Страница 52 из 62
— У вёску заехалі сем савецкіх танкаў. Застрэлілі польскага афіцэра. Як пазналі, што афіцэр? У яго рукі былі белыя, без мазалёў. Прыйшлі нелюдзі (житель д. Радзивилки, 1929 г.р., АС.2002).
Многие респонденты довольно спокойно говорили о советских репрессиях 1939-1941 гг. Возникало чувство, что после ужасов немецкой оккупации советские репрессии уже не казались чем-то очень страшным:
— Першыя Саветы раскулачылі Макара, які меў 12 кароў. Але таксама раскулачылі i Вайцахоўскага, які ні храна не меў (жительница д. Радзивилки, 1936 г.р., АС.2002);
— Саветы тут нічога не рабілі. Толькі солтысоў пазабіралі i пасадзілі. Гэта быў 1940 г. 3 нашай вёскі Саветы не вывозілі. У нас немцы вывозілі. Немцы былі горшыя i страшнейшыя за Саветаў. Рускіх мы так не баяліся. Немцы строгія былі. Як хто не пайшоў на працу, то конем гналі па вуліцы. Бабам то не, а мужчынам даставалася. Саветы былі лепшымі (жительница д. Василевичи, 1918 г.р., АС.2002);
— Спачатку, як Саветы прыйшлі, то яшчэ было добра, а потым пачалося раскулачванне ды яшчэ чорт ведае што... (житель д. Чарнуха, 1916 г.р., АС.2003).
Жительница г. Гродно, 1922 г.р., отвечая на вопрос, которая оккупация была более страшной, отметила, что советские репрессии всегда происходили тайно, а немцы убивали так, чтобы все видели и запомнили:
— Калі бальшавікі вывозілі, то людзі паміралі недзе далека. A іншым разам прыходзілі лісты, i мы ведалі, што яны жывуць у цяжкіх умовах, але ж жывуць. А немцы проста забівалі i скідвалі ўсіх у ямы... Адным словам, жыццё палякаў было несалодкім i пад бальшавікамі, i пад немцамі (AC.2004).
Отчужденность человека от государств, которые в период 1939-1945 гг. боролись за владение белорусско-польским Пограничьем, подтверждается также отношением местного населения к воюющим сторонам. Вспоминая военные действия, жители Сопоцкинского поселкового совета, преимущественно католики по конфессиональной принадлежности, почти не употребляли слов «свои», «наши». Только в двух случаях «своими» были названы солдаты и офицеры Войска польского. Житель деревни Шинковцы, 1916 г.р., который оказался свидетелем ареста красноармейцами бригадного генерала Юзефа Олыпин-Вильчинского, рассказывал, что с появлением «русских» «наши» солдаты начали разбегаться (АС.2002). Жительница д. Василевичи, 1920 г.р., вспоминала об отступлении польских войск:
— Нашыя палякі не мелі чым ваяваць [...] Нашыя не стралялі, a толькі адступалі (АС.2002).
Отношения к немецким и советским войскам располагались в диапазоне от страха до обычного ожидания: а что же теперь будет? Никто не вспоминал о «радости населения», которое будто бы «освобождали» в 1939 или в 1941 г. Но и сожаление о разгроме польских войск высказывалось очень редко:
— Рускіх сустракалі i ні добра, i ні дрэнна. Чакалі, што будзе (житель д. Василевичи, 1914 г.р., АС.2002);
— Як сустракалі Саветаў? Ніяк не сустракалі. Была нейкая дзіўная армія. Мы ix называлі «чубарыкамі», бо шапкі мелі дзіўныя. ...Але мы ix разумелі, 6о потым прыйшлі немцы, якіх ніхто не разумеў. ...Людзі не хаваліся, бо не баяліся Саветаў. Адразу знайшліся свае дэпутаты, свае міліцыянеры. Пераважна гэта былі бяднейшыя людзі (житель д. Селивановцы, 1922 г.р., АС.2002);
— Удзень было спакойна, а ўначы прыйшлі Саветы. Мы кінуліся ўцякаць i хавацца. У вёску мы вярнуліся праз два дні (жительница д. Василевичи, 1918 г.р., АС.2002);
— Ніхто Чырвоную Армію не сустракаў. Па вёсках хадзілі чуткі, што недзе ix сустракалі вельмі ўрачыста. Але ў нас нічога падобнага не было. Страха таксама не было. Каменная Русата — гэты была польская, каталіцкая веска. Заехалі салдаты на наш хутар. Мы ix пачаставалі малаком, i яны паехалі далей (жительница г. Гродно, 1924 г.р., АС.2002).
О радости рассказала только жительница Гродно 1934 г.р. По ее словам, многие гродненцы обрадовались известию о начале войны между Германией и СССР, так как надеялись, что больше никогда не будут вывозить людей к «белым медведям». Она же припомнила разговоры о том, что кто-то встречал немцев «хлебом-солью» (АС. 2004).
Воспоминания о послевоенном переселении значительной части католического населения белорусско-польского Пограничья в Польшу также свидетельствуют об отношении к политической власти. Главной причиной многочисленного переселения с территории БССР в Польшу в первые послевоенные годы был страх перед Советами и нежелание принимать советские нормы жизни, в частности идти в колхозы и платить большие налоги:
— Пры другіх Саветах шмат народу паехала ў Польшчу, бо тут зусім задавілі падаткамі (житель д. Радзивилки, 1928 г.р., АС.2002);
— Баяліся бальшавікоў. Прадавалі ўсё. ...Людзі ехалі самі, ніхто не гнаў, бо не жадалі ісці ў калгас (жительница д. Ковняны, 1921 г.р., АС.2002);
— Вёска Гадуны выехала амаль уся. Засталося не болей 15 гаспадароў з 70. Чаму выязджалі? Не хацелі ісці ў калгасы. Людзі прывыклі жыць самастойна, мець сваю гаспадарку (жительница д. Запурье, 1928 г.р., АС.2003).
Большинство респондентов также готовились к выезду, но по семейным обстоятельствам или потому, что власти не разрешили выезд, остались на территории БССР. Очень редко звучали и другие причины:
— Пасля вайны шмат народу выехала ў Польшчу. А я не паехала. Не хацела жыць пры паляках (жительница д. Ковняны, 1921 г.р., АС.2002); Пасля вайны шмат людзей выехала з вёскі ў Польшчу. Я не паехала, бо мела пяцерых дзетак, а мы пачулі, што будуць «садзіць» на нямецкую зямлю [...] Я не шкадую, бо тут мая Радзіма (жительница д. Шинковцы, 1920 г.р., АС.2002);
— Чаму не выехала? Дык палякі горшыя за бальшавікоў! (жительница д. Усеники, 1919 г.р., АС.2003).
Исследование устной истории среди православного населения белорусско-польского Пограничья проводилось на территории Поречского сельского совета Гродненского района (2003) и Деревновского сельского совета Слонимского района (2005). Было записано более 30 воспоминаний.
Очевидно иное, чем у католиков, отношение к приходу «первых Советов». Почти все респонденты говорили о радости населения.
— Як Саветы прыйшлі ў 39 г., то радасць была... Тады Саветаў не распазналі (житель д. Нагуевичи, 1923 г.р., АС.2005);
— Як сустракалі Саветаў? Ой, што вы!.. Усёй дзярэўняй не спалі, чакалі. Ой, радаваліся, што прыдуць. Як рады былі, вам не расказаць! I мужыкі, i бабы. Усе. Па дзярэўне бярозы павысякалі, кідалі веткі i цвяты. Гэта ж свае людзі ішлі. Встрачалі очэнь! Ішлі з музыкай да салдат. Праважалі ix пешша да самага Слоніма. А потым усім сялом ішлі дахаты (жительница д. Нагуевичи, 1928 г.р., АС.2005);
— У 1939 г. да нас прыйшлі, як казалі, «першыя Саветы». Савецкія салдаты нам спадабаліся. Былі прыемныя, вясёлыя. Песні для нас, дзяўчатаў перапісвалі [...] A людзі ўсе былі радыя, што прыйшлі Саветы. Нават мая цёця, якая яшчэ ў тую вайну страціла мужа i жыла даволі цяжка, неяк сказала: «Як будзе, так i будзе, але ўсё ж такі свае людзі!» (жительница д. Поречье, 1924 г.р., АС.2003);
— Супраць Саветаў ніхто не выступаў. Немцаў баяліся, а як прыйшлі Саветы, то думалі, што гэта свае людзі (жительница д. Старая Руда, 1919 г.р., АС. 2003).
Интересно, что местоимение «наши» было также использовано при пересказе позиции белорусов в 1939 г.:
— Калі немец напаў, то польскае войска ўцякло. Немец у грудзі, а бальшавікі ў спіну ўдарылі полъскаму солдату. Беларусы казалі: Нашыя ідуць. Гаварылі, каб здаваліся не немцу, a бальшавікам (житель д. Усеники, 1931 г.р., АС.2003).
Главной причиной этого недовольства был уровень жизни в межвоенной Польше. У православного населения белорусско-польского Пограничья недовольство было более сильным, чем у католиков. Православные также были более всего озабочены материальным уровнем жизни:
— Што людзі чакалі ад Саветаў? Пры Польшчы людзі ў дзераўнях жылі плоха (житель д. Хорошевичи, 1926 г.р., АС.2005);
— Страдалі людзі пры Польшчы. У нас тутака ў двары быў паляк, то ўсе ў яго рабілі (жительница д. Хорошевичи, 1930 г.р., АС.2005);