Страница 119 из 184
Одним из десяти земельных владений Ш.К. Ливен было поместье Баки в Костромской губернии общей площадью 70 тыс. га[591]. Расположенное за сотни километров к северу от Москвы, Баки было не приспособлено для ведения сельского хозяйства. Свыше 4 тыс. крестьян, проживавших в имении, сами обеспечивали себя едой, но главным богатством этих земель были леса. Более состоятельные крестьяне в действительности являлись купцами: они владели баржами, на которых справляли лес вниз по Волге, временами до самой Астрахани, располагавшейся на берегах Каспийского моря. Один из самых богатых крестьян Баки Василий Воронин имел в своем распоряжении множество барж и нанимал большое количество крестьян. В состав управления общиной входил его зять Петр Пономарев. Будучи единственным по-настоящему грамотным крестьянином во всем имении, Пономарев являлся мощным связующим звеном между лицами, управляющими имением, и крестьянством. Например, в 1800–1813 гг. Воронин, используя имевшуюся у него власть, сделал так, что рекрутский призыв ни разу не коснулся ни его семьи, ни постоянных покупателей, ни работавших на него людей. Управляющий имением Иван Обручев мирился с властью Воронина. Возможно, здесь имел место подкуп. Быть может, Обручев желал просто спокойной жизни. Возможно, он стал бы утверждать, что, признавая реальный расклад сил внутри имения, он тем самым отстаивал интересы тех, кто его нанял[592].
Инструкции, которые дала заранее Ш.К. Ливен, состояли в том, что вся крестьянская община должна была собраться и решить, какие дворы могут участвовать в рекрутской повинности, и что затем этим семьям следовало тянуть жребий, чтобы установить очередность отправки своих членов для службы в армию. Ливен также распорядилась о том, чтобы мелкие крестьянские дворы были освобождены от участия в этой процедуре. В 1812–1813 гг. эти принципы были проигнорированы. Кандидатами в рекруты стали многие единственные кормильцы в семьях, что имело трагические последствия для их жен и детей, поскольку семья, не имевшая в своем составе взрослого мужчины, теряла право на земельный надел. В Староусте, одном из многочисленных имений, в рекруты было отдано шестеро мужчин, и двое из них являлись единственными кормильцами в семье. Столь же плохо обстояли дела и у братьев Феофановых: двое из трех братьев в 1812 забрали в армию. Между тем заправлявшая в деревне семья Макаровых, в которой было семеро годных к воинской службе мужчин, не только не дала рекрутов в 1812–1814 гг., но ни разу не сделала этого за все пятьдесят лет, в течение которых в поместье велись рекрутские списки[593].
В 1813 г. Шарлота Ливен уволила управляющего имением и назначила на его место Ивана Кременецкого, ранее служившего в военном министерстве в качестве личного секретаря Барклая де Толли. Расследование, проведенное впоследствии Кременецким, выявило тот факт, что пятьдесят крестьянских дворов в имении не поставляли рекрутов на протяжении более тридцати лет существования списков. Кострома входила в состав третьего округа ополчения: в отличие от первых двух округов, ополчение здесь было сформировано лишь частично. Впоследствии правительство потребовало от Баки сорок свежих рекрутов, чтобы уравнять тяжесть рекрутской повинности на селе между частновладельческими и государственными крестьянами.
Ш.К. Ливен распорядилась о том, чтобы вместо отправки в армию сорока новобранцев были приобретены рекрутские квитанции (каждая из которых стоила 2 тыс. руб.), и чтобы те крестьянские дворы, которые в прошлом не отдавали членов своих семей в рекруты, внесли за них плату. Каждый из семнадцати крестьянских дворов заплатил по 2 тыс. руб., что было сопоставимо с годовым жалованием генерал-майора русской армии. Этот факт отражает вызывающие недоумение реалии российского общества того времени: семнадцать неграмотных крестьян из захолустных мест Костромской губернии могли внести столь крупные суммы и при этом не разориться. Хотя на какое-то время установилось некоторое подобие справедливости, в долгосрочном плане тактика Кременецкого сплотила против него состоятельных крестьян, имение стало неуправляемым и пришло в упадок. Возможно, мораль этой истории такова. Император не мог править Россией образца начала XIX в. без опоры на дворянство. Быть может, имение Баки, представлявшее собой Российскую империю в миниатюре, не могло управляться или по крайней мере эффективно эксплуатироваться без взаимодействия с проживавшими в нем зажиточными крестьянами[594].
Александр I и Аракчеев остро ощущали потребность скорейшей доставки подкреплений для полевых армий. Новгородский губернатор, подгоняемый военным министром, который сам испытывал давление со стороны императора, докладывал в начале марта 1813 г., что проводит набор рекрутов со всей строгостью, но что в его губернии некоторые деревни отстоят от губернской столицы более чем на 700 км, а «дороги» в то время года представляли собой море грязи[595]. Ни одно из оправданий не помогло тамбовскому губернатору, который в декабре 1812 г. был смещен с занимаемого поста по причине медлительности и некомпетентности, проявленных в ходе проведения рекрутского набора.
Губернаторы, в свою очередь, оказывали давление на подчиненных и прежде всего — на Корпус внутренней стражи, стремясь завершить набор как можно скорее. Обычно эти отряды были плохо подготовлены и сильно перегружены прочими обязанностями. В губерниях, затронутых наполеоновским вторжением, вопрос поддержания внутреннего порядка становился основным, поскольку крестьяне временами грозили поднять «мятеж», а по деревням и окрестным лесам бродили мародеры. Многие солдаты находились в отлучке, сопровождая военнопленных, тогда как некоторые из лучших офицеров были направлены для несения службы в полки Лобанова-Ростовского. Вдобавок отряды внутренней стражи были обязаны сопровождать все большее количество рекрутов к месту обучения, которые обычно находились на расстоянии сотен километров от их родных губерний. Рижский батальон внутренней стражи прибыл в г. Венден Лифляндской губернии 2 февраля 1813 г. с целью оказания помощи в наборе рекрутов. На момент прибытия он состоял из 25 офицеров и 585 солдат: ко времени отбытия ему пришлось отрядить такое количество личного состава для сопровождения и исполнения других обязанностей, что в нем осталось 9 офицеров и 195 солдат. Батальон был так измотан и разочарован непрестанными рейдами по деревням, отлавливая скрывавшихся рекрутов, что порой они хватали первого, кто попадался им на обочине, чтобы выполнить разнарядку[596].
Чиновники и предводители дворянства лезли из кожи вон, чтобы набрать необходимое количество рекрутов, однако принудительная массовая мобилизация населения во время войны во многих отношениях была смыслом существования царской администрации. Перед системой вставала сложная задача, для решения которой она и задумывалась. Еще более сложным был поиск достаточного количества офицеров для разросшейся армии — отчасти потому, что численность верноподданных и образованных кандидатов на эту роль была не так уж велика, но прежде всего, потому что потенциальных офицеров редко можно было силой призвать на военную службу. В 1812–1814 гг. боевые генералы чаще сетовали на нехватку офицеров, чем солдат.
В 1812–1814 гг. самым крупным источником пополнения офицерских кадров были дворянские унтер-офицеры, в пехоте имевшие звание подпрапорщика, а в кавалерии — юнкера[597]. Они соответствовали корабельным гардемаринам военно-морских сил Великобритании, иначе говоря, кадетам, которые проходили курс обучения, прежде чем получить офицерское звание. В мирное время большая часть пехотных и кавалерийских офицеров получала звание именно таким образом. Итак, русская армия в июне 1812 г. отправилась на войну, располагая большим количеством молодых кадетов, готовых занять посты, которые освобождались в результате боевых потерь и учреждались по мере расширения состава армии. При появлении свободных мест выбор почти всегда в первую очередь падал на них. В 1812–1814 гг., например, тридцать один юноша получил звание поручика лейб-гвардии Егерского полка, а восемнадцать из них служили в полку до начала войны в качестве дворянских унтер-офицеров. За исключением одного, все они получили офицерское звание в 1812 г. Впоследствии полку пришлось привлечь иные источники получения свежих офицерских кадров. Подобные явления имели место и в других частях армии[598].
591
Эти материалы хранятся в Британской библиотеке: бумаги Ш.К. Ливен, дополнительная рукопись № 47427.
592
О поместьях см.: Melton E. Household Economies and Communal Conflicts on a Russian Serf Estate, 1800–1817 //Journal of Social History. 1993. № 26/3. P. 559–586.
593
О Староусте см.: BL Add. MSS. 47424. Fos. 47–53. О деле Леонтьева, в ходе которого сельская община отклонила просьбу управляющего имением предоставить право стать кормилицей семьи женщине, муж который был взят в рекруты, см.: Melton E. Op. cit. P. 569. Сведения обо всех остальных частных случаях почерпнуты из бумаг Ш.К. Ливен (дополнительная рукопись №47427).
594
Распоряжения Шарлоты о «налоге на богатство» см.: BL Add. MSS. 47427. Fos. 122–141. См. также: Melton E. Op. cit. P. 569.
595
РГВИА. Ф. 1. On. 1/2. Д. 2636. Л. 53.
596
Чарнецкий С. E. История 179-го пехотного Усть-Двинского полка: 1711–1811–1911. СПб., 1911. С. 26.
597
Автором были использованы все формулярные списки, хранящиеся в РГВИА. Были охвачены: Херсонский (Д. 1263) и Малороссийский (Д. 1190) гренадерский полки; Муромский (Д. 517), Курский (Д. 425), Черниговский (Д. 1039), Ревельский (Д. 754), Селенгинский (Д. 831) и Белостокский (Д. 105) пехотные полки; 29-й (Д. 1794), 39-й (Д. 1802) и 45-й (Д. 1855) егерские полки; Его Величества лейб-кирасирский полк (Д. 2114), Ямбургский (Д. 2631), Сибирский (Д. 2670), Московский (Д. 2442), Борисоглебский (Д. 2337) и Псковский (Д. 212) драгунские и Волынский уланский (Д. 2648) полки. Кроме того, в приложениях к историям трех полков приводятся списки офицеров с указанием даты получения ими офицерского звания, см.: История лейб-гвардии Егерского полка… С. 56 и далее; Бобровский П. История лейб-гвардии уланского полка Е.И. В. государыни императрицы Александры Федоровны полка. СПб., 1903. С. 140 и далее; Марков М.И. Указ. соч. С. 73 и далее. Во всех трех полках был 341 офицер, из которых 43% ранее были подпрапорщиками или юнкерами. Сюда не входят данные о получивших офицерское звание во время войны, так как некоторые формулярные списки велись с января или июля 1813 г. Это обстоятельство также объясняет тот факт, что среди перечисленных офицеров, ранее служивших в качестве унтер-офицеров, было больше дворян.
598
Огромное количество информации содержится в кн.: История лейб-гвардии Егерского полка… С. 56 и далее.