Страница 41 из 54
Дом Степчак на краю деревни. Над крышей хаты ветви раскинул тополь, вдоль хворостяной ограды — вишни. На дворе пусто — ни кур, ни собаки, ни кошки. Только на беленой стене прогревают и разминают крылышки зеленые и серые мухи, да воробей бежит под сень сарая от мужских гостей. Евсеев шумит: «Ей, хозяева, кто в доме есть!»
Сперва сени, потом горница, потом вокруг печи — в закуток, там лежанка за занавеской. Воздух стоит здесь бабий. А вот и Евдокия — квадратное лицо, свалявшиеся волосы, уши какие-то ненормальные. Зрачок шевелится.
— Ну, как, Евдокия Кузьминична, дела? Поправляемся? Или как? — масленым голосом разговаривает инструктор. — Киваешь, значит, лучше стало. Вот и хорошо!
Евдокия Степчак слушает Евсеева, а смотрит на Бушуева. Бушуев покашлял, сердясь на устройство мира: такая неказистая баба становится приманкой для мужиков, а враг ничем не брезгует.
— Для твоей пользы, баба, нужно осмотр тебе сделать. Поняла? Твои органы осмотрим, — Евсеев наклонился и потянул одеяло на себя. Жменью Евдокия попыталась одеяло удержать. — Ты чего! — возмутился инструктор, — никогда врачу не показывалась? Вот темень! Осмотр сейчас, поняла? Видишь, врач специально для осмотра пришел. Ну вот, так лучше. Была бы девкой — куда ни шло!
Бушуев сглотнул слюну. Хотя груди с коричневыми сосками имели вид нечистых мешков, а руки и короткие ноги росли из туловища Евдохи толстыми суставами, — все баба. И если не присматриваться и дать воображению волю…
Степчак попыталась подняться.
— Лежи, не мешай! — ссадил ее Евсеев.
— Ты признаки давай! — приказал сиплым голосом лейтенант Бушуев.
— Для этого надо срамные губы освидетельствовать, — прошипел инструктор. — Ноги-то раздвинь. Что тебе говорят!
Евдокия зашевелилась, подняла колени и сжала их. Евсеев попытался заглянуть под колени.
— Темно тут, — выругался он, — ничего не видно.
Бушуев словно с самого начала знал, что у этого Евсеева ничего не получится.
— Вот тебе спички.
— Она сопротивляется! Подержите ее! Ну, держите, мне не раздвинуть ноги-то! А как я буду спичку держать?
Они вдвоем навалились на женщину. Евдокия задвигала руками и ногами. Военнослужащие запутались в большом лоскутном одеяле. «Ты дашь нам, сука, осмотр сделать…», «Никакая ты не больная, кулацкая гадина…». Борьба шла мутная и дурацкая. Выбившись из сил, мужчины отстали — потные, со сбитым набок обмундированием. Евдокия натянула на свое тело откуда-то взявшуюся тряпицу: на грудь, на лоно, как на картине соответствующего содержания, и с удовлетворением замерла.
— Ну, что с признаками? — спросил Бушуев санинструктора на улице.
— Зря я с этим делом связался, — бесстрашно заявил Евсеев.
— Приказ будет — и не то сделаешь! — прошипел старший лейтенант.
— Это верно, — дружелюбно согласился сержант.
Утром в Бугаевку стали прибывать роты других батальонов. Пришел саперный взвод. Над деревней пролетел «кукурузник» — самолет также привлекался к операции по прочесыванию местности. Операция была задумана широко, батальоны других полков дивизии должны были выслать цепь навстречу цепи, которая будет двигаться со стороны Бугаевки. Безрукий председатель колхоза толпился со своими бабами у кирпичного развала, кое-как прикрытого крышей, — здесь размещалось правление артели. У него был с бабами уговор. Как от немцев очистят местность, так пойдет пахота, — хотя на чем, неизвестно: ни трактора, ни коня ни одного не имелось.
(Члены ВКП(б) сельской ячейки, рекомендовавшие председателя колхоза «Путь к коммунизму» т. Огольцова Ф. И. принять в партию, о нем писали:
Отец Огольцова — Огольцов И. И. с момента организации колхоза был руководителем полеводческой бригады. В своей работе использовал передовую мичуринскую агротехнику.
Огольцов Ф. И. закончил 7 классов, а затем курсы трактористов. Хотел стать летчиком, посещал районные курсы планеристов.
Ушел на войну добровольцем. Имел тяжелые ранения, демобилизован по инвалидности. Награжден медалью «За боевые заслуги».
Отец Огольцова — Огольцов И. И. и его брат — Огольцов Т. И., а также жена Огольцова И.И. — Огольцова О. К. были расстреляны оккупантами как коммунисты.
Огольцов Ф. И. выпивает, несдержан на язык, но при наличии этих недостатков может быть принят в ряды ВКП(б), если даст твердое обещание работать над повышением своего идейно-политического и морального уровня.
Из протокола заседания райкома ВКП(б) от 7 февраля 1943 года по вопросу утверждения решения первичной партийной организации д. Бугаевки о приеме Огольцова Ф. И. в члены ВКП(б).
Секретарь райкома Румянцев:
— Товарищ Огольцов, ты понимаешь всю тяжесть ответственности, которую берут на себя товарищи, рекомендующие принять тебя в ряды нашей партии. Ты готов оправдать их доверие?
Огольцов:
— Я уже с выпивками начал бороться. И с языком своим. Нам бы сев провести. Не посеем — конец Бугаевке.
Секретарь райкома:
— Нам подсказки не нужны, товарищ Огольцов. Чем можем, тем колхозу «Путь к коммунизму» поможем.)
От скопления народа, от солнечного денька, от стрекотания «кукурузника», суеты командиров, отвыкших за мирную весну от полевых карт, на которые утром они нанесли полосы для прочесывания, на улицах воцарилось праздничное воодушевление. И вот деревня опустела, солдаты за ее околицей вытянулись цепью, а потом ушли в степное марево, как на подвиг.
Что касается вчерашнего случая с Евдокией, то все жители о нем уже знали, хотя непонятно, как такие вещи узнаются, ибо Бушуев всегда молчал. Евсеев и подумать не мог о том, чтобы кому-нибудь открыться, ибо считал, что они со ст. лейтенантом Бушуевым опозорились. Евдокия же из хаты не выходила и никому не исповедалась. Но тем не менее вся деревня знала, что военнослужащие имели специальное задание — что-то увидеть в том бабьем месте и кому-то доложить. То, что исход дела был неясен, действовало на всех баб плохо, потому что могут начать искать у всех баб — начальство оголтело и упорно. И отдавать все равно придется, хотя пока неизвестно что.
В двух километрах от Бугаевки шла балка, в которой немцы нагородили землянок и блиндажей. Пока пехота перекуривала, саперы с щупами и миноискателями шныряли по балке. Мужики они пожилые, не спешат, но дело двигается. Один из них сунулся в землянку, а там в углу что-то зашевелилось. Сапер онемел. Выскочил на свет. Можно гранату кинуть, а потом посмотреть, что там шевелится. Но начальства много. А вдруг свой туда затесался.
— Отделенный, чуешь, кто-то там барахтается.
— Неужто диверсант! Братва, кто-то в землянке засел! — оповестил сержант окрестности.
— Здесь надо пехоту, наше дело мирное.
Пока отделенный ходил за автоматчиками, сапер не выдержал, заговорил:
— Ты кто там, свой или чужой?.. Вылазь своей волей, а то хуже будет… Я тебе хенде хох говорю, понял?.. Выходи, не ломайся. Никуда не уйдешь, нас тут тыща. Граната в трубу — и дело с концом. Ну и дурак ты, скажу я тебе!..
Потом сапер посвистел и позвал, как собаку, — такое ведь могло быть. Спутать человека с собакой в темноте вполне можно. Но только своих товарищей рассмешил.
— Ты бы его «цып-цып» позвал. Или «кис-кис».
Но тут показалась пехота. Все посматривали на некоего Вальку. Парень, сразу видно, отчаянный и злой.
(«Валька» — Валентин Петрович Козырев, 1917 года рождения, родителей не помнит. Воспитывался в Детском доме № 2 г. Ижевска, штамповщик завода «Промчас» им. Ворошилова. Беспартийный. Активно участвовал в работе бригады содействия милиции.)
Валька с грохотом метнул в землянку дырявую канистру, за канистрой в темноту нырнул сам. Пауза, потом послышалось:
— А ну вставай, вонючка! Руки, руки вверх!..
Другие хлынули в подземелье. На нарах лежал фриц в шинели, в сапогах, и даже зимняя шапка держалась у него на голове. Валька взял его за ворот шинели и потащил на свет божий. Здесь стало видно, что немец чуть жив. Пленный с головы до ног оброс грязью — налипшими перьями, сеном, ошметками глины, а может быть, и г… На штанах расползалось мокрое пятно. Но никто не смеялся, ибо умирающего смех уже не унизит.