Страница 141 из 184
Вандам недооценил своего противника. Он был надменным человеком и к тому же сильно спешил. В случае успешного наступления в Богемии перед ним открывалась перспектива получить маршальский жезл. Накануне вечером он рапортовал маршалу Бертье, что «противник напрасно сражался против наших отважных войск: во всех стычках он потерпел поражение и был обращен в окончательное и бесповоротное бегство». Как только авангард — бригада князя Рёйсса был готов, Вандам отдал ему приказ атаковать левый фланг русских у Штрадена. Лейб-гвардии Егерский и Муромский пехотный полки держались стойко, а когда на помощь подоспели семеновцы, войска Рёйсса были вынуждены отступить. Вскоре, однако, атака возобновилась, когда прибыли три полка дивизии Мутона-Дюверне и начали наступление на участок между Штраденом и Пристеном. Навстречу им выдвинулись батальоны Гельфреиха, поддерживаемые Тобольским и Черниговским пехотными полками дивизии Шаховского. Обстановка еще более накалилась с прибытием после двух часов четырех полков генерала А. Филиппона. Один из них направился к Штрадену, а три других атаковали Пристен.
Штраден, к тому временем объятый пламенем, был оставлен русскими, которые отошли к лесопилке (Эггенмюле) и Кожаной часовне. Вокруг этих двух объектов завязалась ожесточенная рукопашная схватка. Ермолов отправил два батальона преображенцев на выручку семеновцам, которые сражались на этом участке бок о бок с солдатами Гельфреиха и Шаховского. Тем временем полки Филиппона ворвались в Пристен, но были встречены убийственным картечным огнем, когда попытались выйти за пределы деревни. Когда войска Филиппона отступили, Е. Вюртембергский расположил две свои батареи слева от Пристена и начал обстреливать фланг и тыл французов, сражавшихся рядом с часовней и лесопилкой. Это вынудило французские войска пойти на новый штурм, чтобы заставить замолчать батареи.
К тому моменту все батальоны Е. Вюртембергского уже были задействованы, и он обратился к Ермолову с просьбой предоставить в его распоряжение Измайловский лейб-гвардии полк, чтобы оттеснить французов. Ермолов отказался, и разгорелся ожесточенный спор. По свидетельству адъютанта Е. Вюртембергского, Ермолов кричал: «…князь немец, и ему плевать, выживет русская лейб-гвардия или нет: но мой долг сохранить по крайней мере какую-то часть гвардии для императора». В этот момент дали о себе знать настроения, подспудно присутствовавшие в среде высшего армейского командования России, но отказ Ермолова ни в коей мере не был основан исключительно на ксенофобских и иррациональных чувствах. Измайловцы составляли два из трех резервных батальонов, остававшихся у Ермолова. Однако Е. Вюртембергский обратился к Остерману-Толстому, и измайловцы были предоставлены в его распоряжение. Два батальона обрушились на французов и сумели их оттеснить, но сами понесли очень тяжелые потери[706].
Версию этих событий, представленную прусским генеральным штабом нельзя заподозрить в предвзятости, поскольку 29 августа прусские войска не участвовали в сражении. По мнению прусских историков, битва при Пристене была одним из самых ожесточенных сражений за всю историю наполеоновских войн. Сэр Р. Вильсон, присутствовавший в тот день на поле боя, писал, что «неприятелю не досталось ни пяди земли… Никогда еще русские не сражались с большим блеском, никогда еще успех не был столь важен». Ч. Стюарт, который также являлся участником Кульмского сражения, писал впоследствии о «безрассудной храбрости» и «безупречных действиях лейб-гвардии Его Императорского Величества». Вскоре после контратаки измайловцев Остерман-Толстой был ранен пушечным ядром, которое оторвало ему часть руки. Во время отправки в тыл он сказал своим носильщикам: «Я доволен. Это цена, которую я заплатил за честь командовать лейб-гвардией»[707].
Вскоре после этого на поле боя прибыла 2-я бригада дивизии Филиппона, и французы предприняли последний штурм Пристена. Обе бригады Филиппона атаковали деревню двумя большими колоннами. Русские батареи, располагавшиеся слева от Пристена, были вынуждены отступить, и деревня была взята. К тому времени в резерве у русских оставались всего две роты лейб-гвардии Преображенского полка, и дела выглядели безнадежно. Эти роты пошли в контрнаступление, к ним присоединились некоторые батальоны И.Л. Шаховского, хотя последние и были измотаны несколькими днями постоянных боев и практически не имели боеприпасов. Однако спасение явилось в лице гвардейской кавалерии. В ходе сражения из Граупена прибыли лейб-гвардии Драгунский и Уланский полки и были развернуты позади гвардейской пехоты. В критический момент также прибыл И.И. Дибич, который привез от М.Б. Барклая весть о том, что вскоре на поле боя должны подойти свежие отряды пехоты. После короткого разговора с Е. Вюртембергским Дибич направился к лейб-гвардии Драгунскому полку и повел его вперед против французской пехоты, которая ринулась вперед от Пристена.
В 1813 г. Николай Ковальский был молодым офицером лейб-гвардии Драгунского полка. Он вспоминал, как полк спускался по узким и порой крутым тропам с гор в Теплицкую долину под руководством штабных офицеров и двух проводников — местных пастухов. По-видимому, когда И.И. Дибич подъехал к лейб-гвардии Драгунскому полку и отдал приказ об атаке, никто не пошевельнулся, поскольку они не знали, кто он такой. Только когда Дибич раскрыл шинель и продемонстрировал свои ордена и медали, лейб-гвардейцы откликнулись на его призыв. Сначала один драгун, затем несколько и наконец целый полк двинулись вперед. А.П. Ермолов попытался остановить эту спонтанную атаку, на которую он не давал разрешения, но было уже поздно. Ковальский записал, что при их приближении французская кавалерия запаниковала и обратилась в бегство, а пехота последовала их примеру, дав всего один залп. Слабый ответ французов во многом объяснялся тем, что, в то время как лейб-гвардии Драгунский полк атаковал их во фронт, лейб-гвардии Уланский полк зашел французам далеко в правый фланг и в тыл. Почти наверняка именно уланам было оказано наиболее ожесточенное сопротивление, поскольку при сравнительно умеренных потерях среди драгун уланы потеряли треть своего офицерского и рядового состава[708].
Атака гвардейской кавалерии увенчалась триумфальным успехом. По их собственным оценкам, потери французов были очень велики, а наступление Филиппона провалилось. Сэр Р. Вильсон писал: «…гвардейские уланы и драгуны ринулись через перекопанную землю и канавы на стройную колонну неприятеля, которая побросала оружие и обратилась в самое стремительное бегство, однако многие сотни из них были убиты и взяты в плен. Вторая колонна отступала более упорядоченно, но не менее поспешно». Хотя и в меньшем масштабе, этот эпизод напоминает атаку тяжелой английской кавалерии на пехоту д'Эрлона на начальном этапе битвы при Ватерлоо. Тогда французская пехота, также наступавшая колонной и уверенная, что победа у нее в руках, была неожиданно атакована большим числом неприятельской кавалерии. Однако российская кавалерия была гораздо более дисциплинированной, чем английская. Гвардейцы рисковали быть атакованными кавалерийской бригадой Гобрехта, развернутой в тылу у французских колонн. Успешно контратаковав, русские не стали сломя голову преследовать противника и не стали добычей неприятельских резервов, как это случилось с англичанами. В приказе командующего гвардейской кавалерией превозносились не только правильный выбор момента для атаки и отвага ее исполнителей, но также «совершенное повиновение и внимание команде и трубе», которые продемонстрировали войска, а также тот факт, что они «готовы были всегда и в совершенном устройстве поражать неприятеля»[709].
Бегство дивизии Филиппона положило конец сражению в тот день. Для русских это был день истинной славы. Приблизительно 14,7 тыс. русских солдат отчаянно защищались от атак примерно 30 тыс. французов. Но слава досталась русским очень дорогой ценой. Не менее 6 тыс. русских были убиты и ранены. Вплоть до завершающего эпизода сражения весь бой велся силами пехоты: из 12 тыс. солдат потери убитыми и ранеными составили 5,2 тыс. человек, из которых 2,8 тыс. были гвардейцами, а остальные числились в полках Е. Вюртембергского. Среди раненых был Александр Чичерин. Чтобы его солдаты могли его видеть, он привязал шарф к концу шпаги и был ранен в лопатку, когда пытался повести вперед свой взвод семеновцев. Докторам не удалось извлечь пулю, и он умер в агонии несколько недель спустя в российском военном госпитале в Праге. Находясь на смертном одре, Чичерин убедил своего богатого родственника раздать 500 руб. солдатам его полка, раненым во время Кульмского сражения[710].
706
HelldorffJ. M. Op. cit. P. 45.
707
Friederich R. Op. cit. P. 88; General Wilson's Journal. P. 173; Londonderry M. Op. cit. P. 124; История лейб-гвардии Егерского полка… С. 135.
708
Свидетельство Н.П. Ковальского см.: Из записок покойного генерал-майора Н.П. Ковальского// Русский вестник. 1871.№ 1. С. 78–117; Записки Н.М. Муравьева-Карского // Русский архив. 1886. № 1. С. 5–55; Бобровский П.О. Указ. соч. С. 231.
709
О потерях французов см. разговор H. M. Муравьева с начальником штаба В. Вандама в кн.: Записки H. M. Муравьева-Карского. С. 25; General Wilson's Journal. P. 173; Бобровский П.О. Указ. соч. С. 230.
710
Дневник Александра Чичерина. С. 252 и далее; Записки H. M. Муравьева-Карского. С. 26.