Страница 120 из 184
Второй по численности группой новоявленных офицеров были те, кто не являлись сыновьями дворян или офицеров[599]. Большинство получили назначение в те же полки, где они несли унтер-офицерскую службу в мирное время, унтер-офицеры лейб-гвардии часто переводились в армейские полки. Двумя главными требованиями к кандидату на повышение в чине были храбрость и лидерские качества, проявленные на поле боя; кроме того, он должен был уметь читать и писать. Некоторые рядовые получили повышение в XVIII в. и в первое десятилетие царствования Александра I, но потребности военного времени вызвали заметный рост их численности в 1812–1814 гг. Ключевой момент настал в начале ноября 1812 г., когда Александр, столкнувшись с острой нехваткой офицеров, приказал своим военачальникам «произвесть по пехоте, кавалерии и артиллерии сколько найдется юнкеров и унтер-офицеров, хотя и не из дворян, в офицеры из заслуживающих сие звание по службе своей, поведению, отличиям и храбрости»[600].
Как только иссяк потенциальный запас офицеров в армейских полках, пришлось начать их поиск где-то еще. Одним из ключевых источников были кадеты так называемого Дворянского полка: этот урезанный вариант кадетского корпуса, подготовка в котором велась по ускоренной программе, являлся главным нововведением Военного министерства, принятым в предвоенные годы с целью выпуска дополнительных офицерских кадров для растущей армии. В 1808–1811 гг. Дворянский полк направил в армию 1683 кадета. В 1812 г. он выпустил еще 1139 человек, хотя многие из этих молодых офицеров добрались до своих частей только к началу 1813 г. После выпуска многих кадетов и издания многочисленных инструкций Дворянского полка для резервных отрядов в конце 1812 г. последовало временное затишье, но зимой 1812–1813 гг. в «полк» пошел новый поток молодых людей, и в 1814 г. многие из них покинули его стены. К тому времени, однако, бывшие кадеты численно уступали гражданским лицам, которые переходили на службу в армию, порой под давлением своих начальников. Некоторые из этих воинов служили в армии до поступления на гражданскую службу, равно как и большая часть многочисленных офицеров ополчения, которые в 1813–1814 гг. переводились в регулярные полки[601].
Зимой и в начале весны 1812–1813 гг. сбор и подготовка новых резервных формирований проходили в четырех основных центрах. На северо-западе России Петербург и Ярославль готовили подкрепления для лейб-гвардии, гренадерских частей и корпуса Витгенштейна. 77 тыс. пехотинцев и 18,8 тыс. кавалеристов для основных сил армии Кутузова были собраны неподалеку от Нижнего Новгорода, в 440 км к востоку от Москвы. Ранее подготовка полков, создаваемых по приказу Александра сразу после начала наполеоновского вторжения, была поручена генералам А.А. Клейнмихелю и Д.И. Лобанову-Ростовскому. Теперь же император назначил их командовать новыми резервными формированиями в Ярославле и Нижнем Новгороде соответственно. Более чем семь недель спустя с момента отдачи приказа Клейнмихелю Александр давал инструкции генерал-лейтенанту П.К. Эссену о подготовке 48-тысячного подкрепления для армии Чичагова. Главный штаб Эссена располагался в крепости города Бобруйск в Белоруссии, в 150 км к юго-востоку от Минска. Эссен испытывал столь острую нехватку офицеров, которые должны были тренировать его рекрутов и командовать ими, что выполнил поручение с большим опозданием. В конечном счете его батальоны прибыли к театру военных действий на три месяца позже остальных подкреплений и едва подоспели к Лейпцигской битве. Если бы остальные резервы прибыли с таким же опозданием, русская армия сыграла бы гораздо более скромную роль в ходе осенней кампании, и Наполеон имел бы шанс нанести поражение коалиции в августе и сентябре 1813 г.[602]
Поздней осенью и зимой 1812 г. Д.И. Лобанов-Ростовский отчаянно пытался приступить к формированию своих батальонов в условиях полного беспорядка, воцарившегося после оставления Москвы. Александр и Кутузов, отделенные друг от друга сотнями километров и силами наполеоновской армии, отдавали Лобанову противоречивые приказы. Последний утратил связь со многими из офицеров и даже генералов, которые, как предполагалось, должны были помочь ему с подготовкой новых батальонов. Сильной головной болью был также поиск снаряжения. После уничтожения комиссариатских складов в Москве немыслимо стало раздобыть новое обмундирование, повозки или медные котелки, которые солдаты использовали для приготовления пищи. Последнее обстоятельство было особенно затруднительно для неопытных рекрутов, не привыкших попрошайничать[603].
К зиме 1812 г. в России стали заканчиваться и ружья. Производство в Туле было прервано, а привоз ружей из Великобритании требовал времени, но даже их не хватало для удовлетворения всей потребности. В начале ноября Александр приказал Лобанову-Ростовскому поставить 776 ружей в каждый резервный батальон численностью 1 тыс. человек, формированием которых тот занимался. Учитывая, что значительная часть свежих рекрутов выбыла из строя по болезни и от истощения, предполагалось, что остальные 224 солдата должны были получить ружья от товарищей, оставленных позади в ходе длинного марша, конечной целью которого было соединение с силами полевой армии. Хотя эта политика, вероятно, была прагматичной и необходимой, она не способствовала укреплению морального духа новобранцев[604].
При всех тех невероятных затруднениях, с которыми столкнулся Лобанов, военное министерство неизбежно должно было подвергнуться серьезной критике за недостаточно оперативное продовольственное обеспечение войск и их снаряжение. В этих условиях, однако, А.И. Горчаков и его подчиненные зимой 1812–1813 гг. действовали в пределах разумного: центральное комиссариатское управление министерства вместе с офицерами снабжения отправились в Нижний Новгород на подмогу Лобанову. Их задача стала еще более трудно выполнимой, когда в декабре войска Лобанова начали затяжной марш от Нижнего Новгорода к новому месту дислокации в Белице (Белоруссия), общей протяженностью свыше тысячи километров. Закономерность этого маневра была очевидна. Поскольку театр военных действий переместился в Германию, появилась необходимость сосредоточить резервы в западных приграничных районах империи. Военный министр, однако, ранее изо всех сил старавшийся доставить оружие и снаряжение в Нижний Новгород, теперь, среди зимы, вынужден был перенаправить этот поток через сельские районы, в которых война все перевернула вверх дном[605].
Организовать марш многотысячной массы неопытных войск также было непростым делом. Пока Лобанов-Ростовский был занят тщательными приготовлениями, требовавшими его внимания, он неожиданно получил срочный приказ «Высочайшим Государя Императора именем» «без малейшего упущения времени» и с «крайней строгостью» отвлечь часть своих сил на подавление мятежа в рядах Пензенского ополчения. Мятеж был подавлен без особых усилий, однако тон инструкций графа Н.И. Салтыкова выдавал сильные опасения правительства, что толпы вооруженных крестьян и казаков из числа ополченцев могут устроить резню там, где за сорок лет до них орудовал Пугачев[606].
Лобанов-Ростовский доложил Александру о своем приезде в Белицу 1 февраля 1813 г. Именно тогда начались самые серьезные испытания. Территория дислокации его войск включала три губернии: Черниговскую на севере, Могилевскую на юге, и Минскую на юго-востоке. Сегодня это были бы территории северной и центральной Украины, юго-востока Белоруссии, а также район Чернобыля. В 1812 г. эти земли значительно уступали центральной части Великороссии по благосостоянию и численности населения. Серьезным вызовом была уже необходимость в одночасье разместить 80 тыс. человек, что по местным масштабам равнялось численности населения целого города. Огромные усилия были потрачены на то, чтобы поселить, прокормить и обучить войска, а также предоставить им медицинское обслуживание[607].
599
Из двадцати рассмотренных автором новых офицеров 20% ранее были унтер-офицерами из низших сословий. На самом деле некоторые из них были дворянами, но на тот момент не дослужились даже до звания подпрапорщика или юнкера. Но их было гораздо меньше по сравнению с двенадцатью унтер-офицерами из низших сословий, назначенных офицерами в другие полки, поэтому один из пяти — это хороший показатель. В действительности сословные грани в российском обществе были гораздо более размытыми по сравнению с четкими сословными разграничениям, указанными в законе. Компромиссным вариантом были многие польские унтер-офицеры дворянского происхождения, которые были назначены офицерами в русские уланские полки, образованные в 1813 г. из некоторых драгунских полков.
600
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Т. 2. С. 119–121.
601
На основе обработанных данных удалось установить, что 8, 5% офицеров были выходцами из Дворянского полка, а 7% ранее находились на гражданской службе, однако недоучет данных за первую половину войны, несомненно, ведет к занижению их значимости. Еще одним источником пополнения офицерских кадров были военно-сиротские отделения, где воспитывались дети погибших военнослужащих. О Дворянском полке см.: Гольмдорф М.Г. Указ. соч. Статистику см.: Там же. С. 137. Александр I 18 декабря 1812 г. (ст. ст.) писал графу Салтыкову о наличии избыточного числа чиновников на гражданской службе, при том, что государство в тот момент нуждалось в офицерах. Поэтому тех, кто противился переводу на военную службу, следовало отправить в отставку, см.: Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 2. С. 253–254. 29 декабря 1812 г. император отдал приказ о «возобновлении» Дворянского полка, что явилось отражением того факта, что в чрезвычайных обстоятельствах 1812 г. он практически прекратил свою деятельность, см.: Там же. С. 250.
602
Be
603
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. U.C. 109–111.
604
М.И. Кутузов. Сб. документов. Т. 4. Ч. 2. С. 578–580; Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 11. № 12. Проблема производства ручного огнестрельного оружия в 1812–1814 гг. прекрасно рассмотрена в кн.: Сперанский В.Н. Указ. соч. С. 385, 454.
605
РГВИА. Ф. 125. Оп. 188а. Д. 163. Л. 31–32.
606
Сборник исторических материалов, извлеченных из архива собственной Е.И. В. канцелярии. Вып. 11. С. 199.
607
Двумя ключевыми источниками по истории Резервной армии за этот период являются рапорты Д.И. Лобанова-Ростовского Александру I с 7 янв. по 6 авг. 1813 г. и журнал исходящей корреспонденции штаба Д.И. Лобанова-Ростовского с 1 янв. по 1 апр. 1813 г., см.: РГВИА. Ф. 125. Оп. 188а. Д. 47, 42.