Страница 5 из 9
========== Гость ==========
- Эй, Роджерс, - окликивают его средь бела дня на людной улице, поэтому он не сразу понимает, в какую сторону смотреть, но это и к лучшему: голос, слишком знакомый, чтобы сердце не сорвалось на бешеный стук, принадлежит Баки.
Вот так просто. Искать чертового Баки три месяца с тех пор, как тот вытащил его на берег и тем самым спас, искать, просматривая тонны данных в попытках отыскать малейшую зацепку, которая вывела бы его на друга - и оказаться встреченным им самим же с такой легкостью, как будто это норма, словно они каждый день пересекаются по пути на работу, здороваясь по привычке.
Стив замирает, прежде чем подойти. На ум не приходит ничего, кроме глупого:
- Я искал тебя.
Баки хмыкает:
- Совершенно не скрываясь. Я успевал уйти еще за два-три часа до твоего появления.
- Я и не скрывался, - пожимает плечами Роджерс, чувствуя себя идиотом. Не так он представлял их встречу, не с этого мечтал начать разговор. Кажется, Барнс по одному его взгляду понимает, что творится у Стива в мыслях, поэтому предлагает:
- Если мы можем поговорить, то…
- Идем, - не дает ему договорить Капитан, разворачиваясь и направляясь в сторону собственного дома. Единственное, что может быть глупее, чем встретить Баки на улице, это обсуждать с ним произошедшее за чашкой кофе в кафе. На Барнса он не оборачивается: затылком чувствует чужой взгляд и знает, что Солдат идет следом. Почему-то привычное «Баки» мигом вылетает из головы: ему трудно назвать этого неулыбчивого незнакомца, дырявящего его взглядом, именем друга.
Все оказывается совсем не так. Совсем. “А чего ты ожидал?” - читается в глазах Зимнего. И правда, соглашается Капитан, доставая фотографии, газетные вырезки и кипы своих рисунков. Джеймс проглядывает все с вежливостью гостя, которого радушная хозяйка вынуждает слушать стихи собственного чада, рассказанные с табуретки, уходит, прощаясь с такой учтивостью и вежливостью, с какой прощаются люди, в последующем посещающие ваш дом настолько часто, что вы уже и не рады, что однажды их пригласили.
И не возвращается больше никогда. И не сказать, чтобы Стив жалеет хоть раз об этом.
16 апреля 2014 г
========== Кусок мяса ==========
Ты никто. Просто кусок мяса, обученный убивать. Кусок мяса, закованный в броню мышц, натренированных быть идеальной машиной смерти. Машиной. Не человеком. У тебя нет даже имени. Просто Солдат. Зеркало отражает твое лицо, но оно лишь набор черт. Любое другое лицо с легкостью могло бы быть твоим. Ты не привязан к этой внешности, внешность не отражает тебя. Части твоего тела так же заменяемы, как и память. Ты не обладаешь памятью. Все, что есть в твоей голове - приказы, которые нужно исполнять. Как чистый лист с прописанной на нем командой: разорвать, выбросить, едва надобность в его существовании отпадет. Не жаль. Таких, как ты, сотни. Ты не универсален. Ты заменяем. Ты просто кусок мяса, взращенный на убой.
- Баки, - зовет тебя чей-то голос, и ты мотаешь головой. Ты - машина без имени и лица, любое имя могло бы быть твоим, это имя такое же, как и остальные.
- Баки, - там, где тебя касаются чужие ладони, тепло. Но ведь ты просто броня из мышц и железа, ничто не должно вызывать в тебе ощущений?
- Баки, - полный тоски взгляд разрезает тебя насквозь, выуживая из пустоты прячущееся внутри жалкое, слабое существо, тянущееся к свету чужой души. Но ведь ты не человек, ты машина, у тебя нет души.
- Баки. - Зачем он зовет тебя? Тысячи людей вокруг могли бы быть тобой, ведь ты не универсален.
Зеркало не отражает твое лицо, оно отражает лицо Солдата. Того, кто всю жизнь был никем. Так отчего бы и Капитану не выбросить тебя, как смятый листок бумаги, переставший быть пригодным?
- Баки, - он обращается к тебе, и кажется, в этом ответ.
Один из тысяч не обладающих ценностью разве имел бы собственное имя?
10 мая 2014
========== Кофе ==========
По утрам Баки старается не разбудить его, передвигается едва ли не на цыпочках, но Стив все равно пробуждается почти мгновенно, однако виду не подает. Следит из-под ресниц, как тот тихо собирает по полу одежду и выходит из комнаты, прислушивается к шуму льющейся воды в душе, к тому, как спустя какое-то время на кухне щелкает кнопка чайника, а после - в его нарастающее бульканье. Как смешно тренькают каждый раз чашки, соприкасаясь с поверхностью бионики, когда Джеймс достает пару, чтобы налить им кофе.
Привыкнуть к присутствию Барнса здесь, в его квартире - в их квартире - оказывается не столько трудно, сколько странно. Отвыкнув за бесконечное количество дней без, каждый раз открывая глаза и видя сопящую рядом темноволосую макушку, он заставляет себя глубоко вдохнуть, досчитать до десяти и осознать, что это действительно Баки. Что он действительно рядом.
Поверить в это трудно, принять - тем более. Понять, как он обходился без всего этого так долго, вообще за гранью разумного. Потому что Барнс, который каждую минуту рядом становится лишь ближе, важнее, необходимее, вплетается в его жизнь путеводной нитью, встает той самой отсутствющей деталью, без которой весь механизм работает из рук вон плохо, ломаясь то здесь, то там, возвращает ему давно забытое чувство, что все, как бы хреново ни было, в конце концов будет хорошо; и становится совершенно непонятно, как Стив вообще выживал сам до.
По утрам Баки старается не разбудить его, передвигается едва ли не на цыпочках, но Стив все равно пробуждается: не хочет пропустить ни минуты из их новой-старой общей жизни. Не может пропустить ни минуты. Потерять все это когда-то было трудно, но и обретать теперь оказывается не легче, потому что страх потерять все снова преследует его неотступно, грызет ненасытным ртом каждое счастливое мгновение, поделенное на двоих. Заставляет запоминать четче, радоваться каждой мелочи. Словно завтра всего этого может не быть, словно однажды все это опять закончится: криосном, льдом или не протянутой вовремя ладонью. Чьей-нибудь смертью, избежать которую в очередной раз вряд ли уже удастся. Оправиться после которой вряд ли уже получится.
Только вот у Барнса свои мысли на этот счет. Он, вполне материальный и осязаемый, постоянно бьет посуду, готовя им завтраки по утрам, бьется обо все тумбочки, совсем не авторитетно морщась от боли, забывает полотенца и орет из душа, прося Стива их принести - в общем, остается вполне живым и не собирается исчезать, уходить, погибать ни сейчас, ни в ближайшее, уж точно, время. Заставляет Стива поверить, что в этот раз все действительно хорошо. Что все их “как бы хреново ни было” теперь в прошлом.
Что больше все это: совместные завтраки, миссии и вечера вдвоем на одном диване больше никто не отнимет. Не сможет. Баки им не позволит.
========== Долги ==========
- А я и не просил, - орет в ответ Джеймс из спальни, где методично запихивает свои скудные пожитки в спортивную сумку, не заботясь о порядке, - не просил приносить себя в жертву и ходить теперь за мной по пятам, глядя своими оленьими глазами. Сидел бы себе где-нибудь в Мексике, беды не знал, а с твоей “защитой” мы как на ладони - ни дня без обстрела.
Вещей немного, расправляется он с ними быстро. С Роджерсом, шкафом вставшим в проходе, справиться оказывается не труднее: достаточно просто пойти на него, нажимом вынуждая отодвинуться. Если Барнс может причинить боль Капитану, Стив как не мог, так и теперь оказывается неспособен. Он лишь сбавляет тон и пытается воззвать к чувству вины в лучшем друге, только вот снова промахивается, забывая в очередной раз, что перед ним не Баки из Бруклина, а Зимний Солдат - убийца из криогенки.
- Ради тебя я оставил команду, Бак. - Если бы взглядом можно было плавить, Барнс наверняка давно бы стек в собственные ботинки от всей той гаммы чувств, что сейчас отражалась в чужих глазах. - Ты должен успокоиться. Мы что-нибудь придумаем.
Только вот его слова умудряются возыметь обратный эффект. Джеймс мрачнеет лицом еще больше и, уже не пытаясь придать голосу хоть сколько-нибудь вежливости, выбешенным тоном заявляет: