Страница 27 из 55
Отсутствие сопоставимых статистических данных по Западной Украине не позволяет с достаточной степенью надежности сопоставлять ее с ситуацией в Беларуси. Во многом она была схожей, хотя удельный вес польского населения был значительно выше. На протяжении всего XIX в. украинцы составляли 65 % населения региона, поляки — 20 %, евреи — 10 %. Такую картину представляет Я. Грицак со ссылкой на украинских и американских исследователей [38, с. 22]. Так же как и белорусы, украинцы в основном были сельскими жителями и крестьянами. При этом успехи национального движения объясняются наличием униатской церкви, предохранявшей украинцев от ассимиляции и обеспечивавшей хотя бы минимальные условия для социальной мобильности. В этой связи уместно еще раз остановиться на утверждении Р. Радзика о том, что именно ликвидация униатства в Беларуси фатальным образом затормозила развитие национальной консолидации. На наш взгляд, дело не только в самом униатстве, в том месте, которое оно занимало в системе социальных и политических отношений в Галиции и Австрийской империи в целом. Речь идет, в том числе, о политике Марии-Терезии по отношению к униатам, включая уравнение их прав с католиками, развитие униатского образования. К этому необходимо добавить и тот факт, что благодаря реформам Иосифа II крестьяне стали лично независимыми от помещиков. А личная свобода крестьянства является одним из необходимых факторов развития национального движения. Именно этим следует объяснить то, что сохранение униатской церкви в Правобережной Украине в первой половине XIX в. не дало сколько-нибудь сопоставимых с Галицией результатов. Более того, этот регион в национальном отношении вообще оставался пассивным.
В целом же важнейшей причиной, тормозившей развитие украинского национального движения, стала модернизационная отсталость — исключительно низкий уровень охвата населения системой образования. По данным за 1856 г. доля учащихся в структуре населения в Волынской губернии составляла 0,23 %, в Подольской — 0,25 %, Полтавской — 0,44 %, Киевской — 0,5 %, Черниговской — 0,54 %, Екатеринославской — 0,92 %, в то время как в Лифляндской губернии — 4,62 % [151].
Развитие национального движения не оказало и не могло оказать существенного воздействия на состояние этнического самосознания не только на массовом уровне, но даже и на уровне относительно образованной части общества — священников. Материалы «Приходских списков» по Правобережью зафиксировали едва ли не полный набор этнонимов «Повести временных лет», в том числе полян (108 504 чел.), бужан (75 377 чел.), дулебов (12 904 чел.), древлян (196 900 чел.), хорват (17 228 чел.), тиверцев и угличей (8398 чел.). Не менее парадоксально и то, что численность поляков (466 685 чел.) превысила численность католиков (443 991 чел.). При этом к полякам было причислено 38 546 православных [88].
Развитие литовского национального движения также опережало белорусское, хотя и оно находилось на латентной стадии развития. В первой половине XIX в. появилось достаточно большое количество публикаций на литовском языке. Среди них едва ли не наибольшее значение имела публикация в 1818 г. поэмы К. Донелайтиса «Поры года», ставшей вдохновляющим примером возможности литературной обработки литовского языка. Л. Реза, осуществивший публикацию поэмы К. Донелайтиса, издал в 1825 г. первый сборник литовских песен — дайн. Собиранием и публикацией литовского фольклора занимался и Л. Луце-вич, считающийся первым этнографом Литвы [375, с. 214]. Большое значение имела деятельность ковенского епископа Й. Гед-ройца, способствовавшего формированию группы литераторов, происходивших главным образом из низших слоев жемайтий-ской шляхты. Именно в этом кругу сформировались первые элементы этнолингвистически детерминированной идеи литовской нации [398, с. 319]. Подобную роль позже сыграл другой ковен-ский епископ М. Валанчюс, хотя истинные цели и мотивы его деятельности определить достаточно сложно [398, с. 321]. Значительную популярность в это время приобрело творчество А. Страздаса, Д. Пошки, С. Станевичюса. Особо необходимо отметить издательскую деятельность В. Ивинскиса, опубликовавшего в 1846-1864 гг. 17 календарей, предназначенных для массового читателя [375, с. 213].
В отличие от Украины в Литве в значительно меньшей степени развивалась национально ориентированная историография на литовском языке. Она была представлена почти исключительно работами Ш. Даукантаса, кстати, ученика М. Бобровского и И. Даниловича. Эта особенность не случайна. Дело в том, что польскоязычные публикации по истории Литвы и Великого княжества Литовского, включая работы И. Даниловича, Ю. Крашев-ского, Т. Нарбута и многих других, как бы они не были связаны с историей Беларуси, в первую очередь, объективно «работали» на формирование литовского национального самосознания. Отметим, что, например, фундаментальный труд «Картина Литвы с точки зрения ее цивилизации с древнейших времен до конца XVIII века» (1844), автора которого И. Ярошевича нередко причисляют к белорусским «возрожденцам», на самом деле посвящен почти исключительно этнической Литве. Одного его было вполне достаточно для формирования позитивно окрашенного национального исторического мифа. Подобное значение, если не большее, имела романтическая литература и, в первую очередь, творчество А. Мицкевича.
Этносоциальная ситуация в Литве отличалась от белорусской по ряду параметров. Во-первых, это касается социальной структуры. Ее специфической особенностью в конце XVIII — первой половине XIX в. была чрезвычайно значительная по численности группа свободного населения. Согласно данным 5-й ревизии в Ко-венской и «литовской» части Виленской губернии общая численность его составляла свыше 100 тыс. чел., а удельный вес — 22 % от всего населения. Для сравнения на территории «белорусских» уездов Гродненской и Виленской губерний подобная категория населения насчитывала всего лишь около 9 тыс. чел., или 3 % от всего населения. При этом необходимо отметить, что, например, в Могилевской губернии эта категория была практически не представлена. На протяжении первой половины XIX в. численность свободного населения в Литве неуклонно снижалась. По данным 7-й ревизии оно составило 14,4 %, 8-й — 12,8 %, 9-й — 7,6 % и 10-й всего лишь 5,6 % населения [232, с. 77]. При этом свободное население переводили как в состояние казенных крестьян, так и крепостных. Характерен в данном случае пример известного историка и либерала М. Балиньского. С одной стороны, он посвятил ряд публикаций в «Dzie
Следующее различие касается изменения численности крепостных крестьян. В Литве и Беларуси в начале XIX в. удельный вес был примерно одинаков — соответственно 53,4 % и 57 % податного населения (1817 г.). Однако уже к 1834 г. численность крепостного населения в Литве уже сократилась до 49,6 % податного (46,7 % от всего населения), а в Беларуси возросла до 64,8 % [161]. По данным 10-й ревизии в Ковенской губернии крепостные составляли лишь 36,9 % населения [83, с. 94].
Не менее важно и то, что значительная группа литовцев (более 253 тыс.) проживала в Сувалкской губернии, входившей в состав Царства Польского [168]. По данным А. Риттиха литовцы составляли здесь 76,9 % населения, евреи — 12,8 %, немцы — 5,61 %, поляки — 3,94 %, русские (староверы) — 0,64 %. Характерно, что численность протестантов (23 047 чел.) несколько превосходила численность немцев (18 522 чел.), что позволяет предположить, что протестантизм был распространен среди небольшой части литовцев [168]. Личная зависимость крестьян здесь была ликвидирована еще в 1807 г. Неслучайно, что именно здесь отмечен один из наиболее ранних случаев участия в национальном движении крестьян, в частности М. Акелайтиса, издавшего в 1857 г. литовский букварь [375, с. 213]. Интересно, что по сведениям С. Александровича, М. Акелайтис планировал создание народного издательства для публикации литературы не только на литовском, но и белорусском языке, в том числе написанной В. Дуниным-Марцинкевичем и В. Коротынским [2, с. 21].