Страница 4 из 6
В сумрачном и длинном ресторане, похожем на внутренность пинала, было, конечно, не прохладно, но в нем оказались фонтан и сквозняк, шевелящий одежды, волосы, скатерти. Герман уселся рядом с фонтаном. Несильные струйки вылетали по периметру круглой чаши, в центре над чашей они сталкивались и падали на золотистого божка. Распорядившись о пиве с едой, Герман задал такой вопрос: "Я слышал, в "Республике" что-то случилось..".
"Опять?" - воскликнул официант.
"Год назад", - пояснил Герман. "Что там случилось год назад?" "Там зарубили иностранца. Да, топором по голове".
Герман сидел в ресторане долго. Потом подумал, что надо встать, выйти на улицу и поехать. Нет, не в гостиницу. А куда? В этой стране либо ходят в кино, либо слоняются по городу. Вышел на улицу, жарко дышащую. Крикнул рикшу: "В кинотеатр ". Предыдущие две бессонные ночи, бутылки пива, еда в ресторане и покачивание коляски вогнали его в глубокий сон. Очнулся от криков. Толпа за забором. Вон, даже конная полиция. Крики, свист. Толпа из мужчин. Хоккей или регби. В такую жару? Нет, воистину дети солнца. Мужчины сидят на стадионе, а женщин на задних дворах домов насилуют солнечные лучи.
Поехали дальше. Плакат "ШОУ-ШОУ-ШОУ". Ниже плаката рисунок скелета, под ним мелкие буквы на хинди. Дальше еще такой же плакат, над входом в брезентовый шатер.
"Что там такое, бабуджи?" "Маджик, сэр".
"Стоп. Приехали".
"Сэр, а как же кинотеатр?" Нет, сегодня он обойдется без смазливой влюбленной пары, поющей и танцующей в цветах на фоне заснеженных Гималаев. Раз поцелуются - поют. Еще поцелуются
- поют. Да еще перед тем, как начнут целоваться, держатся за руки и поют.
Сегодня он попробует маджик.
6 Ряды деревянных скамеек без спинок и грубо сколоченная сцена. Центр ее загораживал занавес, сшитый из белых простыней, на них углем рисунок скелета. Брезент шатра свое отслужил, но с помощью заплат из подвернувшихся материй продолжал жизнь за пределами старости. Заплаты крепились и брезенту веревочками и были похожи на жирных лягушек, жадно греющихся на солнце. В незаштопанных дырах пылилось солнце. К нему подошел человек в форме, очень похожей на форму слуг, таскающих чай в госучреждениях, но отличался от тех презренных лентами серебряного цвета, окаймлявшими фуражку и рукава. Он козырнул, как постовой: "Ваше место в третьем ряду".
После недолгого ожидания на сцену забрался все тот же служащий. Зрители стихли. Приблизилась улица. Простыни занавеса раздвинулись, - на месте рисованно- го скелета стоял низкорослый, пучеглазый, мордастый, пузатый, с большими усами, во фраке, с красной бабочкой и с тростью. Он поводил глазами по зрителям, вскинул трость, указал на кого-то. Щупленький мальчик лет восьми пробрался к сцене, сел на нее, стал болтать босыми ногами. Фокусник крикнул: "Ах-ха!" - в руке у него оказалась картофелина. Он бросил картофелину мальчику, тот ее ловко подхватил и положил рядом на сцену.
Фокусник снова крикнул "Ах-ха!" - в руке у него выросла луковица, которую он тоже бросил мальчику. Дальше возникли огурец, стакан воды, люминес- центная лампа, палка с набалдашником, спички, топор. Мальчик поймал все эти предметы , расставил их в линию на сцене. Фокусник, телом похудев, стал тыкать в каждый предмет тростью и что-то подробно объяснять.
Глазея от скуки в разные стороны, Герман заметил в углу сцены что-то вроде большой трубы, отверстием направленной на зрителей. А не в трубе ли их скелет? Или, быть может, это пушка? Стреляющая скелетами? В этот момент заиграла музыка, мальчик поднял с полу картофелину, фокусник тронул ее палкой, и палка объялась коптящим пламенем. От луковицы - лампа загорелась, от огурца - вспыхнула спичка... Мальчик ежился, нервно смеялся, потирал коленку коленкой. Он сидел на железной пластинке, присоединенной к электричеству, на дру~ю пластинку вставал фокусник и, касаясь предметами мальчика, замыкал электрическую цепь. Герман почувствовал озноб, словно и он замкнул эту цепь, но этот озноб был не от мальчика, а от того, что его слишком долго обвевали холодные струи на фирме "Рао и Сыновья".
После небольшого перерыва занавес снова заволновался, из-за него на глаза зрителей вышла седая старая женщина в ярком, весенних цветов сари. Она повернулась , как манекенщица, зашла за трубу, фокусник крикнул, в трубе мелькнула-упала шторка, в отверстии все увидели женщину. Фигура ее медленно расплывалась, будто она погружалась в воду. Вот появился какой-то рисунок, что-то похожее на решетку..., в отверстии трубы возник скелет. Он подерил руками, ногами, подвигал челюстями, повертел черепом. Герман вспомнил свою каиеру, сфотографировал скелет и осознал, что в течении дня он почти в пугающей последовательности запечатлел на фотопленке ребенка, девочку, девушку, женщину, старуху и, наконец, скелет. Он углубился в размышления , что за этим могло стоять и как назвать такую подборку, но фокусник снова хлопнул в ладоши, кости растворились в набежавшей плоти, женщина вышла из-за трубы, склонилась в реверансе,удалилась.
Фокусник взял в руки топор, остановился напротив Германа и жестом предложил ему пройти на сцену. Герман, тоже жестом, отказался. Фокусник что-то проговорил, все зрители засмеялись.
"Он говорит", - склонился сосед, - "что после происшествия в "Республике" иностранцы боятся топоров. " Германа обиделся, но не очень. Опыт поездок в разные страны, особенно в страны слаборазвитые, его давно уже научил: натура людей и целых народов универсально одинакова, - богатых, сильных и иностранцев никто по-настоящему не любит. Герман реагировал на шутку, как реагируют все другие, по-доброму высмеянные комедиантами, он через силу засмеялся.
На этом представление закончилось. Герман вышел с толпой на улицу и растерянно остановился. Он не хотел ехать в гостиницу. Мимо него прошелестело весенних цветов яркое сари. Словно рядом прошелестело нечто похожее на спасение. Герман выпрыгнул из пустоты, догнал женщину, поравнялся.
"Простите, пожалуйста. Одну секунду".
Она обернулась, остановилась. На них оборачивалась вся улица.
"Я был на вашем представлении. Я хотел задать вам вопрос".
"Как я превращаюсь в скелет?" "Это я, кажется, сообразил. Что вы знаете о происшествии? Год назад. В гостинице "Республика".
Она отшатнулась и быстро пошла, взбивая ногами яркие краски, - как будто упорно и насильно погоняла перед собой все лучшее, случившееся в ее жизни.
"А вас поджидают", - сказал менеджер. - "Пожилой господин слева на диване".
Герман взглянул на диван слева. Пожилой господин читал газету.
"Что он хотел?" "Он сказал так: я бы хотел повидать человека, который снимает номер накрыше".
"Долго он ждет?" "Часа два".
Герман отер рукавом мокрый лоб.
"Ну и жарища у вас здесь. Почему вы не поставите кондиционер?" "Сэр, мы здесь часто замерзаем из-за близости Гималаев".
"Ну, я пожалуй пойду к себе".
"Сэр, вы забыли о господине".
Герман сделал вид, что не расслышал, направился к лифту, ступил в кабину. За металлической жирной решеткой вниз пополз пожилой господин. Добравшись до комнаты, Герман тут же содрал и сбросил одежду на пол; мокрый и белый, как яйцо, только что вынутое из воды, пошел через влажные комки, испарявшие запах тела. Содрал простыню, сухую и жесткую, как забытый на печке букет.
Встал под жиденький теплый дождик, а простыня через плечо в виде древне-греческой туники. Струйки нагрелись, стали горячими.
Лег, облепился простынею. В дверь тихонечко постучали. Странная штука вентилятор . Висит, как паук, на потолке. Куда-то он полз, сорвался, повис, и завертелся, завертелся... В дверь опять постучали, погромче... Вот одолеет странную силу, остановится , покачается, повисит, прицелится клювом, и сорвется-ринется вниз, и накроет мохнатыми лапами... В дверь постучали, еще громче... Еще он похож на огромного шмеля. Мирно летал под потолком, во что-то врезался, все смешалось, и зажужжал, завертелся от боли... В дверь стучали громко, настойчиво... Я затерялся в песках Сахары. Сверху по склону слетает ветер, он как дыхание топки котла. Может, я был член экспедиции, или паломником, умер от жажды, меня положили между барханами и прикрыли сухой простынею. Что копать яму и хоронить, белый горячий бархан надвинется и захоронит меня, как следует... Громкий требовательный стук... Простыня на мне быстро высохла, и вентилятор стал идиотом, который на верхней полке парилки всех обмахивает полотенцем. Если бы был "Музей Бессмыслицы", я притащил бы туда вентилятор...