Хазарская охота

Это медленное шествие по залам музея было сродни экскурсии, и среди экспонатов у нее были даже свои любимчики.

В Бронзовом зале Наташа поправила датчик и на миг остановилась перед Бабой-ягой. Подсвеченная снизу статуя, казалось, готовилась взлететь. Это была высокая, узкобедрая женщина, изваянная в натуральную величину, абсолютно нагая, с колчаном на узком поясе. Грубое, первобытное лицо было едва намечено. Волосы походили на клубящихся змей, и некоторые так и заканчивались – змеиными головами. На бедрах и плечах Богини виднелись странные отпечатки, словно ее покрыли округлыми штампами, похожими на закрученный в спираль лабиринт. В руках Богиня сжимала маленький двухсторонний топорик.

– Это купчик нам оставил. Большой был оригинал по части женской красоты!

Наташа вздрогнула и оглянулась: на нее улыбаясь смотрел Колодяжный, самый пожилой доцент и яростный оппонент Сусанны, и Наташа мельком отметила, что старик уже успел «принять на грудь».

– Вам надо отдохнуть, – мягко заметила она.

– Отдохнем, когда сдохнем… – махнул рукой Колодяжный. – Но сначала хорошенько ударим по хазарскому царству.

продекламировал старик и смахнул пьяные слезы.

Наташа со вздохом заперла дверь за Колодяжным и вернулась к пульту: последний «клоп» на схеме погас. Позвякивая ключами, по залу шел Лобус, секретарь Сусанны Самуиловны. Он двигался с особой грацией, свойственной некоторым толстякам. Этот странный человек с первого дня ее службы в музее тревожил и даже пугал ее, он вообще оставлял двойственное впечатление. В свои сорок он ухитрялся выглядеть на двадцать пять. Его беззаботная улыбка намекала на то, что именно он, Павел Лобус, открыл секрет вечного счастья и молодости. Его глаза, темно-карие, очень блестящие, как влажные маслины, всегда ласково улыбались и притягивали взгляд. Но в этой улыбке и в плавных движениях маленьких белых рук Наташе чудился подвох, словно под приветливой маской скрывался хищный зверь, выбирающий минуту для нападения. Вот и сейчас все внутри у нее сжалось и подобралось.

Лобус повесил ключи в витрину, обернулся к ней и сказал что-то, весело и лукаво глядя в глаза.

– Что? – глупо, по-детски переспросила она.

– Странно. У вас, Наташенька, губы дрожат. – Он перегородил ей дорогу, как сытый игривый хищник обреченному травоядному. – У вас на поясе висит пистолет, но вы меня явно боитесь! С чего бы это?

Наташа окинула взглядом погасший пульт. Они были вдвоем в пустых и страшноватых музейных залах. Лобус проследил ее взгляд.

– Что, и Колодяжный ушел?

– Только что… Вы последний.

– Опять старик напился. Я даже знаю, что он вам говорил, – с неожиданной злобой проговорил Лобус. – Лучше бы вовремя защищались, господа гробокопатели. Историю у них, видите ли, украли, из стойла увели, а все что осталось от истории, извините за каламбур – только выписка из Торы!

Вдруг резко, на разные голоса завыла сигнализация. Наташа подбежала к пульту. Сработали сразу несколько датчиков на чердаке. Дверь на чердак была плотно заперта на висячий замок, чердачное оконце выведено на пульт. Должно быть, ветром дернуло треугольное окно мезонина. В Бронзовом зале что-то стукнуло, зашелестело и с шумом посыпалось вниз.

– Он… – прошептал Лобус, опасливо оглядываясь по сторонам.

– Кто? – почти испуганно спросила Наташа.

– Да, Афонька Тороватый, – внезапно расхохотался Лобус. – Как мило ты сейчас испугалась! Простите, простите, госпожа сержант, с представителями власти только на «вы» – продолжал скоморошничать Лобус. – Да-с… Ходит, бродит по ночам наш купчик… То ли клад у него здесь в подвале зарыт, то ли со своей глиняной кралей расстаться не может.

– Каменный гость наоборот?

– Вроде того… Кстати, о птичках: у меня для вас сюрприз.

Он достал из сумки пирожные, упакованные в пластиковую коробку, и бутылку вишневого ликера.

– День рождения у меня, Наташенька, давайте отметим! Кстати, а напарник ваш где? Можем и его пригласить!

– Спасибо, не положено, – как можно холодней отрезала девушка.

– Не положено по инструкции? Но ведь никто не узнает. – Он попробовал поймать ее руку. – Да не бойся ты меня, Наташенька. А что, если нам встретиться, завтра после смены?

– Я не собираюсь с вами встречаться.

– А понимаю. У тебя кто-то есть…

– Не кто-то, а жених.

– Уже и заявление подали?

– Какая вам разница?

– Значит, подали… Вот так… Опять я опоздал. Как хорошая девушка, так уже чья-то невеста! – Лобус в потешном отчаянии припал губами к ее ладошке.

– Ты что, дурак? Отпусти! – по-девчоночьи вскрикнула Наташа.

– Ах, просите, забылся! С кем не бывает?

Он сорвал с головы берет и пятясь исчез в дверях.

По инструкции она должна была проводить его и запереть входную дверь с окошком, но ей не хотелось еще раз встречаться с ним. Она слышала, как Лобус прошел до дверей, как лязгнул старый еще купеческий засов, взвизгнула застарелая пружина. Вскоре раздался отдаленный рокот мотора и шорох шин. Наташа брезгливо выбросила пирожные и бутылку в мусорную корзину.

Первобытные часы отстукали одиннадцать ударов. Галкин, ее напарник, отсутствовал уже третий час. Убегая на какую-то неурочную встречу, он упросил прикрыть его в случае проверки. Она и сама частенько срывалась в город, однажды даже успела сдать зачеты, оставив забытый богом объект на напарника.

Наташа медленно обошла полутемные залы, спустилась в подвал. В подвальной лаборатории музея горела забытая лампа. Она потянулась к выключателю.

– Постойте, не надо!

Из соседней комнатки-кельи выглянул остроносый человечек в очках с толстыми стеклами – доцент Костя Веретицын.

За его спиной на деревянных струганных полках желтели черепа, выстроенные по ранжиру.

– Опять вы здесь ночевать собрались? – строго спросила Наташа.

По возрасту Костя, должно быть, годился ей в отцы, но она смело покрикивала на него, чувствуя, что перед женщинами любого возраста он испытывает сильный и искренний трепет.

– В последний раз, Наташенька, – заискивающе заглянул ей в глаза Веретицын.

– Ну, вы же знаете, что не положено.

– А вы положите меня на эти полки, – он окинул взглядом молчаливое собрание останков. – Уверяю вас, это будет не худшая компания!

В музейной стратегии Костя входил в группировку Колодяжного, даже благоговел перед учителем и был готов защищать его с несвойственной ему страстью и смелостью, мгновенно раскаляясь, как кипящий титан.

В том, что Костя просился на ночлег, не было ничего особенного. Веретицын не раз оставался ночевать в музее. Сначала Наташа решила, что у него контры с женой, но потом выяснилось, что будучи закоренелым холостяком, Веретицын не ладил с соседкой по коммуналке. До открытия музея Костя затаивался в своей каморке. Комнатенку с ним ставили на ночь на сигнализацию, но со временем ему надоело партизанить, тем более что именно здесь, среди черепов и костей, он чувствовал себя в своей семье.

– Ну, хорошо. В последний раз, – устало предупредила Наташа. – И до утра ни шагу. Я вас на сигнализацию поставлю.

Ей вдруг стало легче, что в эту ночь она будет не одна, пусть даже с запертым в подвале младшим научным сотрудником. Где же Галкин? Хорошо, если заявится к утру. В любом случае он позвонит по домофону.

Наташа расписалась в журнале за сданный под охрану объект и ушла в узкую комнатенку с топчаном и фанерным шкафчиком. Прежде чем снять форму и повесить ее в шкаф, зачем-то повернула ключ в замочной скважине, потом быстро разделась и легла, торопя скорый молодой сон…

Тот же вечер. Бар «Атлантида»

Сержант Валерий Галкин не отрываясь смотрел из окна бара «Атлантида» на ночную улицу. В свете фар мелькнул женский силуэт, и вошла она, стройная, поджарая. Они познакомились вчера в ночном клубе. Валерий, как всегда, скучал за столиком и завистливо поглядывал на танцующие пары. Она подошла и села рядом. Таких девок Валера видал только в кино. Ее яркие губы держали спелую вишенку за тонкий хвостик, черное платье с блестками шуршало, как змеиная кожа, и он ошалел от ее ослепительной близости. Потом они танцевали, и он чувствовал ладонью ее худенькую спину сквозь колючую чешую платья.