Страница 49 из 55
Все это позволило эстонцам достаточно успешно преодолеть воздействие тех факторов, которые, на первый взгляд, ставили вообще под вопрос возможность их консолидации в национальную общность. В их числе — практически полная «неисторичность», отсутствие в принципе каких-либо фактов, которые можно было бы трактовать как наличие этнической государственности в прошлом. Не меньшее значение имело не только отсутствие общего этнического самосознания, но и этнонима. Негативное значение имело и разделение эстонцев по конфессиональному признаку. Однако этническая история эстонцев красноречиво свидетельствует, что все эти «недостатки» достаточно легко преодолимы.
Ситуация с латышами во многом схожа: здесь свою роль сыграли и те же высокий уровень образования, социальная мобильность, конфессиональная принадлежность и этнолингвистическая самобытность. Однако по ряду параметров положение латышей было более сложным, чем у эстонцев. У них не только история, но и фольклор не давали достаточно материала для конструирования «героического прошлого». Едва ли не наибольшее негативное воздействие оказывала сложность этнической структуры — существенные региональные культурные и лингвистические различия, зафиксированные и в формах самосознания. К этому необходимо добавить и большие, чем у белорусов, внутренние конфессиональные различия, которые в сочетании с региональным фактором, как в случае с Латгалией, значительно осложняли формирование общего этнического самосознания. К числу тормозящих факторов необходимо отнести и сложность, по сравнению с Эстонией, этносоциальной структуры населения. Однако все эти негативные для национальной консолидации факторы были преодолены за счет следующего. Во-первых, наивысшего в регионе уровня экономического развития, который более чем в два раза превышал аналогичные показатели в Эстонии и почти в восемь раз — в Беларуси. Во-вторых, это достаточно высокий уровень урбанизации, как средний, так и выразившийся в наличии такого крупного города, мегаполиса по тем временам, которым была Рига.
Сравнение с украинцами требует более подробного рассмотрения. Здесь, помимо модернизационных отличий сыграли свою роль факторы «исторической памяти» и то, что можно условно называть «фактором Пьемонта». Наличие Восточной Галиции действительно существенно повлияло на развитие украинского национального движения. Однако не следует преувеличивать ее значение. Необходимо подчеркнуть, что национальное движение тут было вынуждено конкурировать, причем не всегда успешно, с москвофильством. Кроме этого, украинцы Галиччины подвергались ассимиляции, что отражено статистическими источниками. На наш взгляд, украинское движение в надднепровской Украине имело все шансы на успешное развитие, даже если бы Восточной Галиции вообще не существовало. Об этом свидетельствует и опыт эстонцев, латышей, а также финнов, которым не понадобились какие-нибудь «Пьемонты».
Не следует также преувеличивать и значение униатства для украинского движения. Оно, конечно, создавало уникальную возможность социальной мобильности для крестьянского по социальному составу украинского населения Галиччины. Однако дело здесь не в униатстве как таковом, а в том месте, которое оно занимало в системе социальных и политических отношений в этом регионе и в монархии Габсбургов в целом. Особую роль здесь сыграла политика Марии-Терезии, уравнявшая униатов в правах с католиками и обеспечившая им создание системы церковного образования. Именно благодаря этому на протяжении первой трети XIX в. в Галиччине в среде униатских священников произошла достаточно четкая артикуляция этнической принадлежности, в отличие от Волыни, Подолья и Беларуси.
Что же касается роли «исторической памяти», то она опять-таки должна рассматриваться не как таковая, а в контексте конкретных социальных отношений и интересов. Так, артикуляция памяти о Гетманщине находила отклик среди тех социальных групп, которые реально пострадали от ее ликвидации. В том числе: часть дворянства, из которого рекрутировались сторонники «автономизма» в конце XVIII в., формально свободное многочисленное (до полумиллиона) «малороссийское казачество», утратившее свой статус и социальное имя, и, наконец, многомиллионное крестьянство, утратившее свою личную независимость. Существенным отличием Украины от Беларуси в первой половине XIX в. стала разнонаправленность векторов социального развития, когда в Украине происходило снижение доли крепостного населения, а в Беларуси — наоборот.
Ускоренному, по сравнению с Беларусью, развитию украинского движения способствовал значительно больший (более чем в два раза) удельный вес украинцев среди городского населения. Кроме этого, особо необходимо отметить феномен Полтавы, в которой украинцы составляли 57 % населения (ничего подобного и близко не наблюдалось в городах Беларуси). Хотя и украинцев и белорусов можно считать крестьянскими нациями, доля украинцев-горожан вдвое превышала горожан-белорусов.
Белорусы значительно уступали украинцам и по степени развития политически активных идеягенерирующих социальных групп. Доля украинцев среди юристов вдвое превышала аналогичный показатель среди белорусов. Отсутствие университетских центров в Беларуси не только не позволило сформироваться национально-ориентированной профессуре, но значительно ограничило возможность социальной мобильности для коренного населения: численность крестьян с университетским образованием в Украине была в 20 раз больше, чем в Беларуси.
Помимо наличия значительно больших социальных ресурсов, относительно успешному развитию процессов консолидации украинской нации содействовали более чем в два раза превосходивший белорусский уровень рыночной активности, а также наличие такого фактора, как раннее появление земств, спо-собствоваших созданию локальной инфраструктуры национального движения.
Среди факторов, тормозивших развитие украинского национального движения, следует в первую очередь отметить низкий уровень грамотности, уступавший даже белорусскому. Именно это обстоятельство значительно сузило потенциальную аудиторию национального движения. Низкий уровень грамотности во многом был обусловлен конфессионально-цивилизационным фактором — принадлежность большей части украинцев (значительно большей, чем у белорусов) к православию, с его специфическим отношением к женскому образованию. Определенное значение имела и значительно большая, по сравнению с Беларусью, миграция этнического русского населения в города, индустриально развитые районы и, чего практически не было в Беларуси, сельскую местность.
Значение фактора этнического контраста достаточно хорошо видно при сравнении белорусского случая и словацкого. Отметим, что в плане уровня модернизации словаки явно опережали белорусов. Достаточно вспомнить национально артикулированные формы экономической активности, высокий удельный вес городского словацкого населения и словацкого рабочего класса. Запаздывание словацкого национального движения, по общему мнению, было следствием чрезвычайно энергично проводимой в 1880-1900-х гг. мадьяризации. При этом, особенно на уровне интеллигенции, она имела значительный успех, несмотря на то, что этнолингвистические различия были не меньшими, чем, скажем, между литовцами и русскими. Ее результаты, судя по всему, были более значимы, чем русификация белорусов. Более высокий уровень модернизации, включая систему образования, делал ассимиляционную политику соответственно более эффективной. Меньшее значение в торможении словацкого движения сыграла конфессиональная разобщенность этноса, а также сложное воздействие чешского фактора, сдерживающего артикуляцию собственно словацкой национальной идентичности.
Наиболее интересным, на наш взгляд, представляется сопоставление белорусского варианта с литовским. Оба региона относились к числу экономически наиболее отсталых в европейской части Российской империи. Так же как и белорусы, литовцы были крестьянским народом, доля литовцев-горожан была даже меньшей, чем белорусов. Оба народа не имели на своей территории университетских центров. Удельный вес литовцев с «образованием выше начального» был еще ниже, чем у белорусов. Вместе с тем, несмотря на запаздывающий характер, литовское движение отличалось завидным динамизмом. Характерно, что после польского оно первым предъявило претензии на создание национального государства. Причины, обусловившие ускоренное развитие литовского движения, многообразны. Во-первых, при общей экономической отсталости Литва все-таки достигла минимально необходимого уровня рыночной активности, который отсутствовал на большей части территории Беларуси. Во-вторых, сыграли свою роль особенности социальной истории Литвы, в том числе относительно ранняя отмена крепостного права в Сувалкской Литве; утрата формально свободного статуса многочисленной группой вольных людей на протяжении первой половины XIX в.; сокращение численности крепостных крестьян за тот же период. Все это способствовало формированию довольно значительного слоя крестьян-середняков, составивших социальную основу массового национального движения. В-третьих, существенным отличием, обеспечившим многочисленную аудиторию национальному движению, стал более высокий средний уровень грамотности. Он, в свою очередь, был следствием воздействия цивилизационно-кон-фессионального фактора. Грамотность среди женщин-литовок была даже выше, чем среди мужчин, что обусловлено особенностями католического отношения к женскому образованию. В-четвертых, определенную роль сыграла и Восточная Пруссия, где существовали более свободные условия для развития литовского книгопечатания и периодики. Но как и в случае с Восточной Галицией необходимо иметь в виду, что литовцы там подвергались чрезвычайно сильной германизации, при этом куда более значительной, чем украинцы. В-пятых, едва ли не большую роль сыграла чрезвычайно активная в национально-культурном отношении литовская эмиграция, в том числе и в США.