Стихотворения и поэмы

Одновременно со стихами я много занимался прозой. Написал для юношества такие произведения, как «Вамбери» — рассказ об ученом-путешественнике, повесть «От моря до моря», где картины революции и гражданской войны имели положенную в основу произведения реальную биографию, «Друг народа» — рассказ про великого деятеля китайской революции Сунь Ятсена, друга Советского Союза, и «Симон-большевик» — про героя гражданской войны на Северном Кавказе, в Осетии, Георгия Цаголова.

В книге рассказов «Военные кони» я рассказал о том, как революция начиналась и на старом фронте империалистической войны, о людях своего гусарского полка, а также о боевых конях.

Мною была написана книга «Война», где рассказывалось о том, как возникли в первую мировую войну такие новые боевые истребительные средства, как газ и огнемет. Это была задуманная мной часть дилогии, но вторую часть, которая должна была изображать картины новой войны между фашизмом и Советским Союзом, я не успел написать, так как скоро вторая мировая война обрушила орды Гитлера и на Советский Союз.

Мое увлечение Востоком привело меня сначала в Грузию, Армению, на Северный Кавказ, а потом вскорости и в республики Средней Азии. В 1926 году я написал книгу рассказов «Рискованный человек».

Жизненная сила Октябрьской революции проявила себя во всем творческом напряжении. Я увидел воочию наш Восток и его борьбу с темным прошлым, его стремление сломать мрачные формы окостеневшего быта и зажить другой, светлой, свободной жизнью. Дружба народов родилась в трудовом единении передовых сил, при помощи великого русского народа, помогшего сбросить вековое ярмо невежества и насилия.

Особенно это почувствовалось, когда с бригадой писателей — в нее входили Павленко, Леонов, Всеволод Иванов, Владимир Луговской, Санников и я — была обследована Туркменская республика. Весной 1930 года эта бригада изучала социалистическое переустройство Туркмении. С большим увлечением я знакомился с бытом туркмен, белуджей, джемшидов и в своей книге «Кочевники» попытался раскрыть новые явления в нем, показать стремление этих народов жить по-новому, по советским законам.

Начиная с 1923 года я много времени отдал изучению наших кавказских и закавказских республик. Почти ежегодно я проникал в самые отдаленные районы гор, пробирался по тропам пешком, иногда верхом в высокогорные селения и аулы и с годами накопил огромный материал, который и до сих пор еще не весь использован.

Я проходил ледяные и снежные перевалы, пересекал первобытные леса, всходил на вершины, спал на горных лугах и в лесных дебрях, жил с горцами их простой и суровой жизнью.

Надо сказать, что еще в дни Первого съезда писателей в Москве впервые был устроен вечер грузинской поэзии и стихи наших грузинских друзей-поэтов читали Борис Пастернак и я. Наши переводы многих поэтов Советской Грузии вышли в одном сборнике в Тбилиси. Я переводил и армянских поэтов, а на Первом съезде писателей с полным убеждением говорил в своем докладе о необходимости переводов со всех языков братских республик, о том, что нам нужно в первую голову убрать эту стенку молчания между поэтами разных национальностей Союза. И я оказался прав. Сегодня переводы достойно занимают принадлежащее им по праву место в дружеском общении поэтов и писателей всех братских республик.

Еще мудрый Тарас Шевченко отметил в свое время, что на просторах Российской империи — от молдаванина до финна — все молчит. Но пришел день Великого Октября, и расковалось это холодное молчание. Ныне все некогда безмолвное пространство ожило, получило голос. Теперь нет такого даже самого маленького племени, у которого не было бы своего певца, стихотворца или прозаика, рассказывающего о том, что произошло в эти десятилетия великих перемен.

Со времени Первого съезда писателей все шире начало развертываться общение народов и их дружба, которая однажды превратилась в боевую страду, поднявшую все народы на защиту своей единой отчизны. События катились, как лавина. Как-то летом 1939 года, перейдя Главный Кавказский хребет, я вышел к Сухуми, сел в самолет и прилетел в Тбилиси, чтобы переводить поэму моего друга, известного грузинского поэта Георгия Леонидзе.

Мы жили выше Тбилиси, в Цхнети. В один августовский вечер мы говорили о будущей войне, не зная, что она уже на пороге. Спустившись в Тбилиси из своего уединения, мы неожиданно узнали, что уже неделю идет вторая мировая война. Гитлер напал на Польшу, Франция и Англия объявили войну Германии, фашизму.

Надо сказать, что незадолго до этого, в 1935 году, в Париже был созван Конгресс в защиту культуры. На нем выступали многие известные писатели Запада. Была и большая делегация советских писателей. В Европе уже было тревожно. Фашисты бряцали оружием. В Вене еще зияли бреши в домах после шуцбундовского восстания.

Пересекая Европу, я жадно всматривался в ее мрачное, грустное лицо. Я объехал весь фронт первой мировой войны — от Вердена до моря, до Остенде, и давнее прошлое как-то жутко оживало вокруг. В Париже говорили тревожные речи, но шли состязания военных оркестров европейских стран и под веселые вальсы танцевали беспечные европейцы, а вся земля дышала порохом и гарью будущих разрушений. Я был так захвачен этим предчувствием, что написал книгу стихов «Тень друга», которую критики разругали за то, что я так пессимистично смотрю на будущее Европы. А на следующий за Конгрессом год началось фашистское восстание в республиканской Испании, и вскоре японцы предприняли поход в дружественную нам Монголию. Растерянная, обреченная Европа стояла перед моими глазами.

Не прошло и месяца после вторжения фашистов в Польшу, как отчетливо выяснилось, что белофинское правительство идет на все провокации, чтобы создать угрозу Ленинграду. 30 ноября 1939 года, чтобы пресечь провокации финских реакционеров, войска Советской Армии вынуждены были перейти финскую границу. Я прошел с армией от местечка Липпола до Выборга и стал участником тяжелых боев на так называемой линии Маннергейма, сооружавшейся свыше пятнадцати лет.

Суровая зима с небывалыми морозами, штурм мощных укреплений, дотов-миллионеров, штурм Выборга, смерть друзей в упорных боях — все это нашло отражение в цикле стихов как воспоминание тех жестоких дней. Я назвал его «Палатка под Выборгом» и посвятил своему сердечному другу поэту-фронтовику Виссариону Саянову.

После этого прошел всего год с небольшим, я вернулся из армии, написал книгу рассказов для школьников о войне с белофиннами. В этой книге я не допускал никакой патоки о легком геройстве, я рассказал правдиво и доступно школьнику о людях на войне, о смешном и страшном, о роли техники, о бойцах Красной Армии, о том, за что они воевали. Но не успела эта книга лечь на книжные прилавки, как события начали приближаться к новому огненному рубежу.

В июне сорок первого года я уезжал из Риги после съезда латышских писателей, и кто-то из провожавших на вокзале сказал мне: «Вы уезжаете накануне больших событий». Я не обратил внимания на эту фразу, думая, что она относится к литературной жизни, но, приехав в Ленинград, уже через несколько дней слушал речь В. М. Молотова о вероломном нападении Гитлера на Советский Союз.

Началась великая эпопея Ленинградской обороны. Я, родившийся в этом городе на Неве, с детства знал его и его разнообразную жизнь. Красота его, воспетая русскими поэтами и писателями, не могла не действовать на мое воображение. Знал я его широкие проспекты и площади, и заводские окраины, и жизнь бедных и бесправных людей, знал и всенародную победу, когда под знаменем Ленина город стал колыбелью Великой Октябрьской революции. Теперь он становился городом-фронтом, чтобы стать городом-героем.

Сначала были жестокие бои на подступах к Ленинграду, потом наступающие вражеские орды подошли к предместьям и начали штурм Ленинграда. Нельзя было узнать знакомые с детства парки вокруг города. Нельзя было узнать и самого города, затемненного, укрепленного со всех сторон и освещаемого заревами взрывов и пожаров.