Страница 41 из 58
Всю эту работу, по уставам стрелков-разведчиков егерских подразделений, выполняет второй номер снайперской пары, - стрелок-наблюдатель. В ходе боя он должен был намечать ориентиры и рассчитывать упреждения и поправки в обеих плоскостях отклонения пули, а Вику, стрелку-истребителю, оставалось бы следовать его указаниям, вроде: "Ориентир "2", у куста крапивы, вправо 0-90, ниже 0-20, поправка "два", полевой сортир", где непонятная на первый взгляд цифирь означала всего-то, что Вику нужно навести левый край поля зрения прицела на "ориентир 2" (допустим, приметный сухостой), и в правой части поля прицела, ниже горизонтальной прицельной нити, высматривать означенный сортир, где с комфортом расположился по внезапной надобности вражеский наиб . После этого Вику следовало произнести: "Вижу!", внести горизонтальную поправку "2", и влепить несчастному наибу пулю туда, куда представится удобным...
Просто?
Нет. Проделывать все это быстро и точно, без ошибок, даже привычные к военному делу личности учатся, и долгонько. Именно поэтому Вик не мог привлечь в качестве наблюдателя Ниэнн. Несмотря на явно незаурядные личные качества, острый глаз и крепкие нервы девушки...
Впрочем, даже если бы Ниэнн носила на лацкане куртки лычку разрядника-наблюдателя, Вик бы все равно придумал чего-нибудь, чтобы её участия избежать.
Закончив с тактическим вариантом, Вик достал наличные боеприпасы, осмотрел каждый из шести дюжин имевшихся при нем патронов, и, хотя все они были поштучно проверены на приемке каптенармусом в части, на всякий случай на ладони взвесил несколько штук в порядке случайного отбора, - а ну как какой покажется легче, а ну как в мастерской Ширрской Спортивно-Стрелковой Комиссии кто-то схалтурил, и недосыпал пороха? Шанс таковой был ускользающее мал, и, конечно, почти невозможно было определить это без весов, но Вик слишком опасался будущей перестрелки, чтобы допустить даже малую вероятность осечки или "дуры" . Снял с карабина затвор, осмотрел, вычистил канал ствола ветошью на толстом шнуре до блеска и протер насухо. Собрал оружие заново. Проверил все свои пять магазинов, разрядил их и зарядил вновь, тщательно осмотрел оружие, мягко, не допуская биения ударника, взвел и спустил вхолостую боёк, лишний раз убеждаясь в том, что настройка усилия спуска не сбилась. Затем не менее кропотливо осмотрел прицел, выставил предварительную настройку, и одев на него обратно кожаный чехол, вернулся в "лагерь", рядом с которым залегла вооруженная биноклем Ниэнн.
- Сколько у нас еще времени? - негромко спросила девушка, не отрываясь от окуляров, - Как думаешь, быстро они идут?
- Пока, наверное, быстро, - ответил Вик, чуть подумав, - Но скоро выйдут из леса к болоту, и станут осторожнее. На открытом месте после леса им будет неуютно, а уж как увидят этот холм над бродом... Ты уверенна, что к ущелью иначе не пройдешь?
- Уверенна, наоборот, что весьма даже пройдешь, - ответила Ниэнн, тяжело вздохнув, - Только займет это на неделю больше. Послушай, Вик, милый... Может оставим эту затею, а?
- Нет, - покачал Вик головой, - Ничего не выйдет. Если они идут за нами... А ты уверена, что они не оставят тебя в покое? Ведь всякое бывает...
Ниэнн оторвалась от бинокля, и обреченно мотнула подбородком.
- Ясно, - Вик прикусил губу, - Так вот, если они все-таки идут за нами, они нас непременно догонят, милая моя... Потому, что никак не могут идти медленнее нас. А значит, место встречи должны выбирать мы, а не они. Ниэнн ... красавица моя... все будет нормально, слово даю, - он понимал, что говорит то, что сотни мужчин говорили своим женщинам в минуту опасности, и далеко не у всех из них "все вышло нормально". Но эти слова надо было сказать. Так уж устроены разумные существа, - слово, сказанное спокойно и с внутренней уверенностью, для них может дать надежды побольше, чем любые зримые обстоятельства.
А сам он, как ни странно, страха уже не ощущал.
Перебоялся, быть может, но липкое гадкое чувство беспомощности, охватывавшее его раньше при мысли о противнике, теперь сменилось какой-то твердой, мало понятной ему самому, но совершенно не похожей на отчаянье решимостью. Он встретит их, - кто бы они не были, и он должен справится. Когда предстоит трудная работа, для переживаний места уже не оставалось... Чтобы поделиться уверенностью с девушкой, Вик присел рядом с ней на корточки, и ласково погладил по так полюбившимся ему мягким волосам... Творец Единый, как же она была прекрасна, - после тяжелого перехода, в грязной грубой штормовке и заляпанных подсохшим илом сапогах, бледная от недосыпа и нервного напряжения, - до чего прекрасна, и где ж ему, далеко не поэту, отыскать слова, чтобы это описать! Вик с секунду просто любовался на её длиннющие ресницы, опущенные глаза и обострившиеся скулы, затем не удержался, и приподняв подбородок Ниэнн на ладони, нежно поцеловал её, полуобнимая за хрупкие плечики.
- Ниэнн, я... я люблю тебя, Ниэнн, - вырвалось у него, и он не замедлил прикусить язык, - эти слова, надолго утратившие для него особый смысл, сейчас весьма напугали его самого. Впрочем, остановится он не смог, горячо выпуская наружу слова-чувства, давно рвущиеся из сердца, - Ниэнн, сердце мое... Не бойся. Ничего. Мы выйдем из этого леса, и будем жить долго и счастливо.
- Я тоже люблю тебя, Вик, - негромко прошептала Ниэнн прямо ему на ухо, прижавшись к нему всем телом и обдав кожу горячим дыханием, - И я... Я верю в то, что ты все сможешь. Но, все-таки... Я боюсь, Вик. Прости меня, я боюсь за тебя... - на её глазах появились слезы, но Вик поцелуями и ласками остановил их, заставив Ниэнн грустно улыбнуться, - Ладно, я хорошо воспитана, и знаю, когда мужчине уже не стоит перечить. Так сколько у нас еще времени?
- Не меньше часа, - тяжело ответил Вик, которого, конечно, уже проняло, и который едва ли смог бы остановится, даже если бы по настоящему хотел. Все его тело ныло после перехода, сил оставалось, - чуть, но... Её влажные глаза, её полуоткрытые губы и белая нежная кожа свели его с ума окончательно и манили, манили бесконечно, неистово...
- Милая?.. О... Это ведь чистое безумие, то, что мы сейчас делаем, ты в курсе?
- Да, любимый. Но не много ли у нас с тобой на двоих ума? Может, отложим часть... На потом? - ответила Ниэнн, расстегивая штормовку, пуская его руку к пуговичкам рубашки и подставляя шею и грудь поцелуям, - Я твоя, любимый... Будь со мной!.. Сейчас. Всегда...
- И что дальше делать, сир? - нахмурился сержант Майло Квик, - Так и торчать тут, сир?
Рация что-то невразумительно пробурчала. В том смысле, что, - "да". Тут и торчать, пока что? Пока, - правильно! - приказа не будет, а когда он будет, - не вашего ума дело...
Майло отложил ларинг и очень неприлично высказался в адрес "штабных жопоголовых", которые, нехорошие такие, упорно не желают понимать, что солдату, бездельнику и прохиндею, без действия никак нельзя. Глупеет он от этого, и вообще, всячески плохеет, а нужна ему, солдату, как воздух, боевая задача. Хорошо бы, конечно, солдату еще и кухню полевую держать на виду, как гарантию нормального шестиразового питания, но вопреки досужим домыслам, без этого он, как раз, прожить еще в состоянии. Консерву расковыряет, и без аппетита, холодную, а все-таки скушает, да тем и утешится. На некоторое время, во всяком случае. Консервы, - они, вобщем, тоже вкусные, если на них совсем не переходить... А вот без боевой задачи по всем правилам... Не солдат он вовсе, а так - шантрапа бесстыжая, которая службы тяготится, ворчит дерзостно, храпит на посту, ворует друг у дружки по мелочи, дерется и ругается грязно. И хуже всего, начальство уважать перестает, бездарь тупоголовая. Но ведь как иначе-то, если ему, организму неразумному, себя занять нечем, а виновато всегда во всем начальство (и правильно, кстати)?! Его взводу, как будто, почти все эти напасти не страшны, - но, кто поручится?