Страница 6 из 55
– Я ничей, сам свой…
– Так не бывает, – попытался улыбнуться Глеб, но на темном, закопченном лице улыбка вышла похожей на оскал.
– Ладно, шутки в сторону; для чеченцев – я фотокор на вольных хлебах, но это только для чеченцев. А для вас я – наблюдатель.
– Международный? – удивился Кореец.
– Скорее межпланетный: кто-то должен приглядывать за всем этим бардаком. Несколько снимков для Космической Коалиции? – Тень сдернул кожух с аппарата и прицелился в Глеба.
– Не дури! – Глеб отвел жадно сверкнувший раструб.
– Зачем пришли в город, пока армия не подошла? – спросил Кореец.
– А вы что, ничего не знаете? – белозубо усмехнулся Тень. – День рождения Паши-Мерседеса. Слыхали про такую дурь? Грозный вроде торта под красной лентой.
– Почему остались у вокзала?
– Встретили ожесточенное кавказское гостеприимство, – уточнил Тень. – Сам видел: женщины и старики вышли с живыми цветами, с хлебом-солью. Елку на вокзальной площади нарядили, шашлыков нажарили для солдатиков. Приготовили, так сказать, теплый прием для воинов-освободителей…
– Да уж… До сих пор дымится, – проворчал Кореец.
– В том-то и дело! Боевики знали о времени ввода войск минута в минуту, и дальше все было по часам. В семь утра Дудаев приезжал, чеченцы зикр танцевали. Пленных на колени бросили и головы…
Тень перевел фотокамеру в режим просмотра, на дисплее вспыхнули кадры казни.
– Мамкам теперь одинаковые сны приснятся, – ахнул Плюшко.
– А я бы на месте чеченцев эти головы министру обороны послал… В подарок… Получите и распишитесь! – пробурчал Кореец.
– Это наша с тобою война, разведчик, – закончил Тень.
Глеб только крепче сжал челюсти. То, что рассказывал этот странный человек, ловкий, умный и абсолютно спокойный, оседало на дне памяти, и даже еще глубже. Эта война, раз начавшись, уже никогда не кончится. Она будет переходить по наследству вместе с формулой крови, и он, Глеб, будет мстить яростно и хладнокровно, пока не превратится в машину смерти или не умрет сам.
Тень знал подземелья назубок. Он уверенно вывел группу к металлической лестнице, ведущей к люку. Крышку вытолкнули наружу и очутились на относительно тихой окраине, километрах в трех от ожидающей их машины.
– Выходи, не заперто! Проверено: мин нет!
– Ну, прощай, Тень! – Глеб пожал руку в черной перчатке. – Может быть, с нами?
– Рановато… – пожал плечами Тень.
– Тени исчезают в полдень? – пошутил Глеб.
– Тени не подымутся … – загадочно парировал Тень и нырнул в темноту.
Через месяц Грозный был разрушен с запоздалой яростью, и он, Глеб Соколов, был частью этого безумия. Он вступил в эту войну совершенным орудием мщения, но внезапно что-то случилось с его зрением, и теперь за обыденной правдой каждого дня просвечивала иная, неведомая прежде правда: не бывает священной войны, она – обоюдоострое проклятие. Эта правда была выше ненависти и мести.
В Грозном он видел церковь, словно выжженную изнутри шквальным пожаром. Уцелели только стены, исклеванные осколками мин и гранат. В церковном дворе, теперь ставшем улицей, русобородый батюшка в туго перепоясанной телогрейке бережной мелкой щепотью крестил проходящие бэтээры, и разведчики Глеба сняли черные вязаные шапки, так похожие на скуфейку батюшки, и неуклюже перекрестились на пустые, обглоданные огнем купола.
Глеб не верил в молитвы, заговоры и ритуалы. Он знал и помнил только свое злое везение. «Я вернусь другим, или не вернусь вовсе», – шептал он перед каждой заброской и всякий раз возвращался. Над ним посмеивались, когда на аэродроме, спрыгнув с борта вертолета, он брал в ладонь пропахший дымом снег или рыжую, спаленную жаром землю и целовал.
Глава 4
Тайная река
…В мире есть несколько тайных властителей, держателей незримых империй.
Их жизнь подобна руслу подземной реки.
Но когда нечто необычайное заставит их громко заявить о себе, то природный порядок вещей терпит бедствия.
Испания. Гранада. Январь 1995 года
Удивительно, что в нашем мире бурь и войн все еще есть счастливые города, которых не касалось нечаянное или намеренное разрушение. Такова Гранада – невеста времени, и все ее приданое давно сосчитано и внесено в туристические справочники. «У Гранады – две реки, пятьдесят родников и тысяча и один фонтан…» – писал влюбленный в Гранаду поэт, но мало кто знает, что в подземном русле под ее улочками и площадями протекает тайная река без берегов. Имя этой реки указано в древних кожаных свитках и книгах времен владычества мавров, но попробуйте отыскать ее название в тысячах фолиантов хранящихся на полках библиотек!
Дон Рауль Алрой прибыл в Гранаду год назад с твердым намерением отыскать эту реку. Но если бы он прямо об этом заявил, его приняли бы за сумасшедшего, поэтому для всех он был скромным библиографом и архивариусом, приехавшим по приглашению уроженца этих мест, влиятельного финансиста и члена испанского парламента Карлоса Альведо.
Библиотека и архив семьи Альведо размещались в сухом подвале под дворцом. Несколько столетий книги и свитки, написанные по-арабски, на иврите и латыни ожидали прикосновения человеческой руки. Это запечатанное подземелье и было тайной рекой времени, и дон Рауль с головой окунулся в ее волны.
В его обязанности входила систематизация архива, составление перечней и реставрация документов.
По вечерам в залах библиотеки стоит обманчивая тишина. Прошлое полно голосов: кличи атак и победные фанфары, скрежет сабель и крадущиеся шаги предательства, любовный стон и предсмертный хрип спят под обложками фолиантов, как царственные мертвецы в фамильных склепах, но они не мертвы, они лишь ждут прикосновения мага, который выпустит их на волю. Дон Рауль и был этим магом. Он возвращал к жизни «мертвецов», он будил их своим дыханием, он благоговейно готовил бальзам из пчелиной перги замешанной на жабьей слюне, – древнего и проверенного средства для здоровья старинной бумаги, он накладывал «шины» из картона и шептал едва слышные заклинанья.
Как у большинства магов, у дона Рауля никогда не было семьи, да и откуда ей было взяться, если с юности и до седин его единственной любовью оставались старинные книги и документы, в единой букве которых было больше могущества, чем в деснице короля.
Дон Рауль был по-старомодному честен и втайне страдал, что не оправдывает слишком щедрого жалованья, положенного ему – «простому библиографу» Кордовского университета, в свободное время разбирающего рукописные архивы состоятельных господ. За год он так и не нашел ничего хоть сколько-нибудь примечательного, что послужило бы чести хозяина поместья и дало бы возможность дону Раулю напомнить о себе.
Похожий на высохшую цикаду, он не заканчивал работы, пока последний солнечный луч не уходил за витражную розетку – шестиконечную звезду в обрамлении загадочных символов. Летом это соответствовало восьми часам вечера, зимой пяти с половиной часам по полудни. Сегодня он задержался до звезд. Письмо, найденное им в большом ковчеге для старинных свитков, было написано на тонко выделанной телячьей коже и облито толстым слоем воска. Оно не застало своего давнего адресата и так и осталось нераспечатанным.
Бурый от времени кожаный свиток хранился в отделе торговой переписки и, по всей видимости, принадлежал перу купца: вместо печати была оттиснута древняя монета, и этот оттиск был неоспоримым свидетельством подлинности документа.
Едва дон Рауль развернул запечатанный воском пергамент, по подвалу потек тонкий аромат. Должно быть, автор письма торговал амброй и мускусом. Волнующий запах и шелест пергамента походили на шорох и запах крахмальных женских юбок. Но летучий флер быстро исчез, точно удалился призрак красавицы, навещавшей эти подвалы столетия назад.
Дон Рауль перенес письмо на приборный столик, осторожно отогнул край письма, прижал его пластиковым прессом, бережно расправил, накрыл стеклом и включил лампу синего света, чтобы едва заметные черточки и стежки взошли из глубины волокон.