Страница 144 из 184
Как обычно, Наполеон сохранял спокойствие перед лицом неудач. Кульм был не единственным ударом. Тогда же поступили известия о разгроме Макдональда на реке Кацбах 26 августа и о провале наступления маршала Удино на Берлин в результате неудачного столкновения с Северной армией Бернадота в сражении при Гросс-Беерене 23 августа.
Армия Бернадота состояла из трех «национальных» контингентов: шведского, русского и прусского. Самым малочисленным были шведы, а самым крупным контингентом — пруссаки. Промежуточное положение между ними занимал российский корпус Ф.Ф. Винцингероде, состоявший из 32 тыс. солдат и 120 пушек. В повествованиях о Северной армии всегда господствовала точка зрения прусской стороны. Пруссаки были не только самой многочисленной группировкой этой армии, но и сыграли решающую роль в двух сражениях, положивших конец попыткам Наполеона захватить Берлин, — при Гросс-Беерене 23 августа и при Денневице 6 сентября. В составе корпуса Винцингероде пехотой командовал граф М.С. Воронцов — выдающийся генерал, который за 1812–1814 гг. не раз отличался удачными действиями. Однако единственным случаем, когда у Воронцова и его войск не было шанса проявить себя с лучшей стороны, была осенняя кампания 1813 г. Напротив, роль прусских войск в сражениях, целью которых была защита столицы Пруссии, по понятным причинам стала частью прусско-немецкой мифологии.
То же самое можно сказать о ожесточенных стычках между Бернадотом и его прусскими подчиненными. Старшим офицером в армии Бернадота был Фридрих Вильгельм фон Бюлов.
В качестве подчиненного Бюлов являлся человеком, с которым было проще поладить, чем Йорком, но это не меняло кардинальным образом положение дел. Бюлов был умным, честным и хорошо образованным человеком, а также очень компетентным генералом; но при этом он был резким, прямым, самоуверенным человеком с неистовым темпераментом. Он мало времени уделял французам и практически не уделял его говорливому гасконскому перебежчику, который каким-то образом сумел взобраться на шведский престол и который, по мнению Бюлова, легко мог предать шведов, союзников, да и вообще любого, кто мог помешать его честолюбивым замыслам. Не улучшал отношения и тот факт, что после разгрома при Йене и Ауэрштедте в 1806 г. отряд Бюлова, по сути, сдался на милость корпуса Бернадота. По мнению одного нейтрального историка, прусский генерал никогда не забывал об этом унижении[717].
Бюлов и Бернадот придерживались различных взглядов относительно того, как следовало наилучшим образом вести войну. Будучи предоставлен самому себе, Бернадот организовал бы отступление с боем в направлении своих баз на Балтийском побережье в случае наступления Наполеона, в скором начале которого он был убежден. Он был осторожен, робок и испытывал благоговейный трепет перед гением Наполеона. Бюлов, гораздо более уверенный в себе и решительный человек, не просто задался целью отстоять Берлин, но хотел атаковать угрожавшие городу французские войска и держать их на максимальном удалении от столицы. Как это часто случалась между отдельными участниками коалиции в 1812–1814 гг., различия во взглядах относительно стратегии вскоре обрели политическое звучание и стали рассматриваться как предательство по отношению к общему делу. События, имевшие место в Гамбурге весной 1813 г., подтвердили подозрения прусских военачальников в том, что Бернадот не ставит перед собой задачи освободить Германию, а на его действиях могли даже сказываться его мечты, в которых он сменял Наполеона на французском престоле. Именно в этом свете вскоре стала рассматриваться осторожность главнокомандующего, проявленная в ходе осенней кампании 1813 г.[718]
Некоторые русские придерживались столь же скептического мнения на счет Бернадота. 3 сентября представитель Александра I в штабе Блюхера отправил П.М. Волконскому послание, в котором протестовал против бездеятельности Бернадота. Как это обычно бывало, подобные письма Волконскому на самом деле предназначались для Александра, тогда как Волконский всего лишь выполнял роль своего рода фильтра. Барон Ф.В. Тейль ван Сераскеркен писал, что «шведский крон-принц за девять дней, т. е. с 23 августа, не сдвинулся вперед ни на шаг, хотя, согласно общему плану боевых действий, именно это время было отведено для решительного наступления»[719].
Главным представителем российского императора в штабе Бернадота был К.О. Поццо ди Борго. Согласно инструкция, данным ему Александром I, Поццо должен был удостовериться в том, что Бернадот использовал свою армию для общего дела, а не исключительно в интересах Швеции, не говоря уже о практическом воплощении тех надежд, которые Бернадот мог питать относительно своего будущего в политике Франции. До тех пор пока последние оставались лишь радужными мечтаниями, им можно было потакать, равно как и законным притязаниям Швеции на присоединение Норвегии после войны. Однако Поццо ди Борго был предупрежден о том, что ему следует очень внимательно следить за Бернадотом и объединиться с сэром Чарльзом Стюартом, английским представителем в штабе крон-принца. Александр I говорил Поццо, что в данном случае российские и британские интересы совпадают: России и Англии предстояло удостовериться в том, что Бернадот использует все вверенные ему войска в интересах коалиции и не стесняет их действия, равно как и не задействует их во второстепенных или выгодных для одной Швеции операциях. К.О. Поццо ди Борго идеально подходил для выполнения этого задания. К 1812 г. значительную часть окружения Александра I представляла группа иностранцев, являвшихся закоренелыми антибонапартистами. Самым известным среди них был барон Г.Ф. К. Штейн, одной из ключевых фигур также являлся Ф.Ф. Винцингероде. К.О. Поццо ди Борго больше чем кто бы то ни было имел основания быть антибонапартистом: корсиканец по происхождению, он являлся противником французской и корсиканской политики Наполеона с 1793 г. Поццо был как раз той ищейкой, которую было необходимо напустить на человека, подобного Жану-Батисту Бернадоту: ветерана, участвовавшего в политической жизни Франции еще во времена революции, и бывшего республиканца. Не удивительно, что как сэр Чарльз Стюарт, так и барон Штейн были высокого мнения о Поццо[720].
Русские войска в армии Бернадота, напротив, симпатизировали крон-принцу, и он отвечал им взаимностью. Бернадот очень тактично намекал пруссакам и шведам, что им следует равняться на своих прославленных русских собратьев по оружию. Его штаб всегда охраняли русские войска, с которыми он хорошо обходился, следя за тем, чтобы они были сыты и получали свою порцию водки. Он прилагал много усилий к тому, чтобы его солдаты — всегда, когда это было возможно, — располагались в домах и разбивали бивуаки только в случае крайней необходимости. Русские солдаты ценили внимательное отношение Бернадота, и им скорее нравились его гасконский темперамент и эксцентричность. Бернадот также был учтив и пользовался популярностью в среде старших российских офицеров. В.И. Левенштерн писал в своих мемуарах, что Бернадот осенью 1813 г. провел образцовую кампанию, несмотря на всю сложность положения, в котором он оказался под стенами Берлина. Что касается А.И. Чернышева, командовавшего российскими «летучими отрядами», и М.С. Воронцова, то они по-прежнему испытывали раздражение по отношению к Ф.Ф. Винцингероде, которого они справедливо рассматривали как третьесортного генерала, сильно уступавшего им самим[721].
Сам Винцингероде докладывал Александру I о нерасторопности офицеров главного штаба Бернадота. Как практически все наблюдатели, он жаловался на то, что крон-принц после сражения при Гросс-Беерене «действует очень осторожно» и не смог воспользоваться плодами победы, одержанной войсками коалиции. В целом, однако, Винцингероде, похоже, поддерживал добрые отношения с Бернадотом. Подобно своему главнокомандующему он вовсе не горел желанием сломя голову бросаться в логово Наполеона. Кроме того, у Винцингероде имелись личные претензии по отношению к пруссакам, прежде всего потому, что они не сумели оказать его войскам должной поддержки, как то было предусмотрено русско-прусской конвенцией. Впервые жалобы Винцингероде на этот счет появились в июле и не прекращались в течение всей кампании. В одном из своих ранних писем он, например, сетует, что не только его собственный корпус, но даже русские батареи, отданные пруссакам во временное пользование с целью восполнить у них нехватку артиллерии, существовали впроголодь[722].
717
Мнение М. Оэна, как австрийца, см.: Geschichte der Kämpfe Osterreichs… Vol. 5. P. 274.
718
Friederich R. Op. cit. P. 144–148; Leggiere M. Op. cit. P. 137–141.
719
РГВИА. Ф. 846. On. 16. Д. 3911. Л. 213–214.
720
Внешняя политика России. Т. 7. С. 345; Freiherr vom Stein… Vol. 4. P. 390-392; Londonderry M. Op. cit. P. 179.
721
Lowenstern V. Op. cit. Vol. 2. P. 136–137, 184–185; Волконский С.Г. Указ. соч. С. 264–265, 306–307.
722
РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 3911. Л. 148–149, 289–291; Ф. 103. Оп. 4/210. Св. 53. Д. 18. Л. 7.