Страница 42 из 55
Латвия по уровню экономического развития была самой развитой территорией восточной части Центрально-Восточной Европы. И дело даже не в значении Риги, чей торгово-промышленный оборот превышал по объему белорусский. Высоким был уровень развития сельских регионов. Так, в «латышской» части Лифлян-дской губернии он составлял в среднем 34,1 руб. в год на человека, в Курляндской — 61,4, в Латгалии («инфлянтских» уездах) — 26 [228].
Население Латвии к 1897 г. составило 1 929 387 чел. Латыши были крупнейшей группой населения (68,3 %), вслед за ними шли русские (8,0 %), немцы (7,4 %), евреи (6,0 %), белорусы (4,1 %) и поляки (3,1 %). Характерная особенность — относительно высокий уровень урбанизации. В целом в городах жило 28,1 % населения, в том числе в Лифляндии 40,7 %, Курляндии — 23,1 %, «инфлянтах» — 17,0 % [158].
Латыши отличались самым сложным конфессиональным составом из всех народов восточной части Центрально-Восточной Европы. Большую часть их составляли лютеране (76,9 %), 18.7 % — католики, 4,2 % — православные. Соотношение конфессиональных групп зависело от региона. Так, в Латгалии католики составляли 84,6 % латышей (лютеране — 12,6 %), а в Лифляндии доля православных доходила до 8,0 % . Почти 16,0 % всех латышей жили в городах и составляли там 38,3 % населения, в том числе в Курляндии — 42,2 % всех горожан, Лифляндии -46,2 % , в Латгалии — 14,4 % . Характерная черта латышей — исключительно высокий уровень грамотности — 74,0 %, который, впрочем, существенно различался по регионам: в Лифляндии — 79.7 %, Курляндии — 75,7 %, «инфлянтах» — 44,3 % . При этом 42,2 % грамотных латышей указали языком грамотности русский (в Курляндии — 42,4 %, в Лифляндии — 46,9 %). Латыши имели чрезвычайно большое количество лиц с «образованием выше начального» — 6148, или 46,6 на 10 тыс. Однако если в Лифляндии этот показатель составил 64,1, Курляндии — 48,1, то вЛатгалии только 5. Латыши располагали также значительным количеством лиц, занятых в интеллектуальной сфере — всего4943 чел., в том числе 1942 учителя и 895 врачей. При этом, например, в Курляндской губернии латыши составляли 45,1 % чиновников, 36,0 % юристов, 38,7 % учителей, 51,0 % деятелей литературы, искусства и науки, 30,6 % врачей.
Русские занимали заметное место в системе этносоциальных отношений в Латвии, однако их значение не сопоставимо с аналогичным в Украине, Беларуси и Литве. Так, в Курляндской губернии русские составляли лишь 17,3 % чиновников, 9,9 % учителей, 6,0 % врачей, 8,0 % купцов.
В то же время немцы контролировали ведущие позиции в экономике, об этом свидетельствует то, что, например, в Курляндской губернии они составляли 70,6 % представителей купеческого сословия. На долю немцев приходилось 19,3 % чиновников, 37,2 % учителей, 50,1 % врачей и 48,1 % юристов.
В то же время еврейское население было не только относительно малочисленным, но и слабо представленным среди ключевых социальных позиций. Евреи (в Курляндской губернии) составляли 15,0 % купцов, 3,7 % юристов, 5,7 % учителей и 0,3 % врачей.
Таким образом, высокий уровень модернизации, грамотности в сочетании с особенностями этносоциальной структуры объективно благоприятствовали развитию латышского национального движения. Они оказались более значимыми, чем внутренние региональные и конфессиональные различия, хотя последние и наложили существенный отпечаток на характер формирования латышской нации.
Как следствие — латышское национальное движение развивалось динамично и сравнительно быстро приобретало массовые формы. В 1868 г. было создано Рижское латышское общество, в 1873 г. проведен первый песенный фестиваль. Отсутствие литературной традиции, «историчности» не стали помехой в развитии национального движения. Относительная бедность фольклора на героико-исторические сюжеты (сравнимыми с эстонским «Кале-випоегом») компенсировалась целенаправленным мифотворчеством: так, в 1888 г. поэты А. Пумпурс и Й. Лантенбокс опубликовали стилизованную под народное творчество поэму о Лачплеси-се — герое борьбы с нашествием крестоносцев [378, с. 244]. В 1892 г. был открыт латышский этнографический музей. Быстро развивалось издательское дело: если в 1884 г. было опубликовано 181 издание на латышском языке общим тиражом 168 тыс. экземпляров, то в 1904 г. — 822 с тиражом 5 млн экземпляров [378, с. 252]. Пример латышского движения свидетельствует, что высокий уровень модернизации позволяет сложиться нации без каких-либо «исторических» предпосылок в виде памяти об утраченной государственности или использования какого-либо «Пьемонта». Основой национальной культуры и идентичности может быть исключительно язык и культура крестьянства, в том случае, когда существует баланс между «генераторами» национальной идеи и готовой ее воспринять аудиторией.
Хотя Эстония и уступала Латвии по уровню экономического развития, ее средние показатели были достаточно высокими. Крупных городов в Эстонии не было, поэтому уровень развития был более равномерным. В Латвии на долю Риги приходилось 67,5 % всего торгово-промышленного оборота, в Эстонии на Таллин — только 47,6 %. Средний показатель сельских районов «эстонской» Лифляндии составлял 61,4 руб. в год на человека, в Эс-тляндской губернии — 38,8 руб. [228].
Население Эстонии к 1897 г. составило 958 351 чел., из них эстонцы составляли 90,5 % (это наивысший показатель среди народов восточной части Центрально-Восточной Европы), русские — 3,9 %, немцы — 3,8 %, евреи — 0,3 % населения. Характерно, что и среди городского населения (15,5 % населения) эстонцы составляли большинство (67,4 %), немцы — 16,2 %, русские — 10,8 %, евреи — 2,3 % [158].
Значительную часть эстонцев (сопоставимую с католиками среди белорусов) составляли православные (12,2 %), остальные — лютеране. Отличительная черта эстонцев — наивысший уровень грамотности среди всех народов Российской империи (80,0 %), при этом 23,7 % грамотных указало языком грамотности русский. Среди эстонцев было 3442 чел. с «образованием выше начального», 1173 чиновника и 2418 занятых в интеллектуальной сфере (в том числе 1740 учителей и 435 врачей). В Эстляндской губернии эстонцы составляли 52,4 % чиновников, 37,9 % юристов, 33,0 % лютеранских священников, 46,6 % учителей, 19,5 % занятых в сфере науки, литературы и искусства и 34,5 % врачей.. Вместе с тем среди купечества эстонцы составляли только 15,1 %.
В то же время немцы, даже утратив монопольный контроль над земельной собственностью (к XIX в. крестьянам принадлежало 83 % земли в Лифляндской и 50 % в Эстляндской губернии) сохраняли доминирующие позиции в промышленности и торговле [380, с. 288]. Немцы (в Эстляндской губернии) составляли 62,7 % купцов, 61,8 % дворян, 50 % юристов, 63,9 % священников, 33,8 % учителей, 52,7 % занятых в сфере науки, литературы и искусства.
Позиции русских представляли определенное значение в сфере управления (33 %) и экономической сфере (17 % купцов). Значение евреев в системе этносоциальных отношений было минимальным и наименьшим среди всех регионов восточной части Центрально-Восточной Европы: в Эстляндской губернии евреи составляли лишь 2,7 % сословия купечества.
Таким образом, положение эстонцев в этносоциальной структуре населения своего региона было, пожалуй, самым выгодным, что в сочетании с высоким уровнем экономического развития и грамотности создавало благоприятные условия для формирования национальной общности.
Вследствие этого эстонское национальное движение развивалось едва ли не интенсивнее, чем все остальные в регионе. Оно быстро приобрело массовые формы, одной из которых стала традиция проведения массовых песенных фестивалей. В 1869, 1874,
1880 гг. они собирали 10-15 тыс. участников, а в 1894 г. — 50 тыс. (sic!) [380, с. 331]. В 1871 г. был основан Комитет эстонской средней школы «Eesti Aleksandriskool», а годом позже Эстонское литературное общество. Эти явления были обусловлены качественными сдвигами в развитии эстонской интеллигенции. Ее численность стала достаточной для объединения в социальную группу, снизилась ее зависимость от немецкой культуры. Количество членов литературного общества всего лишь за четыре года, с 1878 г. по 1882 г., увеличилось с 280 до 1118 чел., при этом 24,3 % из них были учителями, 19,6 % — крестьянами [358, с. 78]. В 1878 г. С. Якобсон основал издание первого массового национального журнала «Sakala», численность его подписчиков к 1881 г. составила 4500 чел. [401, с. 138]. Характерно, что издание журнала финансово поддерживало свыше 350 чел., среди которых 30,7 % составляли учителя, 29,5 % — крестьяне [358, с. 79]. Т. Раун подчеркивает, что социальную базу эстонского национального движения составили крестьяне и школьные учителя. А его движущей силой стали дети учителей, получившие высшее образование, и поселившиеся в городах юристы, журналисты, врачи [380, с. 289, 291]. Потенциальная численность последней группы совсем незначительна: по переписи 1897 г. всего чуть более 560 чел. (том числе 57 юристов и 69 занятых в сфере науки, литературы и искусства). Однако ее было вполне достаточно не только для организации массового национального движения, но и реализации таких проектов, как издание Эстонской энциклопедии, первый том которой был опубликован в 1900 г. Пример эстонцев еще раз свидетельствует о том, что важна не концентрация интеллигенции, ни ее «критическая масса» (у эстонцев лица с «образованием выше начального» составляли всего лишь 0,38 %), а прежде всего «модернизационная» готовность широкой аудитории к национальной мобилизации.