Дальний свет

— Это похоже на тайник, — проговорила она. — Но не для угля… Я не стала бы прятать здесь уголь. И она бы не стала прятать.

Гречаев с видимым пониманием кивнул — хотя, Лаванда видела, мало что понял.

— Я постараюсь всё это проверить, госпожа Мондалева. Это ведь такие люди… за ними нужен глаз да глаз. Любят, знаете, по привычке устраивать междусобойчики.

— Да. Это плохо, — рассеянно кивнула Лаванда.

Под днищем она нащупала маленький ключик и несколько раз осторожно повернула его. Что-то щёлкнуло внутри шкатулки, а затем из неё полилась мелодия — неяркая, но трогающая, как мотив шарманки. В ней был надрыв и было что-то светлое, но уже далёкое.

— А, — Гречаев улыбнулся и подошёл ближе. — Колыбельная…

— Вы знаете эту песню? — удивилась Лаванда.

— Да, когда-то она была весьма популярна, — Гречаев переждал несколько тактов, промурлыкал. — «Может, тающий снег и без знаков могила отразились вам вдруг в зеркалах…» Чудесная вещица, — он указал глазами на шкатулку. — Всё же наши предки ценили красоту куда больше.

Лаванда беспокойно вглядывалась в дымчатые стенки и недра механизма (в щёлку было видно, как вращается маленький валик). Музыка тревожила её, как будто вмешивалась в понятную ей теперь действительность и неуловимо меняла что-то, оставляя всюду искажённый излом, делала неполным, несовершенным…

— Скажите, а это правда колыбельная? Или её только так называют?

— М-можно сказать, что и правда, — повременив, заключил Гречаев. — Если верить слухам, она была написана для одного, вполне конкретного человека — уже после его смерти. Старая история… Если хотите, я расскажу вам как-нибудь.

Не отводя взгляда от «вещицы», Лаванда покачала головой.

— Мне не нравится эта песня, — заключила она наконец и, повернувшись к Гречаеву, указала ему на шкатулку. — Можете забрать её куда-нибудь?

— Разумеется, госпожа Мондалева. Как вы скажете.

К утру Китти стало ясно, что дальше придётся укрываться в каком-нибудь другом, пусть и менее комфортном, месте. Это её дальний родственничек мог спокойно сбагрить архив младшему брату, зная, что тот ничем не выдаст. Китти не могла быть столь уверена.

После объяснения, что ни в доме, ни поблизости она не появлялась, Дэня возмутился:

— А с чего это я должен тебя покрывать?

— Потому что в обратном для тебя не будет никакой пользы, — Китти положила перед ним несколько банкнот.

Судя по округлившимся глазам Дэни, для него это была невиданная сумма, но он всё же вновь посмотрел на Китти. Взгляд теперь был полон подозрения.

— А откуда я знаю, зачем тебе это. Может, ты от властей скрываешься!

— Да, скрываюсь, — ровно ответила она. — И именно поэтому для тебя будет лучше не распространяться. Проболтаешься — затаскают по инстанциям как родственника. А так ты не при делах.

Дэня всё же поломался для вида ещё немного, но в итоге согласился и взял деньги — взамен дав обещание молчать.

23

Все три бумажки легли на стол.

— В шкатулке? Да, это всё-таки была шкатулка?

— Именно. Как он и намекал.

— Бинго, — с явственным облегчением выговорил Дукатов и удовлетворённо откинулся на спинку стула.

У остальных тоже заметно просветлели лица.

Обозрев эту забавную картину, он наконец помешал свой чай и вытащил серебряную ложку, чтоб та обсохла.

— Что ж, поздравляю нас всех, господа. Такая удача улыбается далеко не каждый день, и это нужно ценить.

— А как ты вообще понял, что они у неё? — спросил Вислячик, глядя на него почти с восхищением.

— Ну, это же… Легче лёгкого: при том месте, что занимала Китти Башева, подобные бумаги с большой вероятностью могли через неё пройти. А дальше… проба дала результат — даже раньше, чем мы ждали. Человеку, который так дёрнулся от простой фотографии, явно есть, что скрывать, — он улыбнулся и повёл в воздухе ложечкой. — Психология.

— Не надо однако забывать, что сама она сейчас неизвестно где, — не поднимая взгляда, проговорил Вайзонов. — И когда это будет выяснено, совершенно неочевидно.

Он быстро помрачнел, скорее раздражённо, чем от мрачных мыслей.

— Это всё Клементинов. Упускать практически из-под носа — ну как так можно… Думаю, если она проявится ещё раз, когда здесь будет Шелетов, подобной ситуации не возникнет.

— А если она проявится раньше? — кинул Вайзонов, но его громко прервал Дукатов:

— А если она передала кому-то ещё? И этот кто-то сварганил копии? Или, тьфу-тьфу, уже двигает в массы?

Он лишь в изумлении развёл руками, глядя на Дукатова, но тот продолжал смотреть так же открыто и даже нагло.

— Кому? — проговорил он наконец. — Кому она что могла рассказать? Кому она стала бы что-то рассказывать, давайте так.

Дукатов пожал плечами:

— Шержведичеву.

Он обдумал, тихо фыркнул от такого варианта.

— Нет, ну… нет, господа, мы все прекрасно знаем Феликса. Если б она ему что-то сказала, нам бы уже было известно. Феликс же — из идейных, он не смог бы сидеть тихо.

— А это тогда что? — Дукатов положил бумагу на стол.

Он проглядел, смахнул с себя нарочитую несерьёзность:

— Он запрашивал отчётность?

— Как видишь.

— И ему всё выложили?

— Нет, но он мог и не остановиться.

Он потёр губы, машинально потеребил в пальцах серебряную ложечку.

— Это плохо. Это очень плохо…

Мамлев, до того, казалось, не принимавший никакого участия во встрече, заметил со значением, не отрываясь от своего планшета:

— Мне всегда не нравился этот Шержведичев…

— Нет, он хороший парень, — поспешил возразить он. — С тараканами, конечно, но свой… и вообще во многом полезный.

Вайзонов мрачно кивнул:

— Да, особенно полезно будет, когда он начнёт трезвонить на всех углах о той истории.

— Господа, ну право же… С ним ведь можно и по-хорошему.

— Ты сейчас так говоришь, как будто мы уже договорились его прикончить на каких-нибудь задворках, — усмехнулся Дукатов.

— Ну, кстати, если вдруг на будущее, суицид натуральнее. Так вот, я о чём… С ним ведь вполне можно постараться уладить и сделать всё мирно. Поговорить… скажем, более менее откровенно, не дурак, поймёт…

— По телефону?

— …лучше лично. Можно прям здесь…

— Ты с ума сошёл, в «святая святых»? — взорвался Дукатов. — Нет, такого точно не будет. Вези к себе, если хочешь, или на конспиративную, но здесь я его не допущу!

— Хорошо, хорошо, не здесь, успокойся… Всё, всё! Успокойся.

Оба разом замолчали. Дукатов ещё продолжал по инерции сверлить его взглядом, но скоро тоже принял чинный вид.

Он посмотрел на остальных. Вислячик тревожно поглядывал то на него, то на Дукатова; Мамлев по-прежнему не вылезал из планшета. Вайзонов же сидел поодаль с таким видом, будто ему давно всё известно — лучше их всех вместе взятых.

— Вот что, господа, давайте Шержведичева оставим мне. Я знаю, как с ним говорить… К тому же, он в некотором роде мой должник и уже давно. Так что с ним решаю я, — он снова обвёл всех взглядом. — С Китти же… по мере поступления информации.

— Так значит, договорились?

— Значит, договорились.

24

Конечно, оставаться взаперти скоро сделалось невыносимо, и он пренебрёг советом.

Ночь стояла в запахе бензина, влажной пыли и чего-то гадкого. Город стих, только из дворов временами слышались хохот и пьяное улюлюканье.

Вот для чего всё было, подумал он, усмехаясь сам себе, пока никто не видел. Вот они — люди нового мира. Это им ты всё пытался открыть глаза на правду, это их норовил всё куда-то зазвать. Что ж, поздравь — сейчас они празднуют свою победу. Ведь не ты, не кто-то другой — они обрели этот мир, они пережили все чёрные времена и всех обезумевших главарей, каждый раз расползаясь заново по трупам и голым камням. Как плесень.

Феликсу вдруг очень захотелось зайти в очередную подворотню и набить им морду (конечно, скорее всего, получилось бы наоборот).