Дальний свет

Феликс уставился на неё, не понимая. Она продолжила:

— У нас с госпожой Мондалевой старые счёты. Она знает, какие.

— Да какие бы ни были, — он опустился сбоку на край дивана, не поворачиваясь к Китти. — Я, кажется, всё сказал, что мог, она не стала слушать. В итоге только заявила, чтоб я убирался и что больше меня видеть не желает. Вообще.

— Об оппозиции и Нонине ей не сказал? — осведомилась Китти.

— Не успел.

— Жаль. А то бы она к тебе прислушалась и, конечно, тут же сместила бы этих нехороших людей.

В голосе проблеснула ирония. Феликс обернулся: на губах её бродила знакомая полуулыбка.

— А вместо них взяла бы, — с невинным видом продолжила Китти, — например, тебя.

— Ну прекрати, пожалуйста, — он резко встал с дивана, прошёлся по комнате.

Китти внимательно глядела, очевидно, ожидая продолжения. Феликс остановился.

— Ты не понимаешь. Я девять лет был с этими людьми, был одним из них. Агитировал, призывал… сражался на их стороне. Я… я вырастил это в себе, не взял у кого-то — вырастил сам, я жил этим, я не представлял себя вне этой борьбы, вне этой идеи. А теперь выясняется, что всё это было фальшивкой… игрой в поддавки? Нет, когда им перестали платить, они, конечно, решили попробовать по-настоящему. Ну и, что мы имеем теперь? Что крысы с пятнами одного цвета свергли крыс с пятнами другого цвета, а я им в этом помог, — Феликс вновь подошёл к окну, сжал пальцами край подоконника. — И сам я — точно такая же крыса, и всё это с начала и до конца — один большой фарс.

— Не преувеличивай, — негромко прервала Китти. — То, что кучка интриганов использовала идею в своих интересах, не дискредитирует саму идею.

Феликс обернулся на неё.

— Я потому и думал… Потому и хотел, чтоб это не закончилось вот так. Я же знаю, что там были и люди вроде меня. Если хоть какое-то из наших дел что-то значило…

— Кстати, Нонине в итоге свергли вы. А не «крысы».

— О да, — рассмеялся Феликс. — А уж госпожа Мондалева — целиком на моей совести.

Он обошёл диван, упал на него навзничь позади Китти.

— Меня повесить надо.

— По таким меркам нас всех надо повесить, — Китти не глядя потрепала его по волосам. — И не единожды.

Тикали минуты. Где-то за окном фонари приглушались в мягкой тени, и глухо рокотали на трассе машины. Зеленоватый отсвет города лился на потолок.

— Что будем делать? — спросил Феликс.

— Есть варианты?

— Всё обнародовать.

— Расклеить по стенам.

— Захватить телестанцию.

— Лучше сразу Ринордийск.

— Набрать кандидатов и перевыбрать правительство.

— Ты бы пошёл? — неожиданно поинтересовалась Китти.

— Нет, — Феликс покачал головой. — Нет, не смогу. Не хочу.

— Вот и я нет.

— А что? У тебя бы неплохо вышло.

— Нет, — всерьёз сказала она. — Сразу нет.

Феликс помолчал.

— Что теперь с работой будешь делать?

— Не думала пока. Поищу что-нибудь другое.

— Может, к нам?

— Посмотрим. Пока отдохну просто.

— То есть, получается, — Феликс встал с дивана, — с одной стороны у нас бывшие соучастники Нонине на высших постах, с другой — Лаванда, для которой нас всех и наших проблем просто не существует.

— Вот поэтому я и не говорила про компромат, — тихо сказала Китти.

(«На самом деле, мы ничего не можем. С нами кончено», — немым послесловием отозвался жёлтый комнатный воздух).

Где-то в отдалении прогудела большая машина, и вновь тишина. Лишь назойливо свистел ветер.

Феликс остановился у стола: он разглядывал конверт и фотографию. Китти смотрела в сторону, делая вид, что не замечает.

Феликс поднял фото:

— Анонимка?

Китти неохотно кивнула.

— И чего ты молчала?

— А смысл?

— Смысл… — он отложил фотографию, снова присел рядом на диван. — Ты понимаешь, что они могут перейти и к действиям? Это быстро.

— И что? — Китти пожала плечами. — Маму я уже переправила заграницу. Хотят мстить за что-то мне лично — пожалуйста.

18

Ринордийск замело снегом.

Белые дорожки протянулись по Турхмановскому парку: затихшему и безлюдному в это время года. Феликс прошёл по ним к пустым траншеям, что летом были фонтанами. Здесь, у припорошённого бортика он нередко ожидал кого-нибудь в прошлые годы, чтоб встретиться без свидетелей: зимой это место не привлекало ничьего внимания. Статуя девы и мантикоры стояла, подёрнутая дымкой изморози, как в тяжёлом дремотном забытьи.

Он задержался ненадолго, прошёл дальше — к высоким решётчатым воротам, к выходу из парка. Чёрные прутья мёрзло скрипнули, неохотно выпустили наружу — к сугробам и белым, как сугробы, домам. Позади же, на дорожках уже заметало его следы.

Это было царство молчания. Улицы узко тянулись меж извилистых и длинных зданий и, казалось, нет конца лабиринту, что сплетался совсем не так, как должен был в действительности. Феликс несколько раз пытался свернуть к Главной площади или улице Кобалевых, но каждый раз терпел неудачу: только улицы тянулись всё вдаль, и белой змейкой вилась позёмка.

Окна в домах были заперты и не горели; впрочем, ещё стоял день. Странно, правда, что совсем не было людей на улицах, ни одного. Даже в самую яростную метель попадётся навстречу один-два прохожих…

Когда он долго ходил по городу зимой, становилось несколько не по себе: Ринордийск начинал казаться странным, отчуждённым… как будто не вполне живым.

Будто порождённое этой мыслью, перед Феликсом, в проёме домов выросло настоящее кладбище. Он бросил взгляд направо и налево, прикидывая, как бы обойти это место, но обходить здесь, похоже, было негде. В минуту кладбище вымахало до размеров огромного поля и протянулось в обе стороны, сколько хватало глаз.

Что ж, ладно. Он вспомнил: где-то там стоит склеп, из которого тайный ход ведёт к холмам по ту сторону реки, вот выход из ловушки лабиринта. Феликс двинулся вперёд, на поиски.

То с той, то с другой стороны вставали ровные и чёткие контуры камней и уплывали, оставаясь позади. На одном из них, светлом, слегка присыпанным снегом, кто-то сидел.

Феликс приостановился, задержал взгляд. Чёрный изящный силуэт сложно было разобрать издалека. Похоже, он даже не касался земли, но удерживался легко и непринуждённо.

— Эй! — окликнул Феликс. — Чей это камень?

— О, кто пожаловал… — с нарочитым удивлением протянул силуэт.

Феликс шагнул ближе:

— Дай мне посмотреть.

— Кого-то конкретного ищешь? — неизвестный плавно повёл рукой. — Или так просто?

Было что-то знакомое в этом жесте… Феликс притормозил в недоумении.

В это же время всё будто дёрнулось, поплыло туманом, начало неотвратимо блекнуть.

— Лила, — проговорил напоследок силуэт. — Её звали Лила.

Он открыл глаза. Полежав немного в темноте, поднялся, переместился к столу. Открыл ноут — тот тут же засветился приглушённым сиянием.

Феликс не любил кладбища — не настолько, конечно, как разрушенные дома, но тем не менее. Надо было немного успокоиться.

В интернете не было сейчас ничего нового, но знакомые страницы и записи возвращали к привычной реальности. Это всегда так бывает — хорошо, что этот агрегат снова у него.

…Тогда, летом, в день его рождения, Китти позвонила в дверь. Они успели поссориться за несколько дней до этого (видимо, отвыкнув встречаться чаще раза или двух в месяц), и Феликс не ждал её.

— Я ненадолго, — сразу заявила Китти. — Просто кое-что принесла. Что-то вроде подарка.

— Весьма заинтригован, — усмехнулся Феликс. — И что же это?

— Во-первых, вот, — она достала из двойного пакет и поставила на стол его ноутбук. — Думаю, успел соскучиться.

— Я думал, его уже расчленили, — Феликс невольно улыбнулся как старому товарищу.

— Нет, стоял в хранилище в целости и сохранности. А во-вторых, — она достала из сумки какой-то свиток, — вот это.

Феликс недоумённо принял в руки желтоватую, сложенную гармошкой бумагу.