; мы, в основном, развлекались тем, что разглядывали дам и злословили на их счет.
На следующий день я написал Розетте письмо, где сообщил, что мы решили выдать ее за сторонницу учения Янсения[64], и предупредил, что в случае необходимости ей придется сыграть эту роль. Однако чего не сделаешь ради свободы? Я даже послал ей несколько книг, излагающих основы янсенизма и краткую его историю. Чтение давалось юной неофитке нелегко. Меня же это приключение начинало забавлять. Вскоре я известил Розетту, что вынужден вместе с отцом уехать в деревню и пробыть там несколько недель, но она не должна отчаиваться: Лавердюр будет держать мою любимую в курсе всех дел.
Заметьте, дорогой маркиз, я не пожелал сказать председателю, что его слуга, переодеваясь в женское платье, от моего имени посещает Розетту. Впоследствии вы вспомните о сем уточнении.
Мы уехали в отцовское имение. Розетта усиленно читала присланные ей книги, готовясь исполнить роль, о которой я написал ей в своем последнем письме. Времени для чтения и для слез, кои проливала она, проклиная мою выдумку, у нее было предостаточно. Однако не будем забегать вперед.
Отцовское поместье, куда мы отправились, находилось в Пикардии. Воздух там здоровый, пейзажи великолепные, дом, хоть и не новый, обустроен превосходно. Этот дом был похож на тех женщин, которые, утратив свежесть юности, приобрели очарование зрелости, отчего стали еще привлекательней, и встречаться с ними стало еще приятней. Несколько дней мы жили уединенно, не нуждаясь в обществе: отец приехал в эти края уладить кое-какие свои дела. Постепенно окрестные дворяне, прознав про наш приезд, стали наносить нам визиты. Вежливость заставила нас отвечать тем же. Наши приемы пришлись всем по вкусу; нас также принимали как нельзя лучше. Пикардийцы в большинстве своем люди душевные, не склонные к лицемерию. Их хорошие стороны заслуживают всяческого уважения, однако стоит их попросить сделать что-нибудь, не соответствующее их природным наклонностям, как они тотчас начинают уворачиваться, хитрить и лукавить.
Дома, где нас принимали, не заслуживают специального описания. Упомяну только об отставном офицере, жившем в полуразвалившемся замке. Счастливо избежав ужасов наводнения, офицер сей, едва сводивший концы с концами, надменно отверг помощь соседей, искренне желавших ему добра. Гордыня его питалась сознанием того, что его предки — в отличие от предков соседей — служили под знаменами Филиппа Августа[65] и имели счастье сложить голову в битве при Бувине. Был я и в доме, убранство которого по местным меркам считалось роскошным. Однако настенные шпалеры были откровенно изъедены временем. Меня везде встречали приветливо, но если говорить о женщинах, то мне попадались только провинциальные жеманницы, чей круг чтения ограничивался забавной поэмой господина Грессе[66]. Встречался я также с монахами. В мою честь они не раз устраивали шикарные трапезы. Разумеется, я бы предпочел приемы, устроенные людьми светскими, ибо все, что связано с попами, мне глубоко противно. Словом, дорогой маркиз, целых шесть недель я — один или вместе с отцом — наносил визиты провинциальным дворянам, людям добрейшим, однако совершенно лишенным светских манер; а ежели среди них и встречались особы вежливые, то у них обычно напрочь отсутствовал вкус. Короче говоря, в провинции люди ведут себя так, как вели наши далекие добрые предки. Один наш зимний ужин в узком кругу стоит всех сельских развлечений вместе взятых. Напрасно пытался я завязать какую-нибудь интрижку: обстоятельства никак тому не способствовали. Когда же я пару раз обнаружил объекты, вполне достойные моих пылких устремлений, оказалось, что хорошенькие пикардийки имеют только горячую голову, а в остальном же холодны как лед.
63
…на нее нашло озарение. В 1729 году в Париже прошел слух, что возле могилы янсенистского священника Франсуа де Пари на кладбище Сен-Медар стали твориться чудеса: приходившие к могиле люди впадали в божественный экстаз и предсказывали будущее, больные и немощные излечивались от своих недугов.
64
Янсений Корнелиус (1585–1638) — голландский теолог, основатель учения янсенизма.
65
Филипп II Август (1165–1223) — французский король (1180–1223), разбивший 27 августа 1214 года при Бувине коалиционные войска под предводительством германского императора Оттона IV.
66
Грессе Жан-Батист (1709–1777) — французский поэт и драматург, автор сатирической поэмы «Вер-Вер», высмеивавшей монастырские нравы.