Оазис

Но Асе и Вике понравилось, они даже бросили краситься и принялись с живым интересом расспрашивать Яринку о деталях её предстоящего дебюта. Я же всё смотрела на подругу, пытаясь под маской оживления разглядеть её настоящие чувства. Но она выглядела такой искренней в своём радостном предвкушении, что я, вконец смешавшись, решила отложить это до того момента, когда мы останемся вдвоём.

А вдвоём мы остались только ближе к ночи, когда старшие подруги покинули дом и на остров опустились сумерки. С трудом дождавшись хлопка входной двери, закрывающейся за Аллой, которая, как обычно, уходила последней, проконтролировав сборы остальных, я босиком сбежала на первый этаж.

Яринка сидела на диване, поджав ноги под себя, и бездумно щёлкала пультом от телевизора, лицо её было непроницаемо. На цыпочках я пересекла гостиную и осторожно присела рядом, прикоснулась к её плечу.

– Ярин? Ты как?

Подруга повернулась ко мне, чуть улыбнулась.

– О, Дайка… ты знаешь, всё так странно. Когда я была маленькая, то дома, если не было отца, мне нравилось танцевать перед телевизором, под разные концерты. Я представляла себя там, на сцене. Как будто это я вся такая красивая, в блестящем платье, с причёской, и это мне все хлопают. Единственное, что не нравилось, – сами танцы. Ну, ты же в приюте видела эти концерты? Там все в дурацких сарафанах, и танцуют так, словно лишний раз двинуться боятся. И тогда я выключала телевизор и начинала танцевать сама, и сама придумывала себе танец. Скакала, как коза, по креслам, по дивану, трясла волосами, падала на пол. Мама смеялась, говорила, что таких танцев не бывает, – Яринка зачем-то стукнула пультом о коленку, и засмеялась. – А ведь тут я танцую именно так!

Я недоверчиво посмотрела на неё. Не считая первого и единственного раза, когда мы вдвоём пришли в зеркальный зал с шестом, больше мне там бывать не довелось, и, как танцует Яринка и другие девушки, я не видела, хоть и имела некоторое представление.

– Там… пока танцуешь, надо раздеваться?

– Когда как, – беззаботно отозвалась подруга. – В дебютном танце я раздеваться не буду, Ирэн говорит, нужна интрига, нельзя всё показывать сразу. Но костюм классный! Юбочка отстёгивается, и получается почти как купальник.

Я вспомнила все те липкие взгляды, которыми гости провожали Яринку на пляже, когда она легко бежала к воде: тонкая, загорелая, с летящим за ней шлейфом медных волос, – и не придумала, что ответить, кроме:

– Ярин, прости меня…

Она удивлённо подняла глаза.

– Простить? За что?

– За всё вот это. Если бы не я… тебе и не пришлось сейчас…

Я смешалась, не зная, как лучше выразить свои мысли. Не пришлось что? Танцевать полуголой перед пьяными мужиками? Стать очередным приобретением кого-то из них?

Но моя Яринка не была бы моей Яринкой, не пойми она меня и без всяких слов.

– Да ну, брось. Ты думаешь, я собиралась на всю жизнь остаться девственницей?

Теперь я удивлённо уставилась на подругу.

– А?

– Дайка, ты разве ещё не видишь? Я довольна. Меня всё устраивает. Тебе не за что извиняться.

– Довольна?

– Ну конечно, – Яринка щёлкнула пультом, убирая звук телевизора. – Ты помнишь, о чём нам говорила Ирэн, когда мы пришли к ней подписывать контракт? Так вот, я долго думала над этим и поняла, что она права. Во всём. Ты считаешь, это здесь несвобода? Нет, несвобода – это там! Дайка, честное слово, я ещё никогда не чувствовала себя такой свободной, как сейчас! Мне же всё можно! Мне никто не указывает, как надо себя вести, что говорить, что делать. Неужели ты этого не чувствуешь?

Я честно попыталась почувствовать, даже прикрыла глаза. Ведь в одном Яринка сейчас точно права: в приюте свободы не было, не было даже тени её. Мы не могли не только поступать по своему усмотрению, но даже наши мысли и желания контролировались. Разве нам не внушали, что господь знает все помыслы своих созданий и обязательно накажет за те, которые не будут достаточно благочестивыми? Поэтому с тем, что раньше мы были глубоко несвободны, я не могла не согласиться. Но есть ли свобода в Оазисе? Да, здесь нас не окружили забором, нам не диктуют, во сколько ложиться спать, во сколько подниматься, какие книги читать, какие вещи носить, какими молитвами молиться. Но сильно ли отличается бетонный забор от синего моря, если за его пределы так же нельзя выйти? Велика ли разница между запретом оголять тело и запретом не оголять?

Нет, свободы я не ощущала ни в приюте, ни – в равной степени – здесь. Но осуждать Яринку за то, что она считает иначе, не могла и не хотела. Подруга не виновата в том, что ни разу в жизни ей не довелось познать истинной свободы. Той, что была у меня в бескрайней тайге, где ни границ, ни заборов, ни берегов…

Яринка наверняка разглядела тоску в моих глазах, потому что погрустнела сама.

– Ну, Дайка… Ну, серьёзно, что ждало нас там? Как и говорила Ирэн – или в общагу, или замуж за старика. Чем лучше? А здесь… мне нравится танцевать! И что плохого в том, что гости будут смотреть, как я танцую? Это не так-то просто, как кажется со стороны, особенно на шесте, пусть хоть кто-то оценит! И что без одежды… почему я должна стесняться своего тела? Тело – самая естественная в мире вещь, оно есть у всех. А остальное… и тут девочки правы. Какой мужчина достался бы мне там?

Яринка подняла брови и замолчала, ожидая от меня ответа. Я вяло пожала плечами. Хоть убей, но наличие мужчины в своей будущей жизни я до сих пор как-то не рассматривала, всегда были проблемы поважнее.

– Вот видишь, – удовлетворённо кивнула подруга. – В лучшем случае никакой, в худшем – старикан вроде Львовича, который исчез сразу, как узнал, что я не круглая сирота.

– Ну а здесь-то что? – не выдержала я. – Какие бы мужчины ни были здесь, замуж они тебя не возьмут.

Яринка презрительно оттопырила нижнюю губу.

– И хорошо! Что делать замужем? Готовить, носки стирать да детей рожать, пока муж в места вроде нашего Оазиса похаживает?

На этот раз брови подняла я. Очень интересно, откуда у подруги такие познания о замужней жизни?

Яринка вздохнула.

– У Гаспаровны ведь не только я бываю. Туда много девушек ходят танцевать и репетировать, болтаем с ними. Так вот те из них, кто был замужем, все говорят – здесь лучше. И сама жизнь лучше, и мужчины лучше, чем их муженьки были.

– Но ведь, – я замялась, не зная, как лучше выразить свою мысль. Удивительно, но за всё время, проведённое здесь, я до сих пор не научилась прямо говорить о таких вещах. – Ведь плохо то, что мужчин этих… тут у тебя много будет.

– Почему плохо? – не дрогнула подруга. – Кто придумал, что у девушки должен быть один мужчина? Они и придумали, чтобы самим гулять, а нам запретить. А я, может, хочу много любовников! Много классных, красивых, богатых любовников!

Она с мечтательным вздохом откинулась на спинку дивана, потянулась. Но, перехватив мой ошалевший взгляд, поспешила успокоить.

– Но ты за меня не бойся. Для начала я себя постоянника найду. Одного. А там посмотрим.

Я быстро прокрутила в уме всё, что слышала о том, как происходит в Оазисе дебют новой девушки, и усомнилась.

– Аукцион же будет. Кто больше заплатит, тот и… а вдруг он потом не захочет стать твоим постоянником?

Яринка снисходительно усмехнулась.

– Вот увидишь, не только захочет, но это даже будет тот, кого я сама выберу. Я, а не он. Помнишь, что Алла говорила? Это не они имеют нас, а мы их! И выбираем тоже мы. Главное – помнить об этом.

Мне вдруг стало невыразимо грустно: впервые за всё то время, что Яринка была рядом со мной, я почувствовала себя одинокой. Подруга взрослела слишком быстро, менялась на глазах и внешне, и внутренне. Она уходила вперёд, а я не успевала за ней.

Но тонкая нить прежней, почти телепатической связи между нами осталась. Яринка встретилась со мной глазами, неожиданно придвинулась, положила ладони мне на затылок, и прижалась своим горячим лбом к моему лбу. Шепнула совсем другим, прежним голосом: