Страница 9 из 31
Витич растревожился, словно муравейник. Близлежащие села опустели, кто перевозил свой хлеб в городище, кто переплывал в болота за Славутой, дебри. Дружина спешно готовилась к бою, передовые группы воинов уже выдвинулись в поле, где должно было появиться чужинское войско.
Мирося проснувшись раненько удивилась: внизу, во дворе, перекликались вооруженные воины, что-то кричал царь Горевей, ржали кони. Девушка выглянула из ставен: а что-то должно быть? Вон, аж за витичский частокол, сколько глаз хватает шествуют дружинники, на горизонте дымят тревожные знаки, в дивоколе громко кричит воронье.
Она быстренько нарядилась в рубашку-вышиванку, шелковой лентой перехватила буйные косы на лбу, заглянула в полированное бронзовое зеркальце на стене и стремглав сбежала вниз. Царь, увидев ее, что-то закричал, затопотал ногами, начал толкать ее назад.
- Но что это с вами? - насела она на отца. - Куда шествует дружина?
- Битва, Мирося - раздраженно ответил царь - Враг ворвался в наш край!
- Вот видите! - едко говорила Мирося, не ужасаясь той вестью - Хотели вы приобщить чужой землицы, а гляди, чтобы нашу не приобщили.
- Цыц! - замахнулся на нее Горевей. - Ишь, какая языкастая! Да я их как цыплят неоперившихся разгоню по дебрям лесным!
Царь с воинами и советниками ускакал за ворота городища, пыль покрыла витицкую дружину, а воронье все гуще и гуще собирается в грозовом небе. Где-то из-за горизонта доносятся глухие громы, в воздухе жарища, неизведанная тревога течет над землей и закрадывается в сердце царевны.
Она поднялась к себе в горницу, разыскала подружку Зорулю, схватила за руку.
- Что нам делать? Так хочется глянуть на битву, а батенька не позволяет!
- А тебе не боязно? - испугалась Зоруля, прижав ладони к груди.
- Да нет! Так хочется, хоть плач!
- Так оденься парнем!
- Правда твоя! - счастливо вскрикнула Мирося - Как это я не додумалась? Добудь мне рубаху и штанишки полотняные. и шапку из ягницы, чтобы косы убрать. Еще успею доскакать к Вороньему полю, пока не началось. Знаю короткий путь, через Медвежью долину.
Вскоре царевна уже возводила своего Гнедка в глубокий овраг по узенькой тропке меж сорняками. Там она оделась в отроческий наряд, приторочила свою вышиванку к седлу, вскочила на коня и лишь мелькнула между зарослей к Медвежьей долине.
Не успели утренние туманы открыть славутинский плес, как царевна уже выбиралась по стремительной круче к прадавней могиле, которая возвышалась на краю Вороньего поля. Из древне считали люди проклятым то поле, потому что кипело на нем огромное количество боев и можно было находить в сорняках желтые черепа и кости, а иногда случались ржавые мечи или подковы.
Вот и сейчас к зловещему полю сближались из двух сторон дружины противников, чтобы помериться силами. Глухо гудела земля, желтая пыль катилась над степью, кричала черная воронь, предвещая смерть многим воинам.
Мирося тревожно оглянулась. Все-таки страшно! Может, вернуться? А то наскочат чужестранцы, захватят в плен. Если бы кто был рядом!
А, впрочем, она не сама. На могиле кто-то сидит, прислонившись спиной к древнему каменному болвану. Кто же это? Свой или чужой? Присмотревшись хорошенько, Мирося узнала в той фигуре славного певца, известного всем яровитам слепого Бояна.
Воронье поле
Боян странствовал от юга, где гостил на Хортице у свободных рыцарей. Много городищ он посетил, много песен и дум пропел людям. За то имел от них почет, славу и убежище дружественное с пищей и бокалом меда хмельного.
Давненько услышал певец свободный, что утверждается на землях Витича новое царство, и очень огорчила та весть Бояна. И сказал он братьям - воинам славутинским:
- Пойду, понесу яровитам песню свободную, думу непокоренную. Может поможет это людям понять, где их путь достойный и единственный. Диво дивное, как легко сыновья воли отрекаются от самого дорогого? Даже волки-сиромахи и птицы заоблачные берегут волю свою, а люди – дети Лады - забывают заветы пращуров!
- Иди, Боян! - сказали свободные воины.
Певец преодолел Дикое Поле, прибыл к пределам царства витицкого. В то утро, когда противник из севера ворвался к землям яровитским, добрался он Вороньего поля. Устав, сел на могиле отдыхать.
Внезапно он настороженно замер, прислушивался. Над степью прокатилась какая-то тревожная волна.
- Воронье, - прошептал певец. - Плохой знак.
Лег на землю, прислонив ухо к траве.
- Стонет мать-земля. Войско двигает. Да и не одно - из двух сторон. Будет битва. Вот же и слышит проклятая птица, тучей кружит в дивоколе, ждет своего времени. О, а это кто там шелестит? Кто-то есть или мне кажется?
Не казалось Бояну. То шествовала к нему Мирося, одетая в мальчишескую рубаху и штанишки. Косу она запихнула под шапку, и теперь ее не узнал бы даже родной отец, тем более, что, пробираясь яром, девушка измазалась грязью.
- Кто там? - отозвался Боян. - Кто бы ты ни был - добрый человек или разбойник - подай голос.
- Это я, - несмело ответила Мирося, посматривая на горизонт, где все выше поднималась туча пыли.
- Кто такой «я»? - насмешливо молвил певец. - Что-то малое, голос тонок. Как будто девушка.
- Да нет, парень, - спешно отрицала Мирося.
- А чего приперла тебя нелегкая в такую пору на Воронье поле?
- Хочу глянуть на битву.
- Не ополоумел ли? Зачем оно тебе?
- А интересно - вздохнула Мирося - Слышал о рыцарях, героях, а битвы не видел. Говорят, что это красиво, весело!
- Кто такие мысли посеял в твоем уме? - удивился Боян - Красиво? Не объелся ли ты белены?
- А мне отец говорил.
- А кто он - твой отец?
- Ну, кузнец он - смущенно говорила Мирося, ковыряя босой ногой землю - нет уже его. Я сирота.
- Гм, - покачал головой Боян, - твой отец, сынок, или дурак, или царь.
- Царь? - удивилась Мирося. - А то же почему?
- А очень просто, - приязненно объяснил Боян. - Потому что цари, сынок, смотрят на битву сбоку. Залитый кровью не скажет, что это весело. Вот если бы тебя распахнули до пупа.
- Что вы?! - сплеснула в ладони Мирося, ужаснувшись - Такое страшное говорите! Разве такое бывает?
- Бывает! - вздохнул Боян. - Был я дружинником, резался в страшной сече. Всего насмотрелся. Меня с побратимом старшим захватили враги да поиздевались. Глаза мне выжгли, а тогда пустили вниз за водой в лодке на глум, на муку. Хотел я на себя руки наложить, и спас меня древний Боян. Выходил меня, просветил сердце. И понял я, что не я один в мире несчастный. Море муки над миром катится. Я слеп глазами, а те слепы сердцем. Это куда страшнее, сынок.
- Слепые на сердце? Кто же то?
- А хотя бы и владыки, цари. Бьются, умножают сокровища, земли заграбастывают, а зачем? Какой в этом толк? Голый приходишь в этот мир - голый уйдешь из него. Кому же оставишь кучу того хлама, ради которого море крови пролил? Вот настоящие слепцы! А мне этого не нужно: вольный, как птица! Хожу лесами, полями, людей увеселяю или огорчаю. А как звать тебя?
- Мирославом зовут.
- Хорошее имя - похвалил Боян - Есть хочешь?
- Да нет, я сыт.
- Ври больше. Когда это сирота сытым бывает? Вот пирожок с маком, бери, очень вкусно.
- Действительно, вкусно - похвалила Мирося, куснув пирожок - никогда такого не ел.
- На здоровье. Но тсс… кажется мне, уже близко войско. Видишь ли ты, кто там?
- То наше, витицкое - взволнованно говорила Мирося - дружинники готовятся в лаву.
- Готовятся - объяснил Боян - Враг, вероятно, близко. Кто-то скачет на коне - слышу. Не к могиле ли?
- Эге! - затревожилась девушка - Сам царь Горевей.
- Еще его здесь недоставало, - буркнул Боян. - Чего ему?
- Вы же, деда, как спросит обо мне, скажите, что я поводырь, - попросила Мирося, прячась за каменным болваном.
- Скажу, скажу. Кому ты нужен?
Вороной конь Горевея вытаптывал копытами степной ковыль, за ним с бряцаньем и шумом скакали советники и воеводы, еще немного дальше двигалась лава дружинников. А от севера доносился зловещий гомон, там над тучами желто-пепельной пыли реяли стяги, покачивались копья. Витицкие воины сходились громадным полукругом, поглядывали на тревожный горизонт, громко переговаривались.