Страница 13 из 14
- Я подумал, что так тебе будет менее неприятно.
И от факта того, что Роджерс, оказывается, уже смазкой закупился, зная, что у них все же будет секс, он настолько остолбенел, что чрезмерно резкое проникновение показалось пустяком на фоне осознания всей глубины вероломства лучшего друга и бывшей девушки.
Но дальше думать ему не позволили, как и долго привыкать к новым ощущениям. Стив толкнулся пару раз на пробу, а потом произнес, неожиданно жалостливо и тихо:
- Не могу. Слишком узко. Если я сейчас же не подумаю о чем-нибудь постороннем и не эротичном, то кончу, и это будет самый короткий секс в твоей жизни и самый позорный первый секс в истории.
Джеймсу оставалось только вздохнуть и расслабиться, пытаясь не сдавливать чужой член мышцами слишком крепко, но задача оказалось непосильной, потому что стоило дернуться в сторону, как где-то внутри него снова разлетелась на тысячи мурашек по телу затронутая скользнувшей по ней головкой волшебная точка, и Барнс протяжно застонал, как оказалось, вполне действенно сумев помочь этим Роджерсу, который, воодушевленный тем, что все же доставляет удовольствие другу, в несколько минут решительных и активных, как и он сам, проникновений сумел как-то ловко довести до оргазма обоих, правда, с небольшой разницей во времени.
- Поздравляю, камрад, первая диверсия в стан врага прошла успешно, - похвалил Барнс, вытягиваясь на простынях и чувствуя, как из задницы до ужаса не смешно вытекает чужая сперма. Чтобы хоть как-то отвлечься от этого не совсем приятного ощущения, он попросил:
- Поцелуй меня, - на что получил самый дебильный ответ в мире:
- Я делал тебе минет, не могу. Нужно почистить зубы.
- Роджерс, ты неисправим, - Барнс потянул друга на себя, вынуждая открыть рот и проскальзывая в него языком.
- Ты на вкус, как мороженое, - внезапно сообщил Стив, отрываясь от поцелуя, словно Джеймсу хотелось знать, каков на вкус его собственный член, хотя, кажется, он и так это уже узнал.
По-прежнему ощущая неприятные последствия приятного времяпровождения между ягодиц, он как-то обреченно произнес:
- Я сейчас крайне подтаявшее мороженое, - а на недоуменный взгляд друга, закатывая глаза, спросил:
- Наташа ничего не рассказывала про то, как сделать процесс менее липким? - и видя наконец понимание шутки про мороженое на чужом лице, расплывающемся в улыбке, добавил:
- Роджерс, в следующий раз никакой мяты. Ты мне все воспоминания детства испоганил своим сравнением про мороженое. И смазкой для снеговиков. А ведь я так любил пломбир с листочком мяты сверху в жаркий летний день…
На что Стив, видимо, не подумав, ответил:
- Мятное молоко тоже вкусное, - а потом осознав, что произнес, смутился, но руку, продвигающуюся к чужой заднице, все равно не убрал.
========== Ненормативная лексика ==========
- Блять, - Джеймс в очередной раз бьется ногой о миллионную тумбочку в квартире Роджерса, расставленную кто бы знал за каким хреном - все равно ничего не хранит ведь.
- Не выражайся, - доносится с дивана. Стив невозмутимо грозит ему пультом, даже не поворачиваясь, так, на удачу, что Барнс заметит, и возвращается к просмотру футбольного матча. Ярый любитель радио-трансляций в прошлом, теперь сопляк дорвался до полноценного телевидения, и оторвать его от плазмы во всю стену задача не из простых.
- Не обставляйся мебелью, как пожилая леди. - Палец чертовски болит, но он же Солдат, крепыш из Гидры, ему положено терпеть, поэтому Зимний приказывает себе не вздыхать и направляется к креслу: никто не говорил, что он сам любит футбол хоть сколько-нибудь меньше, чем Роджерс.
- Да бляяять, - удариться тем же пальцем уже о кресло оказывается убийственным сюрпризом. Дважды ударенный, палец даже не болит, так, пульсирует немного, да и это как-то забывается, стоит поднять взгляд с покрасневшей ноги на лицо Стива, чьи глаза, кажется, вот-вот выпрыгнут из орбит - настолько они огромные от негодования.
- Не выражайся, я тебе сказал! - пульт прилетает ему в голову чуть раньше, чем оплеуха и захват с последующим приземлением на пол. Стивова рука, кажется, вот-вот расплющит его черепушку, как орех - любимый захват самого Баки в их далеком-далеком детстве, когда Роджерс был еще хрупкий, как веточка, и достаточно было чуть согнуть руку в локте, чтобы он взмолил о пощаде в очередной их пацанской возне на ковре в гостиной.
- Ты весишь, как слон, - сипит Джеймс, пытаясь спихнуть друга с себя. Все это здорово напоминает ту драку на геликарриере, только вот в этот раз убивать никого не нужно. Правда теперь у Роджерса есть миссия, самая гуманитарная из возможных, и кажется, он намерен, в отличие от Баки, выполнить ее чего бы ему это ни стоило.
- Повторяй за мной: “Я больше не буду выражаться”.
Интересно, думает Солдат, пыхтя и пытаясь вырваться, когда Стив говорит этим голосом учительницы младших классов, его действительно кто-то воспринимает всерьез? Лично он не смог бы. Да и сейчас, в общем-то, не пытается, фыркает и проглатывает смешок, не сумевший перерасти в смех от недостатка кислорода.
- Повторяй, я сказал, - Роджерс отпускает его из захвата, сваливая кучей на полу: придурок весит определенно больше, и двигаться у Джеймса не получается. Прижатый к полу, он примирительно поднимает ладони вверх, мол, все-все, сдаюсь, но Стив сморит так грозно, что приходится сдерживаться и не улыбаться.
- Встань с меня для начала, - требует он, пряча улыбку. Но Роджерс непреклонен:
- Повторяй, - еще пара сантиметров, и Стив ударится своим лбом об его, как баран, некстати замечает Джеймс. Чужое дыхание неприятно щекочет кожу, и он морщится, неспособный достать зачесавшийся нос прижатыми к полу руками. Вместо него это зачем-то делает Стив. Протягивает руку и фалангой несколько раз трет кончик его носа. И это тупо, откровенно-тупо. Потому что ему приходится отвернуть лицо и дышит теперь Роджерс куда-то ему в висок. Пыхтит, как паровоз, отправляя неправильные мурашки в сторону всего, где им быть не положено.
- Я больше не буду выражаться, - быстренько бормочет Барнс, чтобы закончить поскорее этот идиотизм, и чувствует, как собственное дыхание забирается под чужую ладонь, замершую возле его щеки. Теплое, влажное такое дыхание. И это еще тупее, что чесать другу нос. Настолько тупо, что Роджерс, придавивший его к полу, со своим нахождением сверху теперь не просто некстати - до опасного невовремя, а домашние шорты на обоих тонкие до безобразия.
- Блять, - доносится сверху, и Стив скатывается с него со скоростью, которой бы позавидовал любой олимпийский бегун.
- Не выражайся, - одергивает его поднимающийся следом Баки.
Остаток матча они досматривают в молчании.
========== Сливки ==========
Барнс чувствует себя хреновой змеей в банке у заклинателя. Стиву достаточно открыть рот, чтобы его унесло в страну подчинения, полного и безоговорочного. Неважно, что Роджерс будет говорить, какую чушь или праведные речи нести - Джеймсу достаточно смотреть на его губы, на то, как они двигаются. Смотреть и проваливаться, как в воду, желание его выебать. Или быть выебанным.
Этого нельзя произносить вслух, нельзя озвучивать свои мысли последнему девственнику Америки, просто нельзя и все. Потому что Стив - друг, Стив - голос его совести. Стив - все, что угодно, кроме тела, в которое можно вбиваться, думая только о себе и своем удовольствии.
- Я иду в магазин, купить молока? - Роджерс натягивает бейсболку, приглаживая выбивающиеся волосы, и Джеймс скрипит зубами, видя, как чужие пальцы проталкивают светлые пряди под ткань.
- Баки, что хочешь на ужин? - Стив проносит пакеты в кухню, и Барнс едва не воет, наблюдая, как напрягаются крепкие мышцы под загорелой кожей. Кэп раскладывает продукты на столе, и Джеймс думает: разложи меня. Тут же, на столе. И побитой собакой сбегает в душ выдрочить чертова белобрысого придурка из своей головы, утыкаясь лбом в стену вместо чужой спины/груди/шеи.
На сколько его хватит, он не знает. Потому что понимает, что Стив не откажет. Стоит только попросить, стоит только потребовать, стоит просто прийти ночью в чужую спальню, дверь в которую так опрометчиво не закрывается на замок. Ведь Роджерс его не боится.