Страница 9 из 11
* * * Зачем влачат волы тяжелый груз телег? Нам грустно видеть их понуренные лбы, Страдальческий их взгляд, исполненный мольбы. Но как же селянин без них промыслит хлеб? Когда у них уже нет сил, ветеринары Дают им снадобья, железом жгут каленым. Потом волы опять, в ярем впрягаясь старый, Волочат борону по полосам взрыхленным. Порой случается, сломает ногу вол: Тогда его ведут на бойню преспокойно, Вола, внимавшего сверчку на ниве знойной, Вола, который весь свой век послушно брел Под окрики крестьян, уставших от труда, На жарком солнце — брел, не зная сам куда. Пер. Б. Лившица * * * Он мирно на куске своей земли живет, Стрижет кусты и собирает мед. И в винограднике имеет уголок, Чтобы из бочек пробовать бродящий сок. А заяц ест его салат, забравшись в сад, Где в дождь отяжелевшие кусты стоят. Крестьянин с гербовым листом идет к нему, Чтоб разузнать как деньги получить ему. Ружье он чистит и с служанкой спит. Так жизнь его проходит, он доволен, сыт. Когда то право он учил… С эпохи той Портрет остался, напомаженный, худой. В дни романической дуэли из-за дам С газетою в руке он прямо смотрит там. Как старики его страдали, наконец Одно письмо от женщины нашел отец. Однажды вечером вернулся он домой С большой копной волос усталый и худой. Поплакав, он похоронил отца и мать, Которых трогательно любить вспоминать. Он одинок и, как болтают все, Оставит дом свой Дюмерассам иль Кассе; Так проживает он один вблизи дубов, Проводит в кухне ряд осенних вечеров, Где спит собака у его горячих ног, А мухи пачкают беленый потолок. А иногда, проснувшись утром, снова он Пред свыкшейся служанкой пробует тромбон. Так день за днем, к чему не зная, он живет, Однажды родился он, однажды и умрет. Пер. И. Эренбурга * * * Есть здесь старинный дом пустой и мрачный, Как это сердце, пасмурными днями, В нем маки под дождем, клонясь и плача, Двор мокрый осыпают лепестками. Когда-то были отперты ворота, Камин топился, заливая светом Экран зеленый, на котором кто-то Изобразить хотел «Зиму и Лето». Докладывали о приезде Парсивалей, Приехавших из города с поклоном, Вдруг становилось шумно в тихой зале И взрослые встречались церемонно. А в это время маленькие дети Играли в прятки или в зале длинной Разглядывали старые портреты И ракушки смешные на камине. А старики вздыхали над портретом, Какого-то из внуков вспоминая, Что умер он в коллеже ранним летом, «Как форма шла ему», и мать родная Рассказывала, как он был привязан К родителям, боясь им сделать больно И бедного ребенка вспомнив сразу, Она в платочек плакала невольно. Теперь и мать забыта, пусто, мрачно, Как в этом сердце пасмурными днями Как за воротами, где маки, плача, Двор мокрый осыпают лепестками. Пер. И. Эренбурга Артуру Жассерио В экипаже ехал я в деревню эту, Услыхав, что в ней когда-то жили предки. Над полями, где мы тихо проезжали, Грустно голуби тяжелые летали. Старая, давно уставшая кобыла, Пыльный экипаж едва-едва тащила, И я думал о наивных предках, Из деревни выезжавших редко, В воскресенье, в накрахмаленных рубашках Шедших в церковь бедную меж пашней. Ехал я, чтоб поглядеть на их могилы, Скрытые, наверное, густой крапивой. Я приехал, снял с моих колен собаку, Не хотевшую с коляской расставаться. Башня старая стояла как когда-то, На часах я увидал двенадцать. Я расспрашивал, но люди, отвечая, Удивлялись: «Это имя… мы не знаем…», «От одной старушки вы б узнать сумели. Но старуха умерла на той неделе». Я отправился к нотариусу, который Вместо прадеда имел в селе контору, Пробовал расспрашивать кюре седого, Тоже не сумевшего сказать ни слова. На меня глядели домики, в которых Не живет никто, и ветхие заборы, Двери с пылью старой, навсегда нависшей, Точно двери тихих склепов на кладбищах. Я прошел, задумавшись, не замечая Новых флагов на торжественной мэрии, Разных глупостей и новостей в селеньи, Надписи «республика» и объявлений. Наконец, я подошел к большим воротам; В доме, за обвитой розами решеткой, Жило старое и доброе семейство. Старый господин и дама вышли вместе; Очень милая и сгорбленная дама Мне ответила: «Ах вы один из Жаммов. Да, они когда-то жили в этом месте, Сын нотариуса уехал в путешествие, Мы разрушенным и сгнившим дом купили, Старый дом, в котором ваши предки жили», И доставши ржавый ключ из кухни, Повели они меня к большой и прочной Заржавелой двери с ржавым молоточком; Окна грустные навек закрыты были Смертью, временем и многолетней пылью. Я пошел по лестницам червивым, сгнившим В комнаты забытые, где нет ли мыши, С штукатуркой обветшалой и с сырыми, Низкими перегородками меж ними. Двери в старых комнатах носили траур, Почерневшие как будто от пожара. Мне показывали комнаты, в которых Жили умершие, «здесь была контора». Я, простившись с милою семьею, Сел в коляску, посеревшую от зноя, Чтоб успеть добраться в городок далекий. И мы ехали на солнечном припеке. Лошадь бедная печально побежала, И собака маленькая задремала. Грустно голуби тяжелые летали Над полями, где мы тихо проезжали. Пер. И. Эренбурга