Облава на волков

— Э-э-эй! — послышался голос, метель на мгновение затихла, и в двух десятках шагов мелькнула фигура Стояна Кралева. — Кто там? Киро, ты?

— Я, — отозвался Киро Джелебов.

— Я уж из сил выбился… помоги! Сюда…

Метель снова его скрыла, а Киро вспомнил, как несколько лет назад молча попросил его о помощи, но не получил даже сочувствия. Тогда только что прошла кампания развенчания культа личности, Стоян Кралев был снят с поста секретаря партбюро и только что назначен председателем кооперативного хозяйства. В хозяйстве пало четыре лошади, и санитарные власти установили, что они были отравлены. Киро еще с вечера заметил, что лошади больны, сообщил об этом председателю и потребовал, чтобы из города тут же вызвали ветеринара. Стоян Кралев, который уже лег спать, выслушал его через окно и велел до утра не отлучаться от лошадей. Утром послали за ветеринаром, он приехал лишь под вечер и застал лошадей уже мертвыми. Было начато следствие, и подозрение пало на Киро Джелебова. Следователь не только не истолковал в его пользу тот факт, что он вовремя предупредил председателя о заболевших лошадях, а, наоборот, счел это подтверждением его вины, потому что, мол, преступник иногда сам сигнализирует о преступлении с целью обеспечить себе алиби. Одного из конюхов, непосредственно отвечавших за павших лошадей, весь тот день не было на месте, другой ничего не знал. Лишь Стоян Кралев мог бы помочь Киро или хотя бы облегчить его положение, и Киро попросил его сказать, что он думает о происшествии. Стоян Кралев пожал плечами и все время, пока шел допрос, молчал. В конце концов следователь отпустил Киро, но дал ему понять, что отсутствие улик совсем не означает, что с него сняты все подозрения.

И так бывало всегда, когда в животноводческой бригаде случались какие-нибудь неприятности. Пропадало ли там что-нибудь, появлялись ли болезни, погибала ли скотина и трудно было установить, по чьей вине, — за все должен был отвечать он, и не только как бригадир, но и как прямой виновник. Люди из его бригады привыкли сваливать на него вину за любой промах, и этим пользовались недоброжелатели кооператива. Они саботировали работу, умело прикрываясь прочно приставшей к нему дурной репутацией. Стоян Кралев, со своей стороны, использовал старый испытанный прием — играл на том, что человек, впавший в немилость, становится послушным и исполнительным и даже может оказывать руководству особого рода услуги. В присутствии Киро он не раз говорил, что, мол, некоторые люди находятся в таком положении, что должны во все глаза следить за остальными кооператорами и обо всех их проступках тут же сообщать, потому что в противном случае — ничего, мол, не попишешь — их самих будут считать виновниками или, по крайней мере, соучастниками провинившихся. «Еще и доносчиком хочет меня сделать, совсем уж в грязь втоптать», — думал Киро и при каждом удобном случае настойчиво просил, чтобы его послали работать в поле.

— Какой бы ты там ни был, но работник ты хороший, — отвечал Стоян Кралев. — Животноводческой бригаде без тебя не обойтись, так что на другую работу я тебя посылать не стану. Мы, Джелебов, ценим хороших работников и никому не собираемся мстить, как думают некоторые. Подходим к каждому индивидуально и оцениваем его трудовой вклад, независимо от того, допускает ли этот работник идейные слабости или нет. Мне ничего не стоило заслать тебя куда следует, когда твой сын эмигрировал, а я вместо этого назначил тебя бригадиром. Теперь я могу сказать тебе по секрету, что меня сняли с должности секретаря партбюро только за недостаточную бдительность, за то, что я проморгал твоего сына. Другими словами, если б я крепко держал в руках таких, как ты, я занимал бы теперь другой пост.

В такие моменты Киро Джелебов ощущал, как знакомый острый спазм сжимает ему горло и жаркими волнами разливается по телу. Часто, особенно в первые годы после бегства Марчо, он впадал в это состояние отчаянного, мутящего разум озлобления, но случайные обстоятельства всегда мешали ему дойти до крайности. Конечно же, он мог убить Стояна Кралева в любое время, но после минут сильного возбуждения ему удавалось превозмочь свою ненависть, и он начинал даже бояться возможного убийства. Спокойно обдумывая свое положение, он находил, что при данной политической ситуации оно и не может быть иным и что только время отодвинет его вину в прошлое. Отношения между людьми изменятся, они уже начали меняться, многое забудется, следовательно, надо терпеть и ждать. Когда он рассуждал так смиренно и трезво, он оправдывал и Стояна Кралева — в конце концов, тот лишь орудие в руках вышестоящих и выполняет чьи-то указания, так же как и его подчиненные пляшут под его дудку. На его секретарском месте любой действовал бы точно так же, иначе отстранили бы его самого. Так что и тот, другой, не стал бы нянчиться с человеком, который так долго не желал вступать в кооператив и у которого к тому же сын совершил политическое преступление. Разница могла быть только в обхождении, но это дело характера. Стоян Кралев — человек скоропалительный, рассусоливать не любит, что у него на уме, то и на языке. Потому его и сняли с секретарей, нет у него к людям подхода…

Перенеся столько тяжких оскорблений, изранивших до крови его гордость и достоинство, Киро Джелебов, быть может, и не нашел бы покоя в одном лишь смирении, если бы не черпал упования еще и в Библии. Он открывал эту книгу еще в молодые годы и смотрел, что вписал на чистые ее страницы его дед, а позднее добавил отец. На листах семейной летописи его дед Киро записал химическим карандашом имена всех или почти всех представителей рода, от своего прадеда до внуков, а также важнейшие события их жизни. В самом корне большого семейного древа был обозначен некий Ангел, производитель шнура и торговец, живший где-то во Фракии. За ним следовали двое его сыновей и дочь, их сыновья и внуки, одним из которых был дед Киро, в молодости живший в Сливене и оттуда переселившийся в Добруджу. Дед Киро записал день своей свадьбы с Гроздой и дни рождения своих детей. Вслед за ним старый Марко Джелебов отметил синими чернилами день своей свадьбы, дни рождения трех своих сыновей, преждевременную смерть дочери и жены. И в конце — день свадьбы первородного сына Киро. Марко умер в пятьдесят четыре года от разрыва сердца во время молотьбы, когда подавал снопы на скирду. До последней минуты он был совершенно здоров, слыл человеком строгим и замкнутым и подпускал к себе только детей, уверяя, что лишь они — настоящие люди. После его смерти Киро Джелебов перебрался в свой теперешний дом, вместе с утварью перенес и Библию и через несколько месяцев вписал в семейную летопись рождение Марчо. Через некоторое время у среднего его брата родилась девочка, младший брат женился, Киро отметил и эти события и стал таким образом летописцем рода. Когда он перечитывал имена своих далеких предков, он невольно напрягал воображение, чтобы представить себе их лица, голоса, одежду и жизнь, и при мысли о том, что в его жилах течет кровь всех этих людей, испытывал странное чувство. Судя по коротким заметкам о каждом из них, это были люди гордые и непримиримые, с разными склонностями и разными судьбами. Среди них были ремесленники, торговцы, священники и учителя, один ополченец[30], двое офицеров, один сосланный в Анатолию, один повстанец из отряда Хаджи Димитра[31] и Караджи, была и молодуха Кирка, «зарезавшая себя серпом, поелику была опоганена турками», а брат ее Димо отомстил за нее, перебив одну турецкую семью; далее записи сообщали, что Атанас, который был коммунистом, пропал во время событий 1923 года, бабка Мина родила восемнадцать детей, а некий Мирчо оказался в России и внуки его теперь живут в городе Николаеве. Имена всех этих людей переходили из поколения в поколение, сохранившись до наших дней, и это выглядело как чудо. Имя прапрадеда Ангела, которое носили еще многие Ангелы, теперь перешло к Анё, другие его сыновья, как и сыновья и дочери его братьев, носили те же имена, которые были вписаны в родовую летопись. Ему самому досталось имя молодухи Кирки, жившей в мрачные времена рабства и насилия и решившей лучше покончить с собой, чем жить опозоренной. Он пытался вникнуть в драму этой молодой женщины, как и в судьбы всех остальных, и погружался в тайны двухвекового рода, раскиданного по всей Болгарии и по соседним странам, преодолевшего неисчислимое множество всяких превратностей, прошедшего через огонь и кровь, чтобы ныне жить в нем и его сыновьях, в его братьях и их сыновьях.

30

Ополченец — участник болгарского ополчения, добровольно участвовавшего в русско-турецкой войне 1877—1878 гг.

31

Хаджи Димитр (1840—1868) — герой борьбы болгарского народа за освобождение от османского ига.