Страница 2 из 14
Но по крайней мере, можно было не думать о делах сейчас — когда вокруг всё было внове и занимало всё внимание. В воздухе ещё висели остатки утренней дымки. Солнце, проходя сквозь них, распадалось песчинками, и из-за этого улица немного искрилась. Дома — не особо высокие, но длинные — выстраивались по обе стороны, справа и слева, и тянулись вдаль, туда, где улица, вдоволь наизгибавшись горбами, сливалась в одну точку.
— Если ты не замёрзла, пойдём пешком? — предложил Феликс. — Не люблю транспорт.
— Нет, тут тепло.
Он коротко рассмеялся:
— Ну если это, по-твоему, тепло… А хотя да, ты же северная. «Девочка с севера, девочка ниоткуда», — вполголоса промурлыкал он. Лаванда сдержано улыбнулась.
Ей было, пожалуй, даже немного жарко в синтепоновой курточке, и Лаванда потянулась расстегнуть воротник, шуршащий вокруг шеи. Рукав отполз с запястья, выпустив на волю браслет из птичьих перьев.
Взгляд Феликса тут же уцепился за новый предмет.
— О, это что? Перья настоящие?
— Настоящие, — кивнула Лаванда. — Я сама его сделала. Вернее, делаю постепенно.
— Это как?
— Если я нахожу красивые перья, то вплетаю их в браслет. И так многие годы. С самого детства. В каждом новом месте оказываются другие птицы.
— Это что-то вроде оберега, да? — Лаванда удивлённо вскинула брови. — Ну, или амулета…
— Н-нет, — она покачала головой. — Его просто приятно носить. Он красивый… и успокаивает. Когда тревожно и непонятно, чего ожидать, приятно чувствовать, что он по-прежнему на руке.
— Ясно, — Феликс кивнул так, будто и вправду понял. Забавные у него всё же порой были выводы о причинах и целях всего вокруг.
Какое-то время прошли молча. Тишину, правда, уже гасили проезжавшие машины и резко прибавившие в числе пешеходы. В спешке они иногда спотыкались о трещины в асфальте и при этом забавно сердились.
— Сейчас придём, бросим твой чемодан, — вновь заговорил Феликс, — поедим чего-нибудь, а потом пойдём гулять.
— Хорошо.
— Или ты устала? — словно вдруг вспомнил он.
— Нет, мне хотелось бы на воздух, — после нескольких суток поезда и вправду хотелось — чтоб вспомнить и убедиться, что настоящий мир большой, а не ограничен тесными стенами, за которыми ничего.
— Отлично! — Феликс вновь взмахнул свободной рукой. — Значит, пойдём в парк. Кстати, как тебе престольная? — спросил он без перехода и пытливо уставился Лаванде в глаза.
— А?
— Как тебе Ринордийск?
Лаванде хотелось ответить что-то вроде «Ты знаешь, не в моём вкусе», но она понимала, насколько невежливо это бы прозвучало. Настолько невежливо, что даже добавленное «Но вообще ничего» не спасёт.
— Ты знаешь, я ещё не очень поняла, — сказала она вместо этого. — Надо присмотреться, познакомиться с городом поближе.
— Это ты успеешь! — рассмеялся Феликс. — Это я тебе обещаю.
3
Они наскоро позавтракали яичницей с тостами, которые после трёх дней поезда пришлись весьма кстати, и вышли вновь.
Улица жила теперь увереннее. Золотистый свет, правда, исчез за то время, что они пробыли в помещении, только небо хмурилось свысока и молча накрывало сплетения проспектов, перекрёстков с суетящимся движением и тонких, как паутинка, переулков. Временами ряды домов вдруг расходились, улица прерывала на минуту бесконечный бег, и глазам открывалась мощёная площадь или тенистая зелень какого-нибудь парка.
В Ринордийске, как заключила Лаванда, было множество парков, но Феликсу из них всех приглянулся почему-то один, почти у самого центра — Турхмановский. Видимо, близость Главной площади придавала ему особый статус: он выглядел ухоженнее, чем большинство улиц и скверов, видно было, что за ним следили. Большие кованые ворота, чёрной решёткой встающие в небо, были приоткрыты на одну створку и охотно пускали посетителей внутрь.
Людей за оградой, правда, было не так много: несколько там, несколько здесь, компанией или парой, но чаще поодиночке. Они прогуливались бок о бок — кто не спеша, кто почти вприпрыжку, — и, хотя они не были вместе и не знали друг друга, можно было, если замереть и прислушаться, уловить тонкий-тонкий, едва различимый резонирующий гул. Это было как на вокзале, только там люди кричали, а здесь молчали, оставляли слова мыслями, и носилась по рядам здесь скорее не злость, а… что же, что же…
— Нравится парк? — сбил всё Феликс. Он будто хвастался чем-то.
— Тут красиво, — искренне ответила Лаванда. Высокие величественные деревья и вправду нравились ей, даже без листвы. Они выглядели старыми и мудрыми, проводившими не одно поколение приветственным колыханием ветвей.
— Считаешь? Тут красиво летом, — Феликс, прищурившись, огляделся, будто припоминал что-то. — Когда включаются фонтаны.
— Фонтаны?
— Да. Идём, покажу. Сейчас, правда, тоже ничего, но летом — ни в какое сравнение. Тут тогда всё блестит, сияет и много людей. Прямо праздник жизни.
Сойдя с асфальтовых дорожек, что огибали парк по краям, они углубились в тихую, нетронутую пока сердцевину: здесь всё пронизали гравийные тропинки, а между ними прилегла пожухшая прошлогодняя трава; местами ещё сохранился снег. Феликс указал на глубокие траншеи, тут и там пересекающие землю. Изнутри они были выложены плиткой и металлом.
— Вот, это фонтаны. На зиму их выключают. Они начинают работать только в конце весны.
— Как много, — удивилась Лаванда.
— Это один большой, по сути, — пояснил Феликс. — Фонтаны переходят друг в друга и замыкаются в одну систему. Когда правил Пихтарь, ему пришло в голову сделать из Турхмановского парка парк-фонтан, у него вообще была тяга ко всяким необычным штукам. Говорят, эту идею он подсмотрел где-то за границей.
Теперь Лаванда увидела: и вправду, рытвины были соединены, перетекали одна в другую. Вот широкая пиала, а вот от неё отходит правильный прямоугольник. От него же каскад ступенек поднимается ввысь, к большой плоской плите, а оттуда, наверно, вода устремляется вниз, как с обрыва, и с грохотом разбивается о гладь пруда, взбаламучивает спокойную ширь и тонет в ней. Но сейчас только неподвижные каменные уступы стояли здесь. Царили молчание и дремлющий покой.
— Правда, — продолжал Феликс, — говорят, горожане не оценили результат: называли Пихтаря вредителем и самодуром. В парк почти перестали ходить, хотя это всегда было популярное место… Но указом Пихтаря тут всё равно продолжали всё поддерживать в идеальном порядке. Этот парк-фонтан у него был чем-то вроде идеи фикс. Впрочем, — он кинул взгляд на гуляющих людей, — кажется, нынешнее поколение не разделяет мнения предшественников.
За фонтаном — по ту сторону каскада и плоской плиты — виднелось старое здание, и вид его чем-то привлёк Лаванду. Оно стояло в глубине парка, среди зарослей кустов и, утратив, видимо, со временем все яркие краски, терялось в зеленоватых тенях. Но даже и так было видно, что когда-то оно было очень красивым.
— А что это за дом?
— Какой? — Феликс обернулся. — А. Это дэка.
— Что? — не поняла Лаванда.
— Дворец Культуры. «Дэ Ка» — сокращённо. Ну, то есть сейчас это давно уже никакой не дворец, но в прошлые века здесь часто собиралась творческая богема. Писатели, художники, музыканты… Устраивали тут сходки.
— Что, правда? А известные люди там бывали?
— И известные тоже. Никогда же не знаешь заранее, кто станет известным, а кто нет, — Феликс как-то странно всматривался в «дворец», будто видел что-то, чего там не было.
— Давай подойдём? — предложила Лаванда. Она и сама не знала, чем притягивает её старое здание, но почему-то очень хотелось оказаться ближе, погулять около него.
Феликс не возражал и даже как будто обрадовался. Подойдя, они остановились у широкого крыльца. Мраморные ступени в сетке трещин, будто шлейф платья, спускались к сухой траве; по бокам от них изломанной линией тянулись парапеты, а наверху, закрывая от взоров дверь вовнутрь, поддерживали скат крыши изящные колонны.