Чернее, чем тени

Главная площадь, юго-западный район, улица Кобалевых, Турхмановский парк…

Зелёный сквер на востоке города. «Зелёный» — это название, на самом деле зеленью здесь никогда и не пахло независимо от времени года. Софи жестом остановила Кедрова, чтоб посмотреть, что происходит там прямо сейчас.

В общем, всё как обычно, ничего особенного. Люди… Ходят, разговаривают. Их тут всегда гуляет какое-то количество — то меньше, то, как сейчас, больше. Но взгляд цеплялся за что-то, Софи даже не сразу поняла, за что именно.

А, та самая девчонка, которую она уже видела на улице, с постамента. Конечно, она тоже может здесь гулять, но Софи нахмурилась, заподозрив неладное: очень уж странно та вела себя. Почти сразу, как началась трансляция, девчонка вскочила со скамейки и стала озираться по сторонам. Будто почувствовала, что на неё смотрят. Да и что-то не нравилось Софи в самом этом человеке, как часто не нравится большое непонятное насекомое: может, оно и безопасно, а если нет?

Она и сама не понимала, чем это вызвано: это ведь всего лишь девчонка, самая обыкновенная и ничем не примечательная, таких много… Забавно, подумалось вдруг Софи: примерно в таком виде — светлые волосы, не достающие до плеч, голубые глаза, простоватое открытое лицо — обычно рисуют страну, когда хотят изобразить её человеком. Только рисуют её всё же чаще в сарафане или платье цветов национального флага, а девчонка по-прежнему была в курточке и джинсах. И, возможно, кого-то ещё она напоминала…

Прекратив озираться, она быстрым шагом вышла из зоны обзора камеры. Видимо, у неё первой сдали нервы. Софи чуть усмехнулась, но продолжала молчать в задумчивости.

— Что-то не так, Софи? — вполголоса осведомился Кедров. — Я ничего подозрительного не вижу, но, может, ты…

— Нет, всё нормально, — она отмахнулась. По экрану взад и вперёд всё так же ходили сероватые люди. — Выключай, мы сегодня хорошо поработали. Всё же необходимые меры были приняты вовремя.

— Благодаря дальновидности Вашего Величества, — полушутя заметил он.

— А также благодаря работе твоих людей. Надо признать, ты умеешь организовать их. Но смотри, Эндрю, — Софи предостерегающе подняла палец, — если что, ты у меня первый под прицелом.

Она рассмеялась и хлопнула по карману, где у неё лежал револьвер. Кедров в ответ сдержанно улыбнулся.

Эта шутка повелась у них с давних пор, так же, как повелись в их компании названия «Эндрю» и «Волчонок».

Можно вспомнить и остальных. Хотя, нет, не стоит. Они уже вычеркнуты.

11

К вечеру они успели даже немного поцапаться — после того, как Лаванда спросила, что за человек Софи Нонине. В промежутках тишины было слышно, как зрачки кошки на стене щелчками следовали за секундами, а потом их снова перекрывали голоса. Стрелки подползали к пяти.

— Я же тебе объясняю! — всё больше раздражался Феликс. Досада брала его, что ему не верят на слово. — Я же говорю, что так всегда и бывает. Все они сначала такие: альтруисты, патриоты, любимцы народа… Потом уже начинается. А когда начинается, то уже слишком поздно: все только стоят с открытыми ртами — «ой, как же это так, а раньше так не было, ой, а может, нам правителя подменили, а мы и не заметили, ой, а что же теперь, ой, это, наверно, так и надо, ему виднее, переживём как-нибудь»… А нифига так не надо, просто никто не понимает, что можно и по-другому.

Лаванда хотела что-то возразить, но Феликс перебил снова:

— Вот пока страна будет доверять всяким сволочам и бывшим ссо-шникам, так всегда и будет. Люди вроде Нонине будут пользоваться этим в своих целях.

— Вот целей её я и не понимаю, — заметила наконец Лаванда, воспользовавшись просветом между потоком слов. — Я не верю, что Нонине просто вот так пришла и просто вот так чинит зло, чтоб всем было плохо, без всякой цели. Я бы поверила, если б она была отрицательным персонажем книги, но Софи всё же — человек, какой бы она ни была. Ради чего бы ей понадобилось всё это?

Феликс пожал плечами:

— Ради власти. Разве это не очевидно?

— Власти… Но что она такое, эта власть, сама по себе? Нет, я не понимаю, — она покачала головой. — Ради особых возможностей, ради материальных благ, в конце концов… Но ведь это всё было бы у неё и так.

— А фиг её знает, — раздражённо отмахнулся Феликс. — Слушай, по-моему, не суть важно, чем там руководствуется Нонине, главное — что делать с последствиями.

— А мне кажется, — тихо проговорила Лаванда, — мне кажется, что, возможно, это и есть самое важное… Если бы знать, как это всё в действительности. Как это происходило, что и когда случилось точно, пока не стало, как сейчас. Если б было, у кого спросить это всё, кто бы всё это помнил…

— А это идея, кстати, — с внезапным интересом отозвался Феликс. — Вообще, конечно, человеческая память — штука ненадёжная и подвержена всяческим причудам. Когда речь идёт об исторических событиях, даже очевидцы начинают со временем забывать, как всё было на самом деле. Известная вещь, что на их рассказы нельзя слепо полагаться.

— И на твои, значит, тоже?

— Разумеется. Но поскольку, — досада на его лице сменилась просиявшей гордостью, — я был в курсе такого обстоятельства, то заранее придумал кое-что понадёжнее.

— Что же?

— У меня хранится архив газетных и журнальных вырезок, — вполголоса, торжествующе заявил он. — Я их начал собирать лет в пятнадцать, ещё до того, как пришла Нонине. В них — все значимые в масштабах страны события за все эти годы, и никакие причуды памяти их не изменят. Правда, я это вовремя придумал? — Феликс тихо рассмеялся.

Глаза Лаванды широко открылись:

— Всё за последние годы… — восхищённо выдохнула она. Так вот он, тот ликбез, который она тщетно искала. Если проштудировать это, может быть, в её голове и устоится что-нибудь понятное и определившее форму, что уляжется ровными кирпичиками и не будет больше тревожить своей неопределённостью.

— На самом деле, не только за последние, есть и более давние номера, — как бы между прочим уточнил Феликс. — Конечно, уже не с такими подробностями, но если мне попадалась какая-нибудь старая газета или журнал, я пытался утащить их к себе.

— А этот архив, — осторожно поинтересовалась Лаванда, — он секретный, да?

— Почему? Обычный архив. Я, правда, устроил для него тайник, но это просто на всякий случай. А так не секретный, конечно.

— Я бы взглянула на него… — ещё осторожнее заметила она. — Ну, то есть, если можно…

— Конечно, можно! — тут же оживился Феликс. Горящий энтузиазм в его глазах выдавал, что просто обладания архивом ему не хватало и что уже давно хотелось показать его кому-нибудь.

— Я его держу в кабинете, — затараторил он. — Сейчас покажу. Там не только все важные новости, есть и просто знаковые для эпохи вещи: награждение там какого-нибудь деятеля или чей-нибудь приезд… Ну, сама сейчас увидишь, там всё по годам. Можешь прямо тут, в кабинете и устроиться, я тебе мешать не буду, — и тихо пробормотал, видимо, сам себе. — Попробую пока дописать эту чёртову статью.

12

Ринордийск… Древний и вечно новый, вечно шумящий и блистающий и — в то же время — зловеще молчаливый; город фейерверков и чёрных теней, переменчивый, обманчивый, как витражи Сокольского собора: не поймёшь, в улыбку или оскал сложились эти губы, мирное спокойствие отражается в глазах или затаённая горечь. Как большой зверь, разлёгся он на холмах: то тихо дремлет, то приоткрывает неспящий лукавый глаз, то закрывает вновь.

Играет, будто сам по себе. На самом же деле следит внимательно: смотрят ли на него, следуют ли за ним, любуются ли, внимают ли.

И да, точно — огромная страна вращается вокруг него.

Сидя на полу рядом с тайником (архив хранился под днищем шкафа, за узкой съёмной панелью), Лаванда неспешно и внимательно перебирала папку за папкой и просмотренные уже листы откладывала в стопки около себя.